Дама с единорогом - Ольга Романовская

Уперев подбородок в сложенные «замком» ладони, Дэсмонд задумался. Скоро ли вернётся брат и заберет его с собой? Ему опостылело это безделье, это хождение из угла в угол.

Заснул он только под утро, постаравшись запечатлеть в своей памяти плоды ночной бессонницы — первое четверостишье своего подражания бродячим певцам. Остальные три появились на свет в последующие ночи, бывшими для него такими же неспокойными, как и эта.

Украден мой сон, пропал мой покой —Её вижу повсюду.И опостылел горячий мне конь,Забыл седло и сбрую.

Участья не жду от прекрасных я глаз —Велико преступленье,Но все ж к небесам обращаю свой глас:— Даруйте прощенье!

И где бы я ни был, куда ни бежал —Одно мне виденье…Погибнув, в молитвах вечерних шептал:— Даруйте прощенье!

А Донна не слышит, и сладок сонЕё до рассвета.И путь мне навеки к ней прегражденСтенами запрета.

Дэсмонд считал эти строки плодом расстроенного бессонницей воображения и предпочёл похоронить их в глубинах памяти.

Деверь и золовка проводили дни порознь: он на её полях, она в домашних хлопотах и у постели больного брата. Патрик Уилмор помог Дэсмонду решить проблему безделья, получив разрешение тети бить зверя в её лесах. В свое время у барона Уоршела была неплохая свора, так что она послужила серьезным подспорьем в их приятном времяпрепровождении.

К сожалению, зверь попадался мелкий, в основном зайцы, изредка лисицы, но охотников это не огорчило. Целыми днями пропадая в окрестных лесах, возвращаясь в замок грязными, усталыми и голодными, они оставляли на столе гору битого зверя. Нередко Элсбет тем же вечером подавала им сытное заячье рагу.

— Хороша у меня тётка! — Сделав привал, Патрик с удовольствием поглощал припасенный с утра черный хлеб с вяленым мясом. — Другая бы побоялась меня отпустить, а она возражать не стала.

— Графиня умная женщина, а не клуша. Она и над братом не трясется, а воспитывает из него достойного мужчину.

— Графиня? Так это правда? — уцепился за неосторожно оброненное слово. — Слуги по углам шептались, что они вместе в церковь ходили.

— Слуги врут. — Он вспомнил, что брак, совершенный в Уорше, пока тайна для всех.

— Что-то Ваш брат не слишком торопится, — усмехнулся Патрик. — Как бы ни хороша была моя тетка, нет ли в ней какого изъяна?

— Нет в ней изъяна, — сквозь зубы пробормотал Дэсмонд. Его начинали раздражать вопросы юнца, возомнившего себя взрослым.

— Может, в приданом не сошлись? Или у Вашего брата есть причины считать, что она неверна ему? — продолжал свои «взрослые вопросы» Патрик. — Или ему и так хорошо? Я ведь видел, как он её в щёку целовал и вслед за ней в комнаты поднимался.

— Я тебе уши надеру, гадёныш! — Не выдержав, Дэсмонд влепил ему оплеуху.

— Я же просто так, для разговору! — Потирая скулу, Патрик спрятался от него за лошадьми.

— Для разговору порочить честь моего брата и его невесты? — Ему хотелось поколотить мальчишку, но он сдержался. Что скажет Жанна Норинстан, когда увидит «разукрашенного» кузена, как он объяснит причины синяков? Своей горячностью? Молодому человеку не хотелось никому ничего объяснять, охотиться тоже расхотелось, поэтому он решил съездить в Мерроу.

— Вот что, берите собак и езжайте куда хотите, — сказал Дэсмонд, поставив ногу в стремя.

— Да я же шутил, помиримся! Без Вас скучно. — Патрик попытался удержать его. Как бы он ни храбрился, ему было страшно остаться одному в неприветливом лесу. Тут водились волки, а Патрик знал, что с волком ему не справиться.

— Скучно или страшно? — Дэсмонд многое узнал по выражению его лица. — Не Вы ли недавно разглагольствовали о важности воспитания храбрости в юношах? Так проявите её!

Вздохнув, Патрик проводил глазами фигуру удаляющегося спутника. Немного подумав, он решил поискать зайцев под открытым небом и, кликнув оставшегося с ним псаря, повернул к полям.

Глава XXVIII

Служанка Бертрана, Люси, принесла кадку с горячей водой. Эмма поблагодарила её и с удовольствием опустила ноги в кадку. Она попала под ужасный ливень, промочила ноги и боялась простудиться. Слава Богу, существовал дом священника, где ей всегда были рады.

— Я Вам, наверное, ужасно надоела, святой отец, — улыбнулась Эмма, отжимая подол юбки перед очагом. — Всё хожу к Вам, хожу, отвлекаю от насущных дел…

— Почаще бы меня так отвлекали! — улыбнулся в ответ Бертран. — Вы единственная, кто не приходит, чтобы взвалить на меня груз своих забот.

— Ну, я бы так не сказала… Чего только стоил Вам мой Уитни? Или Джоан? Это ведь благодаря Вам у девочки появился жених, да ещё какой жених! Я и не чаяла, что смогу отдать её за сына рыцаря.

— Благодарите не меня, а Бога. Это ему было угодно моими руками устроить судьбу малышки Джоан.

— Да, в последнее время Бог так добр к нам…

— Вы заслужили это покаянием, своими страданиями, добротой и иными добродетелями.

— Перестаньте, святой отец, не хвалите меня напрасно, а то я впаду в грех гордыни.

Повернувшись к нему спиной, Эмма поправила юбки и принялась вытирать стопы. Священник краем глаза наблюдал за ней и в который раз думал: «Если мир не был слеп, он бы видел, насколько Вы безупречны!». Несколько раз он порывался встать, чтобы, как некогда грешница Христу, омыть ей ноги, но благоразумие сдерживало его.

— Что она подумает? Не ужаснётся ли? Мир так испорчен, извращён грехом, что самые чистые порывы толкуются превратно даже праведными людьми.

Подойдя к очагу, Бертран помешал угли. Эмма всё ещё стыдливо занималась собой: теперь она приводила в порядок слипшиеся волосы. Сев на прежнее место, священник совершил святотатство: на полях священной книги набросал её склонённый профиль. Он не мог думать о завтрашней проповеди, он думал только о ней, поэтому счёл благоразумным убрать книгу и завязать с гостьей разговор, в то же время преследуя преступную цель задержать её до обеда.

Говорили о крестьянах, о том, как безнравственно ведут себя некоторые девушки, уединяющиеся на полях и сеновалах с парнями, о том, что всё нынче дорожает, о Мэрилин Форрестер, которой предстояло в будущем году выйти замуж.

— А Вы сами не подумываете о втором замужестве? — осторожно осведомился Бертран. Если бы она ответила положительно или начала сомневаться, он бы, пожалуй, испросил согласия на брак с этой женщиной, любовь к которой не только не ослабевала, но, казалось, с каждым годом становилась сильнее. Да, он не богат, но ведь и она не привыкла к роскоши; при мизерной помощи брата они смогли бы вести пристойное хозяйство.