Дорога надежды - Серж Голон

Что могут они противопоставить подлинной любви?

– О, моя милая, стоило мне о вас подумать, а вы тут как тут…

Пред ней стояла мадам ле Башуа.

– Кажется, вы посылали воздушные поцелуи небесам?

– Нет, всего-навсего малютке Меркувиль.

То ли из-за приближающегося праздника Святой Анны, заставившего горожан поспешить назад в свои жилища, то ли из-за скорого отплытия Анжелики город испытал толчок, заставивший его очнуться. Квебек неожиданно ожил.

Ближе к полудню в гостинице «Французский корабль» столпилось видимо-невидимо народу. На пристани тоже было не протолкнуться.

Анжелика заканчивала последние приготовления, слушая напутствия собравшихся, превратившиеся в сплошной гул. Можно было подумать, что, спохватившись, что долго теперь не увидятся с нею, знакомые сбежались, чтобы поведать ей обо всех своих неотложных заботах. Не отставала от остальных и Полька, которая, казалось бы, могла успеть выложить ей все наболевшее гораздо раньше.

– …Если супругам Пейракам придется отправиться во Францию, – тараторила Полька, – то пусть они захватят с собой маленьких савойцев – ты их знаешь, это те, которых Карбонель спускал в дымоход, потому что они все равно прирожденные трубочисты. Они прибыли сюда как малолетние слуги Варанжа того самого, который потом исчез.

Дети были совершенно немощны; такие долго не живут.

Добросердечная мадам Гонфарель решила позаботиться о них, поскольку прознала, что их болезнь зовется «болезнью горцев». В армии для нее придумали ученое название, однако неоспоримо одно: этой болезнью болеют только рекруты, спустившиеся с гор; это «ностальгия», тоска по родине.

Единственное лекарство от нее – вернуться домой.

– Понимаешь, они не могут без своих посвистывающих сурков, без высокогорных долин, закрытых со всех сторон хребтами, без тишины; им необходимо беспрерывно сновать вверх-вниз, как сернам, иначе… Я знаю, о чем говорю.

Я ведь из Аверни! Зимой у нас белым-бело, а летом – черным-черно; мы лопаем один ржаной хлеб с сыром. Голод, тишина… Я еще помню былые времена, до того, как мать продала меня забредшему к нам вербовщику, который подыскивал девушек для солдат.

– Но ты, кажется, никогда не страдала от ностальгии?

– Женщины – другое дело.

– Послушай, Полька, разве сейчас время говорить мне об этом? Я не могу забрать этих детишек, не поговорив с Карбонелем.

– Вот и он сам!

– Сжалься, Полька! Говорю тебе, сейчас не время! Ведь мы не собираемся во Францию! Видишь этот кошелек? Возьми его и оплати из этих денег их путешествие на корабле с каким-нибудь жалостливым церковником, возвращающимся во Францию. Так они скорее окажутся в родной Савойе… Кроме того, дай полакомиться вкусненьким детям Банистера, находящимся в семинарии и у урсулинок, и не забудь передать от меня привет матери Магдалине.

Тут к Анжелике подошел Янн Куэннек, попросивший разрешения сбегать в монастырь урсулинок, чтобы повидаться или по крайней мере оставить записочку некой молодой особе, приглянувшейся ему еще в Голдсборо, по имени Мавританка, хотя ее грация и миловидность вполне достойны более христианского имени.

– Что вам стоило заговорить со мной об этом немного раньше, Янн?

Оказалось, что он только сейчас узнал, что девушка все еще не нашла себе подходящей партии.

– Мавританка разборчива! – И Анжелика повторила ему то, что слышала от мадам Меркувиль и от Дельфины. – Она именует себя Люсиль д'Иври…

Накануне вечером Куасси-Ба виделся с Перриной-Аделью. От них требовалось быстрое решение, но именно этого у них и не получалось, ибо ни она, ни он не могли расстаться с людьми, рядом с которыми прожили столь долго.

Впрочем, у Куасси-Ба и не было такой возможности: его ждет господин Пейрак, и он должен оставаться подле мадам Пейрак, пока супруги не воссоединятся. А что станет с Эрмелиной и остальными ребятишками, не говоря уже о самой мадам Меркувиль, без их незаменимой Перрины-Адели?

Жаль было уделять сердечным делам так мало времени, но что поделаешь?..

Наконец в порт явилась сама мадам Меркувиль. Совершенно очевидно, заявила она, что все произошло в точности, как в первый раз. Когда это в «первый раз»? Кого она имеет в виду? Эрмелину! Увидевшись с Анжеликой в первый раз, она начала ходить. А теперь заговорила!

Конечно, тут не обошлось без Святой Анны из Бопре. Лишь бы из Тадуссака не приплыла флотилия ирокезов!

– Именно об этом мне и предстоит узнать, – сказала Анжелика. – Ведь там, на Сагенее, остался мой супруг. Поэтому мы и разлучились. Сами понимаете: я сгораю от нетерпения увидеть его и узнать, как развивались события.

Суматоха помогла ей легко отогнать неприятные мысли. Сперва она печалилась, чувствуя, что друзья-французы снова сторонятся ее – будь то при разговорах о пленных англичанах или о гибели отца д'Оржеваля; к этому примешивалась грусть из-за разлуки с Онориной, которую несколько приглушила встреча с братом. Затем на нее набросился «кабан», затащивший ее в свою сумрачную нору в Верхнем Городе Квебека, и это заставило ее вновь пережить все перипетии истории с «Ликорном», источник которой находился в Париже, в логове Кольбера – министра флота и колоний его величества короля Франции Людовика XIV; впрочем, беды эти, вопреки первому впечатлению, сулили одни лишь юридические затруднения. От всех этих назойливых мыслей ее мигом избавила неожиданно возродившаяся приязнь квебекцев.

На пристани было черно от людей, точь-в-точь как в первый раз, когда она появилась перед ними в своем голубом платье с ледяным отливом и белом меховом плаще, подобная фее Севера с алмазной звездой в волосах.

Толпа сделалась еще возбужденнее, когда она села в шлюпку, опираясь на руку Куасси-Ба, чернокожего телохранителя, рядом с которым еще более ослепительной казалась ее белая кожа и белокурые волосы. На Куасси-Ба был неизменный тюрбан, возвышавшийся над лесом голов; с его пояса свисал кривой меч, с которым он никогда не расставался.

– Приезжайте снова! Приезжайте!

В воздухе замелькали платки и шляпы.

– Приезжайте!

Жара была одуряющей. Воздух оставался недвижим. На горизонте безмолвно сверкали молнии, озарявшие свинцовое небо.

Анжелика приметила раскрасневшуюся мадам ле Башуа и удивилась ее печальной мине, поскольку привыкла видеть ее неизменно радостной. Она размахивала огромной шляпой с, перьями дикой индюшки с такой обреченностью, словно расставалась с Анжеликой навсегда.

«Почему навсегда?»

Кораблям, застигнутым полным штилем, пришлось бесконечно долго маневрировать на маслянистой от неподвижности реке. Лоцман уверял, что грозы не будет и они смогут отойти от берега, подгоняемые каким-никаким ветерком, который вскоре наполнит паруса и погонит их вниз по течению, на север.