Мужество - Вера Кетлинская

Пауза подчеркнула его мысль. Он видел покрасневшего Драченова, искаженную нервной судорогой щеку Гранатова, напряженное лицо Готовцева, строгий и настороженный взгляд Клары Каплан. Он продолжал свою речь. Он анализировал положение на площадке, перечислял упущения, недостатки, безобразия.

– Я не могу еще назвать фамилии. Мы их пока не знаем. Но каждый из нас должен превратиться в чекиста, быть прямолинейным и беспощадным. Только так можно вскрыть работу врага.

Поднялся Гранатов.

– Я целиком согласен с Андреем Кругловым, – медленно заявил он и обернулся к председателю. – Товарищ Готовцев, прежде чем говорить, я прошу разрешения задать несколько вопросов члену партии Каплан.

Это было необычно. Те, кто не расслышал, удивленно спрашивали: «Кому? Кому?»

Заинтересованная и спокойная, Клара приподнялась и прямо, внимательно смотрела в подергивающееся лицо Гранатова.

– Товарищ Каплан, правда ли, что ваши родители – белоэмигранты и находятся за границей?

Собрание зашевелилось и стихло. Круглов видел, как дрогнуло, вспыхнуло, побелело лицо Клары. Она ответила очень громко:

– Правда. Но я с семнадцатого года не имею ни связи с ними, ни известий о них.

– Второй вопрос. Правда ли, что заключенный Левицкий, контрреволюционер-троцкист, работающий на трассе, является вашим бывшим мужем?

По собранию прошел ропот. Пересиливая шум, прозвучал отчетливый голос Клары:

– И это правда. Но горком партии должен знать мою роль в деле Левицкого.

Все взгляды устремились на Готовцева. Готовцев, растерявшись от неожиданности, неохотно промямлил: «Кое-что… очень мало…»

– Третий вопрос. Известно ли горкому партии также и то, что Каплан, в свое время якобы разоблачившая мужа, продолжает с ним встречаться теперь, и даже у себя в комнате?

Тишина лопнула. Выкрики, шум. Коммунисты вскакивали, чтобы лучше видеть и слышать. Андрей тоже поднялся. До этой минуты он не хотел верить. Не может быть!.. Но неужели?.. Он ждал, что Клара, наконец, оправдается, разъяснит все каким-нибудь ясным словом. Но Клара втянула в себя воздух, посиневшими губами выговорила:

– Нет, горкому это неизвестно… – и опустилась на место.

– Четвертый вопрос. Правда ли, что к вам еженедельно приезжает заключенный по фамилии Васюта, который работает на участке вашего мужа Левицкого?

Совсем тихо Клара подтвердила:

– Да.

– Это все, что я хотел выяснить.

Гранатов подошел к столу и налил себе воды. Он медленно пил, уверенный в себе, спокойный. Собрание смотрело, как он пьет, и ждало. Наконец он вернулся на трибуну.

– Товарищам известно мое отношение к Кларе Каплан. Сама Клара может подтвердить, что отношение было исключительно хорошим.

– Подтверждаю! – вскинув голову, бросила Клара.

– Мне тяжело выступать сейчас. Но молчать нельзя. С некоторых пор поведение Каплан заставило меня призадуматься. Я видел, что на стапельном неблагополучно, враги работают. Вот хотя бы история с бочкой горючего.

– А кто ее нашел, эту бочку? – крикнула Клара.

– Бросьте пожалуйста! – с неожиданной грубостью откликнулся Гранатов. – Вы ее нашли, да, но вы нашли ее тогда, когда она была уже найдена! Сазонов побежал за мною, мы уже приближались, а тут и вы якобы нашли ее. Может быть, зная, что бочка найдена, вы предпочли сами проявить бдительность и заодно заработать доверие?

Клара стремительно рванулась вперед, к столу президиума.

– Это чудовищно!.. Готовцев! Я требую слова! Он не имеет права…

Готовцев поднял руку, требуя тишины.

– Вам уж лучше пока молчать, – неприязненно сказал он. – Когда товарищ Гранатов кончит, вам дадут слово.

Клара села тут же, на ступеньку. Над нею звучал уверенный голос Гранатова:

– Каплан всегда проявляла большую активность. Но теперь мы знаем, что это может быть и формой маскировки. Ее активность подкупила и меня, я считал ее хорошей коммунисткой. Тем более что я слышал историю с разоблачением мужа. Но вдруг я вижу, что этот самый Левицкий бывает у нее дома, в ее комнате. И, как видите, эти встречи с врагом народа она скрывала от партийной организации… Дальше. Заключенный Васюта приходит к ней заниматься якобы алгеброй и рисованием. Это странно, но допустимо. Однако сопоставьте факты: встречи с Левицким – раз; Васюта с участка Левицкого – два. Разве не ясно, что под видом благотворительности – это форма связи с Левицким, которого, как контрреволюционера, очевидно не очень-то выпускают из лагеря? А рисование и алгебра – ширма для отвода глаз. Если к этому добавить, что Каплан – дочь белоэмигрантов, человек из чужой среды, имеет родителей за границей…

Собрание клокотало. Казалось, вот сейчас, перед всеми, сорвана еще одна маска. Только Андрей Круглов, оглушенный и смятенный, все еще не мог поверить.

