Том четвертый. Сочинения 1857-1865 - Михаил Салтыков-Щедрин

Энергия и страсть, с какими защищает автор «Каплунов» свою программу, помимо всего прочего, возбуждались и определенными личными мотивами, проникшими в текст очерка и придавшими всему повествованию большую эмоциональную напряженность. Салтыков был причастен к тактике «практикования либерализма в самом капище антилиберализма», он сам незадолго до написания очерка оставил пост тверского вице-губернатора.[230] Слывшему по службе «красным», даже «вице-Робеспьером», Салтыкову вместе с тем довелось услышать немало задевающих его честь передового мыслителя и художника несправедливых упреков, оскорбительных обвинений. Так, в истории с арестом В. А. Обручева, нелегально распространявшего прокламации «Великорусс», Салтыкову приписывали неблаговидную роль чуть ли не доносчика.[231]

Как можно думать, непосредственным откликом писателя на обвинение в «ретроградстве» являются те страницы очерка, где резко и гневно говорится о страсти «угрюмых каплунов» к «подглядыванию» и «судачению». В черновой рукописи были вычеркнуты строки, в которых содержался прозрачный намек на распространившиеся тогда сплетни и инсинуации по адресу сатирика (см. выше, стр. 566).

Исходная дата выработки не дошедшей до нас беловой рукописи «Каплунов», с которой делался набор, фиксируется появлением в этой рукописи эпиграфа из Гейне, в переводе Добролюбова (в черновом автографе эпиграфа еще нет). Перевод Добролюбова датируется 7 апреля 1858 г., но напечатан он был только по смерти критика в январской книжке «Современника» за 1862 г., вышедшей в свет 8 февраля. Очевидно, февралем — мартом и следует определять время завершения автором работы над беловой рукописью и доставления ее в редакцию «Современника». Во всяком случае, в письме к Н. Г. Чернышевскому от 14 апреля 1862 г. из Твери Салтыков сообщает о «Каплунах» как о произведении, которое уже в течение какого-то времени находится в редакции и с содержанием которого успел познакомиться Н. А. Некрасов. «Каплуны» поступили в цензуру вместе с очерком «Глуповское распутство» — уже в гранках набора — около 20 апреля 1862 г. и были запрещены 27 апреля на основании мнения гр. С. Г. Строганова, писавшего министру просвещения А. В. Головнину по поводу «Каплунов»:

«„Каплуны“ пахнут кровью! Если кровь нужна для утучнения почвы, не правительству же под формой цензуры указывать, как свободно может течь эта жидкость». (Строганов имел в виду слова Салтыкова о жертве, кровь которой «утучнила почву» — см. стр. 254 наст. тома.)[232]

Одновременно с представлением «Каплунов» в цензуру другой экземпляр корректуры с критическими замечаниями Чернышевского был направлен Салтыкову. Об их содержании можно судить, при отсутствии других документальных данных, лишь на основании ответного письма Салтыкова от 29 апреля 1862 г. «Мне кажется, — писал он Чернышевскому, — что вы придаете „Каплунам“ смысл, которого они не имеют. Тут дело совсем не об уступках, а тем менее об уступках в сфере убеждений, а о необходимости действовать всеми возможными средствами, действовать настолько, насколько каждому отдельному лицу позволяют его силы и средства. Эту же самую мысль я провел в имеющейся у вас программе предполагаемого нами журнала. По моему мнению, главное теперь — единство действии и дисциплина. Если будет существовать эта последняя, то, само собой разумеется, устранится возможность множества ошибок.

Впрочем, я желаемые исправления сделал».

Чернышевский не мог, конечно, возражать как против самой постановки в очерке Салтыкова «жгучего вопроса эпохи» — «Куда же идти? как действовать? что предпринять?», — так и против оценки переживаемого русским обществом трудного исторического момента, когда еще «насилие» и «гнет прежнего» (крепостничества) не упразднены и способны задушить новое, когда «подтачивающая сила» (освободительное движение, особенно революционный его авангард), еще слаба и разрозненна, пролегает себе дорогу «подземной работой» (подпольными, нелегальными средствами), не имеет организующего и руководящего центра. В статье «Не начало ли перемены?» («Современник», 1861, ноябрь)[233] сам Чернышевский, прибегая к такой же примерно, как и автор «Каплунов», эзоповской форме, признавал, что русскому освободительному движению очень недостает дисциплинированной, энергичной и зоркой революционной организации. Чернышевский, незадолго до этого опубликовавший свои знаменитые «Полемические красоты», мог бы полностью присоединиться к уничтожающей, ядовитой щедринской характеристике «веселых каплунов», то есть либералов.

