Явка в Копенгагене: Записки нелегала - Владимир Мартынов

— Может, когда-нибудь расплачусь. А вообще-то — это издержки производства. Полагаю, что в нашем деле они неизбежны.

— На что вы рассчитывали, возвращаясь домой? — спросил голос из начальственного угла.

— Рассчитывал прежде всего на то, что наша информация может пригодиться, — отвечал я, вызвав этим смешок у присутствовавших.

— Чем вы собираетесь в дальнейшем заняться? — голос слева.

— Если найдете нужным, я хотел бы поделиться своим, хотя и отрицательным, опытом.

— Будете делиться своим опытом на заводе «Серп и молот»! Когда будете таскать чугунные болванки! — прохрипел грубо парторг. Очевидно, это был его родной завод, откуда он пришел в КГБ. — Опытом своим он будет делиться! Кому нужен твой опыт!?

— Если надо, могу и на заводе, — отвечал я. — Мне к труду не привыкать. Я владею несколькими профессиями и себе на хлеб могу всегда заработать. («А вот тебя, если уволить, то ты с голоду подохнешь», — подумал я).

— Что там произошло с ваши прикрытием? Я имею в виду производство мундштуков с фильтром.

— Я уже докладывал в Центр, что…

— Вы нам расскажите!

— Да, у меня не заладилось с прикрытием в начале 1969 года, и я… Все случилось из-за болезни президента фирмы.

— Вы обманывали Центр! Может быть, в вашем прикрытии и кроются причины провала?!

— Но в момент ареста у меня было уже другое, довольно неплохое прикрытие— экспортно-импортная контора.

— На себя пенять надо, а не наводить тень на плетень! — слышались голоса.

— Вы выдали противнику все, что знали. Как вы сами это расцениваете?

— Я выдал не более того, что ему уже было известно.

— Откуда вам знать, что ему было известно?!

— Я скрыл, например, факт учебы в 101-й школе, другие объекты… Адреса, фамилии…

— Ха-ха-ха! Какие еще там объекты?! Ты пел как канарейка!

— Предатель! Всех нас предал!

— Жаль, что сейчас не сталинские времена!

— В сталинские времена я бы еще подумал, прежде чем вернуться…

Все происходившее дальше было как в тумане. Голоса слились в сплошной гул, в ушах громко и тревожно звенели колокольчики, которые звенят и по сей день. Ко мне уже никто не обращался, спорили о чем-то между собой. Как ни странно, полного единогласия по решению собрания не было. Я слышал даже чей-то возглас: «Зачем же так?! Они ведь сами пришли!»

Зачитали решение — исключить из партии. Проголосовали за. Кто-то воздержался. Против — никто.

Вышел в приемную. «Веста» смотрела на меня с тревогой в глазах. Я сжал ей руку и сказал: «Держись!» И она пошла медленно, как на Голгофу.

Рассказ «Весты»

Я вошла в зал. Меня усадили на стул. Несколько знакомых лиц. Но немного. Встретились глазами с В., куратором по 1970 году. Он слабо улыбнулся. В правом дальнем углу у окна сидело начальство. В центре зала за маленьким столиком стенографистка. Гул голосов затих. Десятки глаз смотрели на меня. Многие с нескрываемым любопытством, в предвкушении своеобразного шоу. «Как же их много!» — подумала я.

— Ну, расскажите, как все произошло, — послышался голос парторга.

— А что рассказывать? Мы и так все рассказали и все описали в своих отчетах.

— Большинство из присутствующих ничего о вашем деле не знает. Так что расскажите все по порядку.

«Вот и плохо, что не знает», — подумала я.

Я рассказала о событиях, происшедших после моего возвращения из Союза в сентябре 1970 года. О наличии предателя в наших рядах промолчала: перспектива оказаться в психушке и расстаться с детьми меня совершенно не устраивала. И поэтому на вопрос, что я думаю о причинах провала, я ответила вполне нейтрально: «Где-то, очевидно, имел место прокол». Прокол — да. Но по чьей вине — я не стала уточнять.

— В Европе вы не обнаружили за собой слежку?

— Нет, не обнаружила.

— А ведь она была. Это очевидно.

— Возможно. Но не очевидно. Я тщательно проверялась. Слежку в Европе не обнаружила.

Мое сознание было настолько взбудоражено, сама я настолько деморализована, что смутно помню все происходящее. Задавали вопросы— я отвечала. Как будто это была не я.

— А зачем вы вообще вернулись сюда? — прозвучал вопрос из начальственного угла.

— А что, не надо было возвращаться?

Лишь сейчас, через два с лишним десятка лет, я уловила истинную подоплеку этого вопроса: «Надо быть сумасшедшим, чтобы вернуться, зная, что тебя ждет».

— Но они же сами пришли! — послышался чей-то голос.

— Это еще надо проверить, как они пришли.

Шеф «С» сидел молча, уставившись в крышку стола. Вопросов он, кажется, не задавал.

Обсуждение продолжалось.

— Ну, зачем же обоих под одну гребенку?! — послышался голос. — Зачем вы так?

Его заглушили другие, более мощные голоса:

— Исключить! Исключить! Вон из партии!

Мы быстро шли по коридору. За нами, немного поотстав, следовал В. Е. Я была вне себя и хотела было пройти мимо прапорщика, стоявшего на выходе, но он грубо отстранил меня, практически оттолкнул назад.

— Пропустите их, они со мной. Вот их пропуска, — сказал подошедший к нам В. Е.

Мы вышли на свежий морозный воздух.

Через полчаса она вернулась. На ней лица не было.

В. Е. проводил нас до выхода, предупредив, чтобы 24 ноября в 10 утра мы пришли сюда на заседание парткома, взяв с собой партбилеты, а «Весте» захватить еще и юбилейную медаль «100 лег со дня рождения В. И. Ленина», которой она была награждена во время своего приезда в Москву летом 1970 года.

— Ну и что ты думаешь по поводу всего этого балагана? — спросила «Веста», когда мы очутились на улице. — Как же мы теперь будем жить без партии?

— Лучше быть хорошим сочувствующим, чем фальшивым коммунистом с партбилетом, — отвечал я.

— Дело не в партбилете. Дело в убеждениях. И в деяниях тоже.

Пешком мы дошли до Кропоткинской, пересекли Крымский мост и по Нескучному саду вышли на Ленинский проспект, откуда троллейбусом доехали до нашего дома на Профсоюзной улице. На душе было тяжело.

24 ноября утром мы снова пришли на Лубянку. На этот раз В. Е. провел нас в другой, столь же просторный, отделанный деревом кабинет, принадлежавший секретарю парткома ПГУ.

На этот раз нас пригласили обоих вместе. Нас усадили во главе длинного стола. На противоположном конце восседал секретарь парткома, которого я помнил еще по 101-й школе. Обладая несомненным даром красноречия, он выступал по любому поводу на каждом собрании. Вокруг длинного стола сидели члены парткома: слева — Шеф и его замы, справа — все остальные. Приглашенные — на стульях у стены. Здесь находились также и те, кто бывал у нас на даче в Серебряном бору, включая Б. С., руководившего расследованием.