Стража! Стража! (пер. С. Жужунавы под ред. А.Жикаренцева) - Terry Pratchett

– Эй, Шноббс! – загорелся Моркоу. – Да тут драка!

Шноббс быстро заглянул в дверь.

– Ясное дело, – тоном знатока отозвался он. – Это же гномий бар. Причем из самых худших. Не лезь туда, парень. Эти недорослики нечестно дерутся – подставят подножку, а потом потрошат тебе нутро. Ты Шноббса держись, уж он-то…

Он схватил Моркоу за стволообразную руку. Это было все равно как попытаться взять на буксир Статую Свободы.

Моркоу побледнел как мел.

– Гномы ПЬЯНСТВУЮТ! И ДЕРУТСЯ? – он не верил своим ушам.

– За милую душу, – подтвердил Шноббс. – И говорят такие слова, которые я не рискну произнести даже при моей дорогой матушке. С ними компанию лучше не водить, это свора ядовитых… ТЫ КУДА?

Никто не знает, почему у себя дома, в горах, гномы ведут тихую, упорядоченную жизнь, но, попадая в большой город, начисто о ней забывают. Что-то находит даже на самого что ни на есть невинного, словно выкованного из чистой железной руды шахтера. Переехав в город и немедленно поменяв имя на что-нибудь вроде Загорлохвать Пинайног, гном ходит все время в боевой кольчуге, носит не менее боевой топор и каждый вечер напивается до мрачного бесчувствия.

Вероятно, это происходит ИМЕННО потому, что у себя дома гномы ведут такую тихую, упорядоченную жизнь. Таким образом, первое, что хочет сделать внезапно очутившийся в большом городе юный гном, лет этак семьдесят вкалывавший на папашу в глубокой сырой шахте, – это хорошенько набраться и набить кому-нибудь морду.

Описываемая драка была одной из тех смачных гномьих драк, которые насчитывают около сотни участников и не менее ста пятидесяти болельщиков. Крики, проклятия и звон от ударов топоров о металлические шлемы смешивались с пением пьяной компании у камина, которая – еще один гномий обычай – распевала о любимом золоте. Шноббс с размаху врезался в спину Моркоу. Резко остановившись, юноша с нарастающим ужасом разглядывал кабак.

– Слушай, здесь так каждую ночь, – предупредил Шноббс. – Не вмешивайся, вот что говорит сержант. Это их этнические обычаи или что-то в этом роде. А в этнические разборки лучше не встревать.

– Но, но, – запинаясь, возразил Моркоу, – это ведь МОЙ НАРОД. Стыд и позор так себя вести. Что же люди-то подумают?

– Люди уже думают о них как о мелких злобных педиках, – оборвал Шноббс. – А теперь ПОШЛИ ОТСЮДА!

Но Моркоу уже прокладывал себе путь через кучу малу. Сложив ладони чашечкой вокруг рта, он проревел что-то на неизвестном Шноббсу языке. Так можно было бы сказать о практически любом языке, включая родной язык капрала, – но в данном случае речь идет о гномьем.

– Гр'дузк! Гр'дузк! ааг' зт езем ки бур'к тзе тзим?[7]

Дерущиеся замерли на месте. Пара сотен разъяренных глаз, глядящих с сотни круглых лиц, с досадой и удивлением воззрились на ссутулившуюся фигуру Моркоу.

Надтреснутая пивная кружка, ударившись о грудные латы Моркоу, отскочила куда-то в угол. Моркоу наклонился и без видимых усилий поднял в воздух отчаянно сопротивляющуюся и размахивающую руками фигуру.

– И 'ук, идруз-т 'руд-естуза, худр 'зд дезек дрез 'хук, хузурук 'т б 'тдуз г 'ке 'к ме 'к б 'тдуз т 'би 'тк ксе 'дратк ке 'хкт 'д. Аадб 'сук?[8]

Ни одному из гномов в жизни не доводилось слышать такого количества слов Старого Языка из уст кого-то выше четырех футов ростом. Они были поражены до глубины души.

Отпала сотня твердых, словно высеченных из камня челюстей.

– Вы на себя посмотрите! – Моркоу покачал головой. – Можете ли вы себе представить, что ваша бедная седобородая старушка мать, работающая не покладая рук в своей крохотной норке там, на родине, думающая, как там сегодня ее сын, – можете ли вы себе представить, что она подумает, увидь она вас сейчас? Ваши любящие матери, ведь именно они подарили вам первую кирку и научили вас пользоваться ею…

Стоящий у двери Шноббс наблюдал за происходящим с ужасом и изумлением. До его ушей донесся нарастающий хор сморканий и приглушенных всхлипываний. А Моркоу тем временем продолжал:

– …Она-то, верно, думает, что ее сынок коротает тихие вечерние часы за игрой в домино или чем-нибудь этаким…

Близсидящий гном в шлеме, покрытом, точно еж, шипами длиной в шесть дюймов, тихонько заплакал, роняя горькие слезы в свое пиво.

