Белый камень Эрдени - Аркадий Стругацкий

Не забыл и поднять веточку.

Все на свете можно было бы запихать в этот портфель, который она когда-то окрестила «сундуком». Она шутила, что в сундук-портфель можно упрятать целого слона. («Если он, конечно, как следует подожмет хобот», — добавляла она и первая начинала хохотать.) С сундуком он ездил в командировки. Он привык сам собирать портфель в дорогу и раньше, когда они еще были вместе.

— Завтра я лечу в Магнитогорск, — сообщал он, придя с работы.

— Да? Вот как? — Она рассеянно не поднимала глаз от конспекта, или от книги, или от пробирки с таинственной жидкостью. — Именно завтра? А у меня завтра как раз ответственный семинар (или доклад, или комиссия, или эксперимент — но всегда ответственный). Магнитогорск — это где? О, как далеко!

И он сам искал в шкафу мыльницу и чистую рубашку.

Иногда чистой не оказывалось, приходилось идти в ванную и рыться в грязном белье, которое вечно не успевали сдавать в прачечную. Он наскоро простирывал рубашку потемнее и вешал на змеевик, чтобы к утру высохла. Потом доставал из того же сундука купленные по дороге с работы пряники, заваривал свежий чай и громко звал:

— Чай готов — не пора ли сделать перерыв?

Иногда она шла сразу, иногда кричала через стенку:

— Сейчас никак, самый ответственный момент!

Он подходил к двери в ее комнату и робко застывал на пороге:

— Ладно, не торопись. Я тебя подожду.

Она небрежно отвечала, не поднимая головы:

— Да пей без меня. Ты же устал после работы.

Но ему не хотелось садиться за стол без нее. Он читал на кухне газеты, то и дело подогревая чайник. Она освобождалась и выходила на кухню, устало прищуриваясь.

Он вскакивал, смахивал ворох газет на холодильник и наливал чай покрепче в ее любимую чашку с розочками.

— Ой, как хорошо! — радовалась она. — Какой горячий и крепкий! Спасибо! — И нежно целовала его в лоб.

Гости в доме бывали редко, все больше жили вдвоем. Ему и не нужно было никого. Изредка, если случалось отмечать очередной успех в науке, собирали шумную компанию в ресторане. Павел Сергеевич не любил этих сборищ, Он стеснялся профессоров и доцентов и каждый раз вздыхал с облегчением, когда они вдвоем возвращались из нарядного ресторана в свою тесную обжитую квартирку.

— А синяя птица, оказывается, все время была здесь! — с торжеством заявлял он, захлопывая за собой входную дверь.

Низкая обитая железом дверь в какой-то подвал неожиданно напомнила ему дверь их квартиры. Павел Сергеевич резко остановился. Кажется, за дверью слабо плещет вода. На ржавом железе двери белел странный рисунок, похожий на детский. Тяжелый висячий замок на круглых дужках не заперт. Что там плещется?

Из-за его плеча Миша уставился на странно знакомый рисунок, белевший на ржавой двери. Где он недавно видел точно такой узор? Искривленное ветром деревцо без листьев… Ах да, молния. Во время взрыва была точно такая молния. Удивительно — будто отпечаталась на этой двери. Миша только хотел сказать об этом Павлу Сергеевичу, как тот сорвал замок с петель и вбежал внутрь.

Он спустился по крутой лестнице в длинный темный коридор и пробирался по нему, точно в кошмарном сне, пока не оказался в ванной комнате. Она как раз принимала ванну. Воду, как крышка, прикрывал плотный слой белой шипящей пены, торчало только ее лицо, такое до боли знакомое лицо. Она ничуть не удивилась.

— Это ты, — сказала она равнодушно. — Вовремя пришел. Подашь мне полотенце.

— Послушай, — сказал он хрипло. — Послушай. Что происходит?

Она приподнялась, высунув из густой пены голову и плечи:.

— Ничего. Ровным счетом ничего.

— Уже подавать полотенце? — спросил он покорно.

Она пожала мыльными плечами:

— Разве не видишь — я не вымылась! Что за спешка?

Почему ее так раздражают его заботы? Что он плохого сделал?

— Что же случилось с нами? С нашей любовью? Куда ушла она?

— А куда уходит все, Павлик? Куда уходит время?

— Но любовь… Как мы ее не сохранили?

— Ты хороший человек, Павлик. И был мне очень хорошим мужем. Никогда у меня не будет такого. Ты старше, на тебя можно было опереться. Теперь не на кого. Я старше всех, а все моложе меня. Это так тяжело, Павлик. Плохо, когда женщине не на кого опереться.

— Но почему тогда… Почему ты не вернешься ко мне?

— Ты же знаешь. Я тебя больше не люблю.

— Но почему, почему?

— Прости, Павлик, любовь не спрашивает — почему, Так получилось. Не сердись. Наверно, мне всегда хотелось любить кого-то, кто ближе тебя. Более равного мне, что ли.

— Кто же тебе равен? Лощеный эгоист, который тебя бросил? Или мальчишка — долговязый очкарик?

— Не знаю. Я только пыталась найти себе пару…

— Павел Сергеевич! — кричали над ухом. — Вы меня слышите?

Он сидел на ступеньках, упираясь головой в теплую стенку. И вовсе не в подвал эта дверь, теперь он знает. Там ванная, она моется, она ждет полотенце…

— Павел Сергеевич! — отчаянно кричал Миша. — Встаньте, попробуйте по ступенькам подняться. У меня сил не хватит вас вытащить.

— Зачем вытащить? — тупо спросил он. — Ты что, из ванной меня выволок? — Кровь бросилась в лицо. Мальчишка видел, как она моется!

— Из ванной? Там только подвал, темный и захламленный.

Господи, так и ее не было? А разговор? Слышал ли Миша разговор? Павел Сергеевич положил ладонь на теплую притолоку и словно ощутил пульсирующую кровь родного человека, живую кожу ее.

— Павел Сергеевич!

Как сюда попал Миша?

— Павел Сергеевич! Оторвитесь от притолоки!

Что ему надо, этому длинному очкарику? Мальчишка, щенок. Оторваться от своего — что же тогда останется? Что останется?

— Дайте руку! Встаньте же!

Павел Сергеевич подчинился жесткому, требовательному голосу — с усилием, точно прерывающему сон звону будильника. Шатаясь, поднялся по ступенькам — на верхней лежала совсем почерневшая веточка миндаля. Где он ее видел? А, он сам ее сорвал недавно. Неужели не сто лет назад?

— Слушай, ты что-нибудь понимаешь? — хрипло спросил он.

Миша поправил очки;

— Догадываюсь. Какое-то преобразование пси-поля. Ну, вам же известно о преобразовании различных полей — магнитного, силового…

— Все виды энергии тождественны, — устало припомнил Павел Сергеевич.

— Вот-вот. Пси-поле, — повторил Миша. — Мы пытались его усилить, чтобы преобразовать. Ничего не выходило. А сегодня утром получилось нечто вроде замыкания в нашей установке. Хорошо, если это только перегрузка.

— Так… — Павел Сергеевич повернул боком «сундук» и уселся на него. У него вдруг ослабели ноги.