Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

Судьбы слепой ты сбросил покрывало!

И солнце новое над миром встало —

Глухому рабству наступил конец!

Великий Маг, любимейший Мудрец,

Тебе плетем венки на перевале,

Твой дух встал снова над землей —

И новые пути перед зарей

Он указал измученным народам!

Волшебник, ты развеял злой туман!

И пролетариям народов, стран

Открыл могучий, яркий свет свободы.

Дочитав это стихотворение, Анатолий Николаевич сказал Виктору:

— Удивительнейший, этот революционный поэт! Похвалив Маркса, он в этом же номере газеты и на этой же странице отдает должное и Иисусу Христу. Вот послушай:

УТРО РАДОСТИ

Заря сияет с радостных небес,

И медь поет о Светлом воскресенье:

Христос принявший муки, за ученье

Воскрес, во истину воскрес!

Долины, горы, шелестящий лес

Сияют в ярком новом озаренье

И больше нет в душе моей сомнений,

И жизнь прекрасна и полна чудес!

И льется звон на солнечной дороге

От города, оркестр колоколов,

Поющих с радостной тревогой

Зовет забыть кошмары черных снов.

Победный звон у ветхого порога —

И верю снова в Братство и Любовь.

— Оригинал! Оригинал! — похвалил поэта Анатолий Николаевич, выбрасывая газету в мусорную урну. — И как это у него ловко получилось! Всем сестрам — по серьгам. Но ведь господа товарищи граждане большевички, Бога отрицают! Куда же редактор смотрел?

— Я этого не знаю, — отвечал Виктор, но думаю, что вон того извозчика можно подрядить отвезти нас за город. Эй! Кирюшкин! В Аникино!

Извозчик остановил свой экипаж возле тротуара:

— Грязновато еще, дороги не высохли, до Аникина повезу только за двойную плату, и желательно серебром, берем также — Екатеринки, Петровки.

— Ладно! Поняй! Будем тут торговаться! — оборвал его Анатолий Николаевич.

Крылья пролетки предохраняли седоков от грязи. Виктор Николаевич бережно закурил сигару. Светловолосые, голубоглазые братья были сильны и изящны, в них чувствовалась нерастраченная энергия, сила духа.

Проехали березняки, осинники, и смешанный лес сменился хвойным бором. Холмы, увалы, обрывистый берег Томи, нередко спускавшийся к воде скальными выступами. С детства знакомая обоим братьям торжественная картина природы притомья, вызывала особенное волнение. Извозчик сказал:

— Господи! Среди какой красоты живем. И все чего-то людям неймется, то воюют, то враждуют, опомниться бы всем, да покаяться.

— Верно толкуешь Кирюшкин! — похвалил его Виктор Николаевич.

— Святая истина! — подтвердил Анатолий Николаевич.

Ближе к селу Аникину дорога пошла под уклон, тут открылись виды совсем уж фантастические по красоте. Глубокий каньон, на дне которого текла каменистая вертлявая речка Басандайка, весь порос пихтами, елями, кедрами, возле самой речки толпились черемухи, ивняки. Воздух здесь был прозрачен до звонкости. На вершине высокой скалы росла одинокая сосна, на верхних ветвях которой свили гнездо орлы.

К даче Гришина братья прошли по петляющей лесной тропинке. Сам хозяин во дворе разделывал на поленья смолистые кедровые чурбаки.

— Добро пожаловать, дорогие гости! — воскликнул Гришин, отбрасывая топор. — У нас тут кедр старый свалился, так я его раскряжевываю гимнастики ради.

— Виктор Николаевич вернулся в родные пенаты? Рад! Очень рад! Я его сразу не узнал, возмужал, возмужал! Чем теперь занимаешься? Думе вашей конец в Петербурге? Удивляюсь. Ты после университета попал в заштатный городишко Бийск, учителем. Ну что за должность? Так, ерунда. И во что ты ее сумел превратить? Стал предметом восхищения всего городского общества. И — гигантский прыжок из — маленького Бийска в столицу, управлять государством! Вот она, пепеляевская закваска! А что теперь? Может, пойдешь по военной линии, как братья? Сейчас родине нужны солдаты.

— Ей нужны и политики! — отвечал Виктор Николаевич, чуть улыбаясь. Вот пример. В семнадцатом дума послала меня комиссаром Временного правительства в Кронштадт. Когда восстали большевики, матросы при мне подняли на штыки представителя Керенского адмирала Роберта Николаевича Вирена, кстати, бывшего томича, любившего и ценившего наш город. А меня не тронули, именно как политика и объявили мне, что могу идти на все четыре стороны. Но политика нельзя снять с работы, уволить от должности! Политик всегда при деле, даже если уволен от дела. Само это увольнение уже работает на его престиж. Ах, он там уволен? Значит, он нужен нам тут! Так рассуждают массы.

— И что же ты будешь делать?

— Посмотрю, какие политические силы в Сибири будут отвечать моим воззрениям, и примкну к ним. Я политик теперь известный и долго без дела не засижусь.

Пойдемте, пойдемте в комнаты, как раз и обедать станем!

Фронтон дачи Гришина, ее наличники были щедро украшены резьбой. Искусные резчики вырезали вензеля в виде еловых ветвей и шишечек.

В доме вешалкой служили ветвистые оленьи рога, по полу и диванам были расстелены медвежьи шкуры, по стенам висели ружья, манки и рожки. Все это свидетельствовало о любви Гришина к охоте.

Улыбающаяся стряпуха внесла на подносе свежие куличи, крашенные яйца, графинчик с клюквенной настойкой:

Кушайте, дорогие гости, куличи я освятила сегодня в церкви! Кушайте, гости дорогие! Христос воскрес!

— Воистину воскрес! — отвечал Анатолий Николаевич, крепко целуя стряпуху в уста.

— Эге! — воскликнул Алексей Николаевич, — вы не очень-то увлекайтесь!

Стряпуха вышла, щеки ее порозовели. Гришин наполнил рюмки, — давайте, братья, за Сибирь!

Выпили еще за дружбу, за общее дело.

Анатолий Николаевич взял яйцо, и сказал Гришину, — а ну, бери яйцо, давай стукнем, и посмотрим — чье расколется. А ты при этом желание загадай!

— Уже загадано, — сказал Гришин.

Стукнули. Раскололось яйцо в руке у Гришина.

Анатолий Николаевич улыбнулся:

— Я этим искусством еще в детстве овладел. Мы на Пасху крашеные яйца с горки катали. Чье — до самого низа докатится и не разобьется, тот и победил. Или стукались, вот как с вами. Я все удивлялся: отчего это всегда цыганята в таком деле побеждают. Однажды они мне открыли секрет. Вытачивается из дерева яйцо, красится. Не отличишь от куриного, стукайся им, всегда победишь, надо только незаметно вытащить его из кармана. Теперь на каждую Пасху с собой в кармане деревянное яйцо ношу, вот смотрите!

Анатолий Николаевич достал из кармана крашеное яйцо изо всех сил стукнул им по столу.

— Вот видите?