Как и Чернышевский, автор «Каплунов» придавал огромное значение роли народных масс в историческом прогрессе. Наконец, содержащийся в очерке страстный призыв к личному деятельному участию в жизни не мог не встретить сочувствия и понимания Чернышевского, который считал, что никакое положение не оправдывает «бездействия». В «Письмах без адреса» (1862) он сам обращался к «партии просвещенных людей» с призывом не ограничиваться одним словесным протестом, а серьезно взяться за практические дела, всеми средствами повести борьбу против «основных привычек власти», заключающихся в «бюрократическом характере» ее деятельности и в «пристрастии к дворянству».

Но в таком случае, что же в очерке могло вызвать серьезные возражения Чернышевского? Критические замечания Чернышевского распространялись, по-видимому, на следующие утверждения автора очерка.

Первое. Так как передовому общественному деятелю приходится работать в условиях все еще устойчивых, хотя и прогнивших насквозь «глуповских» порядков, он имеет право на компромисс, имеет право выбора «просто мерзкой мерзости предпочтительно перед мерзейшею», несмотря на то что и та и другая несостоятельны перед судом «безотносительной истины». Честный деятель вынужден идти на сделку с «установившимися формами жизни», чтобы в конце концов сломать их, пусть и «варварским образом», «исподтишка», пусть даже ценой ошибок и падений. Но такое понимание практической деятельности невольно вело к своего рода уравнению революционных и нереволюционных методов преобразования жизни, к мысли о неких «ближних идеалах». Больше того, — конечный социалистический идеал, в силу нечеткости некоторых формулировок, как бы утрачивал черты безусловной исторической обязательности.

Второе. Сомнения Чернышевского вызвал, по-видимому, самый образ «каплунов будущего». Судя по всему, этот образ воплощает комплекс идей, чувств и настроений, свойственных людям передовых демократических убеждений, социалистических взглядов. В ряде мест очерка автор открыто солидаризируется с ними («стремления ваши нам сочувственны», «мы охотно пойдем туда, куда вы нас поведете», «вы искренно и горячо сочувствуете массам» и т. д.). Однако жизненное поведение «угрюмых каплунов», их нежелание лично участвовать в делах глуповской действительности, поскольку это неизбежно потребует с их стороны «уступок» и «сделок» с нею, подвергается гневному осуждению. По мнению «угрюмых каплунов», следует уединиться в кружке единомышленников, хранить здесь чистоту идеалов, жить будущим. Салтыков квалифицирует подобный образ поведения как «нравственное и политическое самоубийство».

Какие группы тогдашней русской демократической общественности мог иметь в виду Салтыков, рисуя «угрюмых каплунов»? Ответить определенно на этот вопрос весьма затруднительно. Выше указано, что даже в кругах «Современника», в среде близких Чернышевскому лиц, существовало предубеждение против вице-губернаторства Салтыкова. Легко возникающее здесь недоумение: как может он считать себя человеком передовым и служить? да еще высказанное с оттенком превосходства убеждений и безупречности своей собственной «чистой» позиции, — Салтыков парировал недвусмысленным заявлением: «Какая польза от того, что я уступлю свое место Сеньке Бирюкову, а сам брезгливо стану в сторонке от деятельной жизни». Через два года у Салтыкова возникнут прямые разногласия с соредакторами «Современника» (Антоновичем, Жуковским, Пыпиным и др.), и как раз по поводу произведений, в которых сатирик развивал и варьировал центральные идеи «Каплунов» (последние статьи из хроники «Наша общественная жизнь» за 1864 г.).

Можно думать, что образом «угрюмых каплунов» Салтыков задевал также круг «Русского слова». В спорах с Писаревым, Зайцевым и Благосветловым в 1863–1864 гг. он опять-таки затронет все те же «жгучие вопросы эпохи», какие обсуждаются в «Каплунах». Но еще до открытой полемики, известной в истории 60-х годов как «раскол в нигилистах», в «Каплунах» высказывались идеи, противоположные едва ли не основным тезисам статьи Писарева «Базаров». Салтыковские «угрюмые каплуны» удивительно напоминают Базаровых в писаревской их интерпретации, как это явствует, например, из следующих сопоставлений.