Особый район Китая. 1942-1945 гг. - Петр Владимиров

Но это всего лишь бульварное представление. На самом деле подобная политика логична и последовательна.

Такой логичностью и последовательностью отличается и политика председателя ЦК КПК. Меняются условия, и он, приспосабливаясь, непрерывно меняет внешние формы борьбы, но не ее существо. Главное остается. В данном случае — это полный отказ от единого антияпонского фронта, антисоветизм, искоренение «догматизма».

И никакой таинственной восточной хитрости здесь нет. Да, он изменяет обещаниям, договорам. Унижает и возвышает людей, рядится в одежды народолюбца, а в своих апартаментах — вельможа. Разыгрывает спектакли перед Барретом, иностранными репортерами, подсовывает мне чушь, обманывает Москву...

Вздор! Чепуха! Никакой восточной мудрости и хитрости нет. Это бульварщина и выдумки! Если и есть здесь особая, так называемая восточная дипломатия, то она в циничности средств!

25 февраля

Характерная черта Мао Цзэ-дуна, которая как-то ускользала от моего внимания: по сути он делает все то, за что были отстранены от руководства Компартией Чэн Ду-сю и Ли Ли-сань.

Ошибки Ли Ли-саня в известной мере были предопределены не только спецификой мелкобуржуазной революционности, характерной для Китая, но и вообще незрелостью молодой Компартии, делавшей свои первые шаги. [462]

Мао всегда целеустремленно вел борьбу с влиянием Коминтерна, подвергая пересмотру марксизм... И как же изворотлив этот хунанец! Вот поздравительная телеграмма товарищу Сталину. Под текстом две знакомые подписи: председателя ЦК КПК и главнокомандующего войсками Новой 4-й НРА и 8-й НРА.

В тексте и следа нет от той циничной насмешливости, которой Мао Цзэ-дун развлекал своих сторонников осенью 1941 года. Сейчас 1945 год! И Мао Цзэ-дун льстит Сталину.

Председатель ЦК КПК пишет о блистательных триумфах советского оружия! Такая армия, как советская, теперь, по мнению председателя ЦК КПК, непобедима. Советские вооруженные силы покрыли себя неувядаемой славой и он (Мао) не сомневается, что они прославятся еще многими подвигами.

Теперь Мао Цзэ-дун уверяет Сталина, что его гениальный опыт вселяет веру в победоносность окончания величайшей освободительной борьбы...

26 февраля

Решение о созыве VII съезда Компартии распаляет страсти. Снова возня вокруг Ван Мина, Ян Шан-куня, Ван Цзя-сяна, Ло Фу. Снова доносы публичные (на собраниях) и доносы тайные...

Ван Мина иначе не называют, как «правооппортунистический элемент». Это обычное, само собой разумеющееся определение. Все уже уверовали, что Мао спас партию от ванминовского курса на капитуляцию «перед Гоминьданом». Так и говорят: «Ван Мин пресмыкался перед Чан Кай-ши»...

Девиз интернационалистов (Ло Фу, Бо Гу, Ван Мина и других): «Верность единому национальному фронту — верность интересам партии» — забыт, оболган! Маоцзэдуновское руководство постепенно убедило всех, что Ван Мин «засорял партию еще с 1931–1934 годов». Мол, еще в 1931 году, когда Ван Мин появился в Шанхае, он стал по-княжески, самовластно решать судьбу партии... И глупо, и нелепо, и никто не способен и не может возразить!..

Чжэнфын точно решил свои задачи. Даже бывшие соратники Ван Мина опять принялись его поносить. Так, Ян Шан-кунь заявил, что Ван Мин проводил «классово-капитулянтскую линию перед генералиссимусом Чан Кай-ши». А ведь Ян не просто бывший товарищ Ван Мина. Они вместе работали по поручению ЦК КПК в шанхайский период. [463] Вместе с Ван Мином противодействовали оппортунистическим вылазкам Мао Цзэ-дуна и Ли Ли-саня.

Съезд волнует бывших членов «московской группы». Они оболганы. Среди партийцев им нет сочувствия. Чжэнфын «изобличил этих капитулянтов-оппортунистов». Чжэнфын вдолбил каждому, что «все здесь в Яньани живы благодаря мудрости председателя ЦК КПК».

На партийных собраниях твердят: «Товарищ Мао Цзэ-дун — это верный путь китайской революции, залог победоносного окончания освободительной войны!»

И устно и печатно всем внушают, что в «марксизме мы должны мыслить применительно к китайской действительности, а не как марксисты-западники».

Самое трагичное, что национализм преподносится под видом творческой самостоятельности в марксизме. Это ведь основа политической платформы Мао Цзэ-дуна. Что это именно так, убеждают меня беседы с Чэнь Бо-да — эхом всех мыслей Мао. Не сомневаюсь, что съезд может пойти именно по пути идеологического примирения с национализмом!

Любопытна последняя беседа с Мао Цзэ-дуном. В этот раз без джина, виски и шума гостей. Разговор шел о каких-то мелочах, потом Мао незаметно перекинулся на рассуждения о смерти, неизбежности смерти, неотвратимости судьбы. В таких ситуациях лучше слушать. В противном случае он замыкается и, сохраняя приветливость, будет ждать, пока ты не уйдешь. Он любит, чтобы его слушали. Возражения глубоко задевают его, хотя внешне он этого не проявляет. Вежливо расстанется, но запомнит все!..

Мао вслух размышлял о бренности бытия, бессмертии. Мысль о смерти угнетает его. Увлекшись, он цитировал Конфуция, древних авторов и поэтов, приводил строфы собственных творений...

Он размяк, и в то же время разгорячился. И следа не осталось от его восковой монументальности. Он говорил быстро, хрипловато выкрикивая ударные слоги. И жестом выставлял всех, кто пытался войти.

Он задавал мне вопросы и тут же, не дожидаясь ответа, развивал свои мысли. Временами казалось, что он забыл обо мне.

Нетерпеливо шарил по карманам своего ватника. Закуривал. Затягивался жадно, глубоко. Улыбался рассеянно. Сигарета дотлевала. Он вытаскивал новую. Оторвалась пуговица. Он досадливо пнул ее ногой.

Потом повторил свой вопрос. Но я, к сожалению, не [464] знал этого древнего изречения. Мао ждал ответа и смотрел на меня. В блестящих влажных глазах возбуждение, страсть... Он не пытался поймать меня на незнании. Нет, он просто был поглощен ходом мысли.

Что я мог ответить? Я пожал плечами и признался, что не знаю, но буду знать, ведь мне не так много лет, успею прочесть кое-что...

«Но, — заметил я, — в поселковой школе еще до революции на уроках закона божьего нас просвещали по части священного писания. Так, в писании о смерти сказано: «...ибо прах ты и во прах возвратишься...»

Мао усмехнулся и швырнул сигарету на пол.

На прощание он вдруг спросил: «Неужели вы не приглядели здесь ни одной милой женщины? Не стесняйтесь на этот счет...»

Я отделался шуткой.

27 февраля

Самый глубокий район проникновения японцев — провинция Гуйчжоу. Японское наступление затормозилось, когда, казалось, военное поражение Китая было предрешено...

У союзников вечеринки — роскошные по яньаньским стандартам...