999-й штрафбат. Смертники восточного фронта - Хайнц Конзалик

Такое могло произойти в любой момент, даже здесь, на склоне горы. Ей не хотелось думать об этом. Она закрыла глаза и подставила лицо нежным лучам солнца. Ей почему–то отчетливо вспомнились дни детства, и показалось, что те золотые деньки никуда не ушли. Ее взгляд скользил по траве и луговым цветам, по мирно пасущимся коровам. Поднимаясь в гору, они большую часть пути шутили и смеялись или, под настроение, замолкали и какое–то время шли молча. В эти минуты Кордтс молчал, устремив взгляд куда–то вдаль. Она знала, что он чувствует ее неловкость, и была озадачена его безразличием. Похоже, что сейчас он мыслями где–то далеко отсюда и охвачен безмятежностью точно так же, как другие люди бывают охвачены гневом или пребывают в плену у тревог. До этого он уже дважды был в отпуске, но таким она его еще никогда не видела. Она не могла притворяться, делая вид, будто после долгих лет знакомства с ним не знает, как именно он может отреагировать на ее неосторожное слово. Эрика попыталась представить себе противоположное, но это ей никак не удавалось. И все же его умиротворенное спокойствие казалось ей неестественным. Собравшись с духом, она осмелилась задать ему этот вопрос. Но это произошло позднее, когда они, вернувшись в город, лежали в постели.

— Я понимаю тебя. Это действительно странно. Но я от своего все равно не отступлюсь, — довольно невразумительно ответил Кордтс.

Ситуация разрешилась благополучно, но, судя по всему, он был не намерен продолжать разговор, причем едва ли не из суеверных побуждений. По крайней мере, подобная реакция не показалась ей неестественной. Она была склонна к суеверности, и, хотя не верила в плохие приметы, они тем не менее существовали в глубине ее сознания.

Тень Карлсберга, самой высокой горы в этих местах, после полудня сделалась длиннее прежнего, упав на пастбище. Эрика выбралась из тени на солнце и легла в траву в метре от прежнего места. Был теплый летний день. Тень, отбрасываемая горой, медленно сползала вниз. На лугу монотонно жужжали шмели. Казалось, будто далеко внизу долина постепенно переходит в берег незримого моря. Из труб невидимых фабрик в небо вздымались клубы дыма.

Кордтс приподнялся и повернулся к солнцу. Затем протянул руку и прикоснулся к Эрике. Она никак не отреагировала на это. Ей хотелось, чтобы он овладел ею прямо сейчас. Его простое, бесстрастное прикосновение расстроило ее. Она стянула с плеч бретельки платья, и он взял ее, издавая громкие рычащие стоны. Эрика также стонала от наслаждения, лихорадочно, как в бреду, мотая головой. Порой она вскрикивала даже громче, чем он. После этого они откатились в стороны и еще долго лежали неподвижно.

Нет ничего удивительного в том, что крестьяне обладают определенной степенью озлобленности. Когда на прошлой неделе пришла повестка, в которой сообщалось об окончании отпуска, Кордтсу оставалось отдыхать еще два дня. В любом случае он пробыл дома дольше своих товарищей, поскольку из–за раны на щеке его вывезли из Холма на пару дней раньше, чем остальных.

Он связался с Фрайтагом и сказал, что, пожалуй, пора повидаться с Моллем.

Он сели в поезд и отправились на восток. Первая остановка была в Торгау. Здесь находилась военная тюрьма, славившаяся своей зловещей репутацией. Их товарищ находился в другом месте, в госпитале, расположенном, как оказалось, за чертой города.

Им пришлось какое–то время добираться до госпиталя пешком, так что предстоящая встреча с Моллем значительно сократилась еще до их прихода. Он был единственным защитником Холма из всех, кого они знали, кто вместе с ним попал в Россию год назад. Многие из их общих знакомых погибли или пропали без вести еще при отступлении от берегов Селигера.

Торгау был в целом малопривлекательным городом, но госпиталь, в отличие от него, выглядел весьма живописно. На его территории они увидели зеленые лужайки и аккуратные цветочные клумбы.

Персонал сразу же заметил бронзовые щитки на рукавах мундиров и встретил их достаточно почтительно. Начальник госпиталя произнес несколько цветистых фраз, содержавших комплименты в адрес героев–фронтовиков.

Когда они вышли из административного корпуса, на них уже больше не обращали внимания. Медсестра, которая проводила их по коридору до нужной палаты, вела себя уважительно и дружелюбно. Кордтсу и Фрайтагу это понравилось. Особенно Фрайтагу, у которого в родном городе не было подружки. Он всегда таял от восторга, ловя на себе взгляды окружающих женщин. Только сейчас Кордтс заметил, что Фрайтаг — разговорчивый и общительный парень. В Холме за ним такого не наблюдалось. За несколько недель до вторжения в Советский Союз и в первые полтора месяца войны с этой страной Фрайтаг был молчалив и даже мрачен, как Кордтс. Как оказалось, по своему характеру он был более открытым и дружелюбным.

— Интересно, как Молль отнесется к нашим щиткам за оборону Холма? — спросил Фрайтаг. — Может, нам стоит снять их и спрятать в карман?

Он пощелкал по своему бронзовому нарукавному щитку.

— Не знаю, — нерешительно ответил Кордтс. — Там посмотрим.

Дружелюбная медсестра подвела их к строгой на вид женщине в белом халате, стоявшей у двери одной из палат.

— Для нас это высокая честь, — повторила та слова начальника госпиталя. — Обычно мы не пускаем посетителей к больным, делая исключение лишь для близких родственников. Но, насколько я понимаю, герр Гарт сделал для вас особое исключение. Прошу вас достойно вести себя и разговаривать тихо, чтобы не побеспокоить остальных пациентов. Десяти минут вам хватит?

— Всего десять минут? — удивился Фрайтаг.

— Нет–нет, конечно, вы можете побыть дольше, но я полагаю, что десяти минут все–таки будет достаточно. Я подожду за дверью.

Кордтс уже успел заметить, что этот госпиталь сильно отличался от тех госпиталей, в которых ему довелось побывать. Здесь не было видно раненых с ампутированными конечностями и не пахло гниющей человеческой плотью.

Медсестра провела их в палату и вышла, оставив их возле кровати Молля.

— Ты нормально выглядишь, Молль! — произнес Фрайтаг. — Рады видеть тебя.

— Это вы! — ответил их раненый товарищ, как будто резко пробудившись от сна. — Фрайтаг. Фрайтаг и Кордтс.

Для начала он был просто рад видеть их. Даже Кордтса.

— Вы меня тогда здорово пнули. Я это никогда не забуду. Спасибо, что выдворили меня из того проклятого места.

Кордтс испытал облегчение. Он улыбнулся и почесал щеку.

— Вижу, что тебе тоже досталось, — сказал Молль, глядя на его щеку. — О боже, что за адское место это было! Этот проклятый Холм. Во всех газетах только о нем и пишут. Нам тут вслух читают эти статьи.