Глубина - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов

— На улице подожду, — сказал Григорий.

Он направился в сельмаг, обрадованно подскочил к отделу игрушек, и с первого взгляда, не мешкая, облюбовал для Димки автомат, снабженный электрической трещоткой.

Катюха вышла из магазина, когда Григорий, повесив игрушку на плечо, докуривал сигарету. Здесь, при ясном свете, он опять с пытливой пристальностью уставился на нее, как бы изучал и желал отыскать в ней что-нибудь от прежней Катюхи. Она потупилась. Не давая разглядывать себя, повернулась одним боком, потом другим, суетливо перебирала кульки, и все равно Григорий заметил вспученный ее живот, и с холодной неприязнью сказал:

— Давай помогу…

Они двинулись по утоптанной тропинке к косогору, взобравшись, постояли, чтобы отдышаться.

— Там я работаю, — сказала Катюха.

По ту сторону пруда, заросшего осокой по краям, жались друг к другу корпуса текстильного комбината. Оранжевым шаром висело солнце, тихо и дремно роняло послеполуденный жар на безлюдные улицы, на голубовато очерченный дальний лес.

— От моря отвыкла? — глухо спросил Григорий.

— Бывает, что и вспомню, — отозвалась Катюха и встрепенулась внезапно. — Ладно уж… Чего уж вспоминать!

— А этот… твой-то, не обижает Димку? — сдавленно произнес Григорий, шагая следом за Катюхой.

— Ну, чего ты пристал?! — раздраженно сказала Катюха. — Придешь, увидишь…

Григорий напряженно замолчал.

Нагнув голову, Катюха быстро зашагала вдоль палисадника, видно было, стыдилась и злилась, что Григорий увязался за ней. Резко толкнула калитку, нырнула во двор и, пока заробевший Григорий увальнем добирался до дома, очутилась на крыльце, исчезла. Григорий остановился посреди двора, смахнул со лба обильно выступивший пот и неожиданно совсем обмяк: изнутри дома долетел до него тоненький детский лепет. По нему Григорий сразу припомнил свое недавнее, счастливое время. Григорий топтался на месте, стараясь унять сильно заколотившееся сердце, которое, оказывается, до этой минуты притворялось спокойным. Сейчас в нем, охваченном беспокойной смутой, нестерпимо жглась давно накопившаяся, глубоко припрятанная месть.

Увидев громоздившуюся возле сарая горку березовых плах, Григорий освободил руки от ноши, снял тужурку. Нашел топор и принялся колоть дрова. Обозленный первыми неудачными ударами, отбросил топор, снова поднял и всадил секиру в плаху с таким остервенением, что поленья отлетели метров на десять. Работа постепенно наладилась. С каждым ударом Григорий обретал еще не совсем позабытую былую сноровку, с какой рубил и колол дрова для детдомовской кухни.

Он увлекся и не сразу услышал, как его окликают. На крыльце стояла Катюха.

— Соскучился по дровам, — пояснил Григорий.

Надел тужурку, отряхнулся. По разгоряченной его спине пробежал холодок, а когда у порожка появился неуклюжий карапуз — Димка! — Григорий кинулся туда, не рассчитав силу, рванул к себе слабенькое маленькое тело, сграбастал.

— Сыночек!.. — прошептал он и стал кружиться, чтобы успокоить заревевшего Димку. — Не узнаешь меня, сыночек?

Димка испуганно озирался, искал и звал мать, но Катюха, отвернувшись, не глядела на них.

— Что же делается-то? — завздыхал Григорий, ставя сына на ноги. — Ох, жисть окаянная… — Он растерянно сбежал с крыльца, схватил валявшийся на траве автомат, вернулся к сыну. — На вот! Держи крепче. Пальчик — сюда… И давай коси их, всех коси!..

Автомат затрещал, замигал красной лампочкой, вделанной в конец ствола. Заинтересовавшийся игрушкой Дима перестал плакать, робко улыбнулся.

— Так, так, родненький мой, — приговаривал Григорий, помогая сыну самостоятельно обращаться с автоматом. — Очередями стреляй, очередями…

— Пошли в избу, что ли… — хмуро напрягаясь, сказала Катюха.