– Я хотел бы, чтобы мои подозрения не подтвердились, – сказал Гранатов сдержанно, – но я считал себя обязанным высказать их. Мы сейчас многое подвергаем переоценке. Мне ясно, что настоящей бдительности у нас не было. В частности, не было у горкома, у Готовцева. Как можно было, не проверив, прикреплять Каплан к стапельной площадке? Но лучше поздно, чем никогда. Я требую проверить Каплан и отстранить ее от работы на стапелях.

Из зала кричали:

– Тут не отстранять, тут исключать надо!

Выступил Сергей Викентьевич, смущенно потирая ладонью взмокший лоб.

– Круглов прав, надо критиковать, проверять, невзирая на лица. И вот вам пример… То, что мы узнали сегодня о Каплан, поистине… ошеломляюще. И вот в свете новых фактов я вспомнил недавнее прошлое. Помните, как выступала Клара против Вернера? Мы еще не знаем истинной роли Вернера, но факт остается фактом: Каплан боролась с ним, выступала против него, требовала его снятия. А между тем переписывается с ним до сих пор, дружна с ним. Получается та же история, что с Левицким: разоблачила, а связь осталась. Что это такое? По-моему, типичное двурушничество.

Клара вскочила, резко сказала:

– Вернер – коммунист! При чем здесь переписка? Я имею право переписываться с кем хочу.

– Даже с мужем-контрреволюционером? – подал реплику Готовцев.

– Позор! Стыд! Исключить! – неслось из зала.

Клара стояла лицом к собранию. Она еще не опомнилась от неожиданности, не собралась с мыслями, не поняла толком, что случилось. Исключить? О ком это? О ней? Ее исключить?.. Она – враг?.. Да нет, это же сон, это бред!..

– Товарищи, у меня предложение.

Снова – Круглов. Он был бледен, говорил через силу.

– Можете осудить меня, товарищи, но я лично не могу поверить, что Каплан враг. Между тем факты, которые здесь выяснились, говорят против нее. Мы их не знали. Наша обязанность – хорошо проверить. И, во-первых, внимательно выслушать ее объяснения. Пусть Каплан расскажет свою биографию, свою историю с Левицким, с Васютой. Честно, подробно, без утайки. А пока кричать об исключении рано.

– Но ведь она сама признала факты? – пожимая плечами, возразил Гранатов. – При чем здесь биография?

Выскочил вперед инженер Федотов.

– Нет, я требую биографию! Как попала Каплан в партию? Дочь белоэмигрантов – тут что-то не так! Может быть, она при вступлении не все сказала?

По выступлению Федотова, молодого и спокойного человека, очень дружественно относившегося к ней, Клара вдруг и до конца осознала, как возбуждено против нее собрание, как трудно будет сейчас оправдаться.

Иван Гаврилович сказал с места:

– Андрей прав. Исключить мы всегда успеем. Выслушать надо и разобраться, что и почему. Каплан хорошо работала, с душой. Таких людей с маху не выбрасывают.

– Ну что ж, предоставим слово для изложения биографии и фактов товарищу Каплан.

Клара медлила. Вся жизнь нахлынула на нее, вся жизнь, и вот она висит на волоске, и от того, что сейчас скажешь, как сумеешь сказать, зависит – оборвется волосок или нет.

– Давай, давай рассказывай, не волнуйся, – из президиума дружески подтолкнул ее Драченов.

Она ожила от этого дружеского голоса. В чем дело? Действительно, волноваться нечего, надо только рассказать все как есть, раскрыть себя так, как она понимает и чувствует себя сама, и все кончится.

– Мои родители – крупные торговцы. Детство прошло в добротно-буржуазной обстановке. Я никогда ничего не скрывала, в анкете написано все подробно. Я училась в гимназии, в Москве. Потом началась революция, и моя семья бежала от революции в Ригу. Мы ехали много дней, подолгу стояли на станциях и разъездах, поезд был переполнен. Моя мать была очень больна. И вот на одной из станций я побежала за кипятком для нее. И заблудилась. Мы стояли на шестом пути, все пути были забиты составами, я сбилась, пролезала под вагонами, металась по путям – и вдруг увидела свой поезд, вернее – угадала, что это он. Я слышала лязг колес и видела в пролеты между вагонами двигающийся поезд. Я побежала еще шибче, но поезд шел уже быстро, а я была мала, я бы все равно не уцепилась за поручни. Я ошпарила ноги кипятком и упала.