– И бьюсь об заклад, прошло немало времени с тех пор, как кто-то из вас послал старушке матери последнее письмо, а ведь обещали писать каждую неделю…

Шноббс машинально вытащил засаленный носовой платок и передал его припавшему к стенке гному. Гномье тельце сотрясалось от рыданий.

– Ну а теперь, – добродушно заключил Моркоу, – я не хочу никого запугивать, но предупреждаю: отныне я намерен проверять это место каждую ночь и в дальнейшем рассчитываю видеть здесь поведение, достойное гордых гномов. Я знаю, что такое быть далеко от дома, однако таким безобразиям оправдания нет. – Он коснулся рукой шлема. – Г'хрук, т'ук[9].

Одарив всех ослепительной улыбкой, он полувышел, полувыполз из гномьего бара. Когда Моркоу наконец показался на улице, Шноббс похлопал его по руке.

– Никогда больше так не поступай, – предупредил он. – Ты ведь служишь в Городской Страже! Законом я уже сыт по горло.

– Но ведь это очень важно… – возразил Моркоу, на рысях поспешая за Шноббсом, который сворачивал в переулок.

– Куда важнее остаться целым, – перебил Шноббс. – Гномьи бары! Если у тебя осталось хоть немного мозгов, парень, ты зайдешь со мной сюда. И держи свою пасть на замке.

Моркоу уставился на здание, к которому они приближались. Оно стояло немного на отшибе от того моря грязи, которое в Анк-Морпорке зовется улицей. Изнутри доносились звуки, наводящие на мысли о крупной пьянке. Над дверью висела потрескавшаяся и заляпанная вывеска. Надпись сопровождалась изображением барабана.

– Это ведь таверна? – глубокомысленно заметил Моркоу. – И в этот час она открыта?

– Не вижу, с чего бы ей быть закрытой. – Шноббс толчком распахнул дверь. – Чертовски хорошее заведение. «Залатанный Барабан».

– Здесь тоже пьянствуют? – послюнявив большой палец, Моркоу торопливо залистал свою книжечку.

– Очень на это надеюсь, – Шноббс кивнул троллю, работающему в «Барабане» в качестве отшибалы[10]. – Привет, Детрит. Вот, показываю новенькому наши места.

Тролль что-то глухо пробурчал и махнул каменистой дланью.

В наше время «Залатанный Барабан» пользуется заслуженной славой самой разнузданной таверны Плоского мира. Весьма характерен тот факт, что после недавнего, вызванного необходимостью ремонта новый хозяин таверны провел не один день за восстановлением оригинальной патины, грязи, копоти и прочих, менее поддающихся идентификации, веществ, что покрывали местные стены. Также он купил у заморских торговцев не меньше тонны предварительно сгноенного камыша, которым и устелил пол. Завсегдатаи «Барабана» представляли собой типичное сборище героев, головорезов, наемников, сорвиголов и негодяев, и лишь очень, очень внимательный наблюдатель смог бы определить, кто здесь к какой категории относится. Толстые кольца дыма плавали в воздухе – видимо, очень не хотели прислоняться к стенам. При появлении стражников разговоры несколько поутихли, но затем вернулись к прежнему уровню громкости. Два закадычных приятеля призывно замахали Шноббсу.

Тут Шноббс заметил, что Моркоу чем-то занят.

– Что это ты там затеваешь? – раздраженно осведомился он. – Никаких разговоров о матерях, ясно?

– Я делаю заметки, – строго ответил Моркоу. – Купил себе записную книжку.

– Держи билет, – Шноббс протянул ему клочок картона. – Тебе здесь понравится. Я сюда каждый вечер заглядываю, чтобы перекусить.

– А как пишется слово «противозаконный»? – спросил Моркоу, переворачивая страницу.

– Таких слов я даже и не слышал никогда, – отозвался Шноббс, прокладывая себе путь сквозь толпу. Редкий случай, словно что-то толкнуло его, и на Шноббса вдруг накатил прилив щедрости. – Что будешь пить?

– По-моему, это не слишком уместно, – поднял брови Моркоу. – И потом, Крепкие Напитки Превращают Человека В Посмешище.

Вдруг Моркоу ощутил на своей шее чей-то пронизывающий взгляд. Он оглянулся – и уставился в большое, ласковое и мягкое лицо орангутана.

Тот сидел за стойкой, перед ним стояли пинтовая кружка и миска с арахисом. Дружелюбно подняв кружку, он поприветствовал Моркоу, а затем сделал глубокий и шумный глоток – нижняя губа его свернулась в нечто вроде обхватывающей воронки и произвела звук, какой бывает при осушении канала.

Моркоу пихнул Шноббса локтем.

– Это же обезь… – начал было он.

– Заткнись! – рявкнул Шноббс. – Забудь это слово! Это же библиотекарь. Работает в Университете. Всегда заходит сюда перед сном, чтобы опрокинуть кружку-другую.