Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро - де Гонгора Луис

Невольник Драгута [517]

Каторжной прикован цепью Накрепко к скамье галерной, Руки положив на весла, Очи устремив на берег, Раб турецкого корсара Жалобы свои и пени Изливал под скрип уключин И бряцанье ржавой цепи: «О, мое родное море, О, родной испанский берег, О, театр, где разыгрались Тысячи морских трагедий! Белым языком прибоя Ты подобострастно лижешь Горделивые, крутые Берега моей отчизны. Ты мне истину поведай О судьбе моей супруги: Вправду ль, проливая слезы, Обо мне она тоскует? Коль правдивое об этом До меня дошло известье,— Перлы слез ее пополнят Жемчугом твои глубины. Но письма напрасно жду я, Может, нет ее на свете? Если так, тогда зачем же Я сопротивляюсь смерти? Вот уж десять лет влачу я Жизнь в неволе без подруги, Лишь с веслом своим тяжелым И тоскою неразлучен. Если истинно сужденье, Что волна красноречива,— О божественное море, Дай мне, дай ответ правдивый!» Тут мальтийская эскадра Выросла у горизонта, И галерникам начальник Приказал налечь на весла.

Белую вздымая пену…

Белую вздымая пену, Мчат алжирские галеры За майоркским галеотом, Словно гончие по следу. В нем с женой — валенсианкой Благородной и прекрасной — От Испании к Майорке Плыл счастливый новобрачный. Он, любовью окрыленный, На двойной стремился праздник; Праздновать хотел он свадьбу Вместе с празднованьем пасхи. Весело плескаясь, волны К веслам ластились бесшумно, К парусу с лобзаньем нежным Ветерок прильнул попутный. Но предательская бухта, Давшая приют корсарам, Выпустила вдруг на волю Их — грозу морей испанских. Галеот вперед рванулся, Но четыре вражьих судна Мчатся по волнам — о, горе! — За добычей неотступно. Их подстегивает алчность, А преследуемых — ужас… Жемчуг слез роняя в волны, Молит юная супруга: «О зефир, о вольный ветер, Взысканный любовью Флоры, В час опасности ужели Не поможешь ты влюбленным? Если только пожелаешь, Ты в своем всесильном гневе Дерзновенные галеры Сможешь выбросить на берег. Ведь не раз, могучий ветер, Вняв моленьям беззащитных. Утлые челны спасал ты От флотилий горделивых. Не отдай наш бедный парус В руки извергов бездушных, Из когтей из ястребиных Вырви белую голубку!».

Ты, что целишься так метко…

Ты, что целишься так метко, Озорной слепец-стрелок, Ты, меня продавший в рабство, Древний маленький божок, Мстишь за мать свою, богиню, Что должна была свой трон Уступить моей любимой? Пощади! Услышь мой стон: «Не терзай меня, не мучай, Купидон!» Преданно тебе служил я, А какой был в этом толк? Ветреный военачальник, Покидаю я твой полк. Хоть давно завербовался Я под сень твоих знамен,— До сих пор ничем за службу Не был я вознагражден. «Не терзай меня, не мучай, Купидон!» Войско горемык влюбленных Верит в разум твой и мощь, Но беда солдату, если У него незрячий вождь. Где у полководца стойкость, Если с крылышками он? И как с голого получишь Свой солдатский рацион? «Не терзай меня, не мучай, Купидон!» Труженик любовной нивы, Жил я только для нее, Десять лучших лет ей отдал, Все имение свое. Я пахал морские волны, Засевал песчаный склон — Урожай стыда и скорби Я собрать был обречен. «Не терзай меня, не мучай, Купидон!» Башню в пустоте возвел я Из неисполнимых снов — Кончилось, как с Вавилоном, Страшной путаницей слов: Стала желчь там зваться «медом», «Стрекозою» — скорпион, Зло преобразилось в «благо», Беззаконие — в «закон»… «Не терзай меня, не мучай, Купидон!»

Из-за черной сеньориты…

Из-за черной сеньориты В горе черный воздыхатель, Из очей его из черных Слезы черные струятся. Чернотой ночной укутан, Черною объят печалью, Черную он серенаду Ей поет о черной страсти. Черная в руках гитара, Черные колки и струны, Словно черная досада Их одела в черный траур. «Черный день господь послал мне! Если бы я не был черным, Почернел бы я, увидев Черную неблагодарность. Ах! Меж нас, мой ангел черный, Черная шмыгнула кошка,— В черном теле меня держишь, Белое зовешь ты черным». Чернокожей сеньорите Надоел вздыхатель черный, И чернить беднягу стала Черными она словами: «Что ты ходишь, черномазый, Вслед за мною черной тенью? Ты достоин, черный дурень, Только черного презренья». Став чернее черной тучи, Черный кавалер с поклоном Черным помахал сомбреро И пропал во мраке черном.