Блокада Ленинграда. Дневники 1941-1944 годов - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На работе скучно и неинтересно. Долго нет писем. Совсем становится скучно. Снились какие-то школьные ребята. С какой радостью вспоминаю о прошлом. Оно было невыразимо прекрасно. Петя Власов, Вадька Вязьменский, Беляков – какие хорошие ребята, где они?<…> [Б. З-ва].
5 ноября 1942 года
Вечер, 22 часа 20 минут. Радио отстукивает тревогу. Очень неприятно. Передавали хороший концерт. Программу прервала сирена тревоги. Через несколько минут невдалеке раздался взрыв фугасной бомбы. Давно я этого не слышала и от неожиданности вздрогнула. Да, это страшно, а главное, к разрыву бомбы не привыкнешь.
Мама стирает и постоянно вздыхает. Все понятно. Я занята своими делами. Слышно гудение самолета. Иногда доносятся выстрелы зениток. Между нами почти нет разговоров. Было так приятно до тревоги, как-то даже по-мирному! По радио объявили: на 7 ноября выдадут булку. Я подумала, что буду меняться с мамой на хлеб. Объявили о подаче электрической энергии. Все, казалось бы, ничего. Дома уютно и тепло. Есть электрическое освещение. Но тревоге нет конца. <…>
Сегодня помылась в бане. Хочется есть. Я зла на себя, так как мысль о еде мешает работать. <…>Очень тяжело, но бывало хуже. И я благодарю судьбу за настоящее. Завтра надо отпраздновать 25-ю годовщину Октября. Настроение неопределенное [Б. З-ва].
6 ноября 1942 года
К празднику выдан польский батон из белой муки. По дополнительной карточке взял по 150 г сливочного масла и степного сыра. Завтракал булкой с маслом и сыром. <…> То, что ел каждый день в мирное время [М. К.].
7 ноября 1942 года
Сегодня 25 лет Октябрьской революции. Вчера вечером слушали по радио выступление т. Сталина на торжественном заседании Московского совета. Верховный Главнокомандующий заявил, что успехи немцев связаны с задержкой в образовании второго фронта, но он неизбежно будет открыт, т. к. нужен не только нам, но и самим союзникам [М. К.].
Нет ужаснее состояния, чем то, когда мысли заняты едой. Человек теряет свое истинное подобие. Вот и сейчас. Горит свет, тепло. Пришла днем с дежурства в райкоме. Очень замерзла и сильно проголодалась, хотя по-праздничному вчера поели. Даже выпила. Сегодня вкусно и хорошо пообедали. Передо мной лежит хлеб, и я не могу на него смотреть. Но мама сказала, что она и Маня сыты и что будем ужинать в половине восьмого, а сейчас только 10 мин. Жду!
Вчера говорил Сталин. Но, кажется, ничего существенного. А впрочем, ничего и не ожидала. Поела так, что тяжело, но чувствую себя голодной. Ела бы еще и еще [Б. З-ва].
Из документов Городского штаба МПВО: 8 ноября фугасная авиабомба разорвалась в пятиэтажном жилом доме на Боровой ул., 26. Пламя быстро охватило деревянные конструкции разрушенного здания. Не хватало воды, автонасосы работали с перебоями. Под обломками внезапно рухнувшей наружной стены погибли 17 пожарных. Бойцы саперных и медицинских команд МПВО спасли 58 раненых жильцов.
15 ноября 1942 года
Вновь начались налеты на город. Тревоги по нескольку раз в сутки.
Вновь невинные жертвы, гибнут взрослые и дети. Праздник был омрачен. Пострадал Дворец пионеров, Аничков мост и ряд близко расположенных домов. Сволочи! Уничтожение, полное истребление всех до единого немца – задача нашего народа.
Сегодня направил своим телеграмму и письмо.
5 ноября мне на торжественном заседании горздравотдела вручили Красное знамя за лучшие показатели в работе. Горд тем, что за три месяца работы завоевал его [И. Н-в].
15 ноября 1942 года был чрезвычайно напряженным из-за почти непрерывных воздушных тревог. В промежутке между тревогами я была в городе, в Смольном, и оттуда заехала к себе домой на ул. Чайковского, д. 10. Это было между 7 и 8 часами вечера. Немного позже вернулась в институт, где как начальник объекта находилась на командном пункте.
С 8 часов бомбежки стали интенсивнее. Обычно после отбоя я звонила домой. Так сделала и на этот раз. Звонок действовал, однако никто не подходил. Я подумала, что сестра находится в бомбоубежище, но все же была обеспокоена, так как обычно в таких случаях они мне звонили. В этот день, в результате бомбежек, было много поражений в городе. Я запросила по телефону у Красный Крест, и оттуда мне ответили, что дом № 10 по ул. Чайковского не поврежден.
Настроение в институте было крайне напряженное, как и всегда при усиленных налетах с воздуха: ведь на нас лежала ответственность за жизнь маленьких детей, больных и рожениц… Сидя в бомбоубежище, мы чувствовали, как весь наш корпус «ходил ходуном». Я не покидала командный пункт.
Вражеский налет прекратился около часа ночи. Домой я не поехала. В 6 часов утра мне сообщили, что в наш дом попала фугасная бомба и что моя сестра ранена. Я тотчас же отправилась домой. Глазам представилась страшная картина. Исковерканная мебель, груды обломков, все засыпано известью и песком. От цветов, которых у нас было много, не сохранилось ни одного листочка. Корпус дома, где находились наша и смежная квартиры, оказался разрушенным полностью.
Сестры находились в бомбоубежище. Одна из них лежала, вторая еще держалась на ногах.
Мы строго придерживались правила: при первом же сигнале воздушной тревоги немедленно одеваться и спускаться в бомбоубежище. В вечер 15 ноября сестры легли около 8 часов. У постели наготове было все необходимое. При сигнале воздушной тревоги они моментально оделись, вышли в переднюю, и тут в этот момент обрушилась часть внутренней стены. Одна из сестер, не почувствовавшая сразу ушиба, отскочила в сторону. А другую придавило обломком стены, и она потеряла сознание. Дверь, которая вела на лестницу, была вырвана взрывной волной.
Старшая сестра моя – Фанни Ароновна – получила серьезное, вызвавшее потерю сознания ранение. Рахиль Ароновна вначале не почувствовала, что она тоже ранена. Мои обе сестры – тоже врачи.
Так как было много пострадавших, Рахиль Ароновна, хотя и сама была в числе пострадавших, перевязывала раненых, констатировала смерть. В квартире, расположенной над нашей, была убита женщина, которая до момента воздушной тревоги находилась в ванной комнате, в той части квартиры, которая уцелела. В момент взрыва она в растерянности выбежала в одну из лицевых комнат и погибла.
Я вызвала «скорую помощь» и увезла сестер в хирургический госпиталь. Меховая шуба Фанни Ароновны, в которой она готовилась спуститься, была вся осыпана стеклянными осколками. Верх шубы был совершенно изорван в мелкие куски, сама Фанни
