Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Но я не собиралась идти и указывать ей на ошибки. Пусть она не богиня, а вампир, но я попробовала ее силы и в ее черный список попадать не хочу.

При той ее силе, которая текла через меня как буйный ветер, теплый и полный запаха незнакомых мне цветов, я даже прокалывать ее пузырь не хотела. Уже много дней я так хорошо себя не чувствовала. Повернувшись снова к зеркалу, я увидела в глазах всю ту же разлитую черноту. Мне следовало бы испугаться или закричать, но я не боялась, а мысль у меня была одна: «Здорово».

– А у тебя глаза вернутся к норме? – спросил он, и в его голосе снова прозвучала напряженная нотка страха.

– В конце концов да, но если мы действительно хотим получить ответы на свои вопросы, надо вернуться и спросить у нее.

Он резко кивнул – в смысле «иди, я за тобой», и я поняла, что Эдуард не хочет, чтобы я шла сзади. Он думал, что она мною владеет. Я спорить не стала – просто вышла в двери первой и отправилась говорить с Итцпапалотль. Оставалось надеяться, что Рамирес не пытался надеть на нее наручники. Ей бы это не понравилось, а то, что не нравится ей, не нравится и ее почитателям, а это пара сотен вампиров. А сколько ягуаров-оборотней, я даже и не знала. Очевидно, питание предназначалось не им. Но это целая армия, а Рамирес не привел с собой столько полицейских сил.

52

Рамирес ни на кого наручники надевать не стал, но дополнительное подкрепление вызвал. В комнате появились еще четверо патрульных и двадцать ягуаров-оборотней. Публика на все это смотрела как на продолжение спектакля. Ну, если они смогли высидеть то, что произошло с Сетом, то смогут высидеть и действия полиции.

Когда мы появились в зале, я шла впереди Эдуарда, он – сзади. Так мы и поступали часто, когда кому-то из нас надо было в следующие несколько минут командовать. Пусть даже вместо глаз у меня черные ямы, но Эдуард по-прежнему доверял мне, зная, что я смогу разрулить ситуацию. Приятно такое осознавать.

Ягуары шли между столами, пытаясь обойти копов с флангов. Патрульные держали руки на пистолетах в расстегнутых кобурах. Очень мало надо было, чтобы оружие вылетело на свет и началась потеха. Было бы позорно устроить перестрелку, если вампиры ведут себя тихо и никого не трогают.

Один из ягуаров снова пошел вперед, пытаясь замкнуть круг, в котором стояли копы. Я тронула его за руку. Его сила задрожала у меня на руке, и на этот порыв ответила не только моя сила и не только метки. Он посмотрел на меня, и то ли увидел ее глаза, то ли ощутил ее силу, и я сказала:

– Назад, вернись к остальным.

Он послушался. Какой прогресс. Только бы и полиция оказалась столь же благоразумной.

Я обернулась к полицейским и двинулась к ним. Один из новых выругался сквозь зубы, держа руку на пистолете, а другую вытянув, как регулировщик:

– Ближе не подходите.

– Рамирес! – позвала я, постаравшись, чтобы он меня услышал.

– О’кей, она с нами, – сказал он.

– А глаза? – не унимался патрульный.

– Она с нами. Пропустить немедленно.

Голос звучал тихо, но внушительно.

Патрульные раздвинулись, как занавес, тщательно стараясь не дотрагиваться до меня, когда я прошла мимо. Вряд ли можно их обвинять, хотя мне и хотелось. Наконец я оказалась у стола, сопровождаемая Эдуардом, а нервные патрульные остались стоять за ним. Через стол я уставилась на Итцпапалотль. Пинотль был рядом с ней, но за руки они уже не держались. Глаза у него так же почернели, как у меня, а у нее – нет. Как ни странно, но с откинутым капюшоном, с тонкими чертами лица и нормальными глазами она из нас троих была больше всех похожа на человека.

Рамирес разложил на столе некоторые из своих фотографий.

– Скажите нам, что это. – Похоже было, что вопрос этот он задавал не в первый раз.

Она посмотрела на меня.

– Ты знаешь, что это такое? – спросила я.

– Честно говоря, нет. Судя по виду, это мог сделать один из наших мастеров, но камни в глазах появились вместе с испанцами. Я не могу узнать все элементы символики.

– Но некоторые можешь.

– Да, – сказала она.

– И что именно ты узнаешь?

– Тела у подножия – это те, которых ты пьешь.

– В смысле – так, как сегодня выпили Сета?

Она кивнула.

– А что статуэтка держит в руках?

– Это может быть что угодно, но мне кажется, это какие-то части тела. Сердце, или кости, или что-то другое, но ни один бог не питается… – она нахмурила брови, подыскивая слово, – кишками, требухой, внутренними органами.

– Складывается в картину, – сказала я.

Рамирес рядом со мной пошевелился, будто ему не терпелось сказать, еще как складывается. Но он промолчал, поскольку был профессиональный коп, а она разговаривала со мной.

– Ты видела то, что… – Настал мой черед подбирать слова. Если полиция узнает, что сделал Ники, ему автоматически грозит смертный приговор. Но если честно, он его заслужил. Высосанные им вервольфы не были добровольными жертвами. А он их кроил и сшивал, зная, что они живы, состряпал из них того монстра за стойкой. Одно из самых страшных существ, какое только я видела в жизни, а это немало. Я приняла решение, хотя знала, что Ники оно будет стоить жизни. – То, что сделал Ники Бако?

Она кивнула:

– Я видела. Это есть осквернение великого дара.

– Его Мастер этим набирает силу, как набираешь ты?

– Да, и Ники Бако тоже набирает силу, как Пинотль. Как ты только что.

– Он может передавать эту силу другим? Например, стае вервольфов?

Она задумалась, склонив голову набок, потом кивнула.

– Этой силой можно делиться с оборотнями, если у тебя есть какая-нибудь связь с ними мистической природы.

– Он – варгамор местной стаи.

– Мне незнакомо слово «варгамор».

Да, это был волчий термин.

– Это означает их колдуна, их брухо, который связан со стаей.

– Тогда он вполне может делиться с ними силой.

– Ники сказал, будто не знает, где лежит этот бог.

– Он лжет, – ответила она. – Такую силу нельзя набрать, не касаясь руки своего бога.

Я это уже поняла из образов, которые меня заполняли, но хотелось, чтобы она подтвердила.

– Значит, Ники способен отвести нас туда, где прячется этот бог?

– Он знает, – кивнула она.

– Не вызывает ли у тебя проблем, что мы собираемся выследить и убить бога из твоего пантеона?

На ее лице мелькнуло выражение, которого я не поняла.

– Если это бог, его нельзя убить. Если вы его убьете, значит, он не был богом. Я не оплакиваю смерть ложных богов.

Уж кто бы говорил… Но я не стала придираться. В мои обязанности не входит убеждать ее, кем она является и кем не является.