Григорий, взяв сына за ручонку, последовал за ней. У накрытого стола ждал их хозяин. Вначале Григорий скользнул по нему взглядом, как по пню, и все же не выдержал, посмотрел на того, как бы желая понять, чем этот небольшого ростика чернявый малый завлек Катюху. Тот, уловивший пренебрежение Григория, напустил на себя строгий недоступный вид, что-то невнятно пробормотал и кивнул головой.

Сделавшись тоже строгим, даже начальственным, Григорий молча сел за стол, придвинул к себе шоколадный набор, открыл его и поманил сына.

— Давайте, что ли, по маленькой, — отчаянно проговорила Катюха, ставя рядом с бутылкой коньяка пол-литра.

— Для начала лучше коньяк, — сказал Григорий.

Катюха проворно распечатала бутылку, разлила по рюмкам, себе плеснула на донышко.

— За встречу, за знакомство! — торопила Катюха, стараясь, видимо, поскорее снять напряженность.

Выпили. Мужики к закуске не притронулись, и тогда Катюха, нарочно разжигая себя, сказала:

— Может, в стаканы? Чегой-то мы не по-нашему — из наперстков…

Она сбегала в кухню, принесла стаканы. Тем временем Григорий, чувствуя, как выпитый коньяк достал до жесткой, туго натянутой струнки в груди, смотрел в угол, куда сын уволок шоколадный набор.

— Ты из них домик построй, — сказал он сыну, видя, что он, раскидав вокруг себя разноцветные плитки, не знает, что с ними делать.

Выпив коньяк, в этот раз налитый забористой дозой, Григорий ткнул вилкой в салат из огурцов и помидоров.

— Никак, прямо с грядки? — удивился он, похрустев огурцом.

— Все свое, — оживилась Катюха.

— Я вот тоже подумал, — сказал Григорий, — в деревню податься.

— Тралфлот бросил? — изумленно округлила глаза Катюха.

— Баста! — подтвердил Григорий. — Все сызнова начну… Всю жисть рыбу шкерить, что ли?

— Та-ак, — протянула Катюха. — А сможешь?.. Привык на широкую ногу-то жить.

Григорий не ответил, осторожно искоса поглядел на хозяина — того малость развезло, и сидел он без прежней строгости, но с озабоченно замкнутым лицом. Впрочем, Григорий на подобное действие своих слов и рассчитывал, еще в дороге обдумывая, с чего начать разговор и чем кончить. Обходительно намекнув, что «бешеных» денег у него больше не будет, а стало быть, алименты пойдут не ахти какие, Григорий, однако, ликования не выказал, наоборот, — горестно вздохнул.

— Чинов да орденов на рыбе не заработаешь, а на фарт надеяться… — Григорий опечаленно махнул рукой. — Это, так сказать, пока молодой, с дурнинкой. Так что тягу дал я из тралфлота.

Он опять глянул на хозяина, отметив про себя, что тот уже не вникает в его рассуждения, отягощенный какой-то неприятной думой.

Разговор дальше не вязался, и Григорий, со скрипом сдвинув стул, загляделся на сына.

— Налить еще? — спросила Катюха.

— Налей, — сказал Григорий.

— Может, водочки теперь?

— Нет, мешать не буду.

— Ты как — останешься у нас или пойдешь куда?

— Да погоди ты с этим, — наконец шевельнулся Катюхин мужик. — Только сели…

— Если сели — пейте да ешьте. Я сейчас курицу принесу.

— А я, башка дырявая, рыбу забыл вытащить, — спохватился Григорий и пошарил вокруг ног. — Где же он, чемоданчик мой?

— Во дворе ты его оставил, — сказала Катюха.

— Мать честная! — вырвалось у Григория.

— Принесу сейчас…

— Не надо, я сам, — поднялся Григорий.

Выйдя на крыльцо, он разглядел стоявший на траве чемоданчик. Лохматая дворняга, присев на задние лапы, обнюхивала чемоданчик, должно быть, давно почуяла запах рыбы.

Григорий открыл