Большое кочевье - Анатолий Буйлов

Он вскрикивает, зовет на помощь и тотчас же просыпается от толчка в бок. Открыв глаза, видит над собой улыбающееся Костино лицо.

— Ты чего кричишь? Медведь тебя давит, что ли?

В палатке сумрачно и тепло, на печке стоит чайник, заляпанный снегом, капли, падая на раскаленную жесть, громко, назойливо шипят.

В полдень кочевники вышли из таежной зоны на простор тундры. Только теперь Николка понял, почему с таким нетерпением ждали оленеводы встречи с тундрой.

Олени, выйдя на ровную поверхность тундры, тотчас же прибавили ходу, так что пришлось погонщикам бежать за стадом мелкой трусцой. Снежный покров здесь был тонкий и плотный, как пенопласт, пересыпанный сверкающими блестками.

— Вот теперь можно бегать на все стороны! — постучав лыжей по снегу, радостно воскликнул Костя. — Знаешь, куда гнать оленей? Вот смотри, — он указал на одинокую, как перевернутый колокол, сопку. — Вот чуть левее этой сопки и направляй стадо. Вообще-то олени сами туда побегут — не удержишь, но на всякий случай запомни эту сопку. Около нее будем отел проводить.

Издали огромное стадо напоминало утюг, белая тундра — сморщенную скатерть, утюг быстро скользит вперед, разглаживая снежные заструги-складки, оставляя за собой светлую ровную полосу — шахму. Изредка на пути стада встречаются небольшие проталины, точно темные дыры. Олени, теснясь и бодая друг друга, обступают проталину, жадно поедая скудный ягель.

Палатку поставили на закате солнца по ту сторону Малкачана в молодом лиственничном лесу. Всем ездовикам повесили на шеи колодки и угнали их вновь через Малкачан. Стадо решено было оставить на этой стороне и всю ночь охранять его.

Плотно поужинав, Николка с Костей ушли на дежурство. Олени вели себя очень беспокойно, то и дело пытались прорваться в сторону Варганчика. Пастухи бегали по насту без лыж. Легкий Костя бегал по верху, как куропатка. Николка, более тяжелый, часто проваливался, что очень утомляло. Можно было бы выгнать стадо из лесу в тундру, на плотный снег, но в тундре было мало ягеля.

Только с наступлением ночи олени успокоились и легли. Костя нашел сухой выворотень, разжег под ним большой костер и, когда выворотень занялся пламенем, притащил к костру два трухлявых пня, усадил на один из них уставшего Николку и лишь после этого сел сам.

Сухой выворотень горел ровно и жарко, постреливая золотыми искрами, устилая снег вокруг черной копотью. Николка тотчас заметил, что место, на котором он полулежит, привалившись спиной к валежине, гораздо удобней того места, на котором сидит Костя. Николка с благодарностью посмотрел на товарища, намереваясь сказать ему об этом, но Костя, обхватив колени руками и склонив голову набок, уже дремал. Широкоскулое бронзовое лицо его с широким приплюснутым носом и глубокой ямкой над выпяченной верхней губой, освещенное бликами костра, казалось Николке самым красивым лицом. «Хороший парень Костя, — подумал он, засыпая. — Попаду в поселок, куплю ему цветного бисера и янтарный мундштук».

Коротка на Севере весенняя ночь — не успел еще закат темной синевой подернуться, а рядом уже стыдливо рдеет заря, и глухариная токующая песня деревянной кастаньетой извещает землю о рождении нового дня, и тотчас же где-то рядом, точно аплодируя, оглушительно захлопает крыльями куропач, и рассыплется в тишине его восторженно-жутковатый хохоток, окончательно подтверждающий наступление нового дня.

— Николка, вставай! Да проснись же! — доносится до него чей-то отдаленный голос. — Рассвело уже. Вставай.

Он с трудом поднял тяжелые непослушные веки, недоуменно посмотрел на горящий выворотень, похожий на красного паука, и ему вдруг представилось, что он спит дома, у матери, на мягкой чистой постели, и что все это: и горящий выворотень, и широкоскулый человек в потертой пыжиковой шапке, и серый ноздреватый снег под ногами, — все это только снится ему, но вот наступит утро, настоящее утро, и он проснется по-настоящему, умоется из умывальника, вытрется чистым махровым полотенцем, сядет к столу и будет есть прямо из шипящей чугунной сковороды румяную душистую картошку…

— Николка! Николка! Да проснись, тебе говорят! Кажется, олени убегать настроились.

«Нет, это не сон!» — он вскочил на ноги.

Темные лиственницы четко вырисовывались на фоне бледно-розовой зари, слабый морозец приятно холодил кожу — нет, это не сон. Николка передернул плечами — и сонливости как не бывало.

— Слышишь? Идут сюда, кажется.

Костя напряженно смотрел в чащу леса, приложив к уху ладонь, прислушивался. Николка тоже прислушался. Из сумрака леса, все более нарастая, доносился шорох оленьих копыт.

— Точно, сюда идут, — подтвердил Николка.

— Вот черти! — выругался Костя и, неожиданно сорвавшись с места, быстро семеня ногами по насту, помчался к оленям, громко крича: «Ать!! Ать!! Ать!! Ааа!! Ааа!!»

Шорох копыт тотчас же стих. Но вот копыта зашуршали вновь. По звуку было слышно, что олени обходят Костю с левой стороны. Костя помчался наперерез, через минуту он скрылся в предрассветной мгле, и вскоре крик его раздался около реки.

Николка решительно побежал на его голос.

«Не дай бог соединится стадо с ездовыми — попадет нам с Костей».

Николка подбежал вовремя. Стадо, разбившись на два потока, пыталось обойти мечущегося Костю и перейти на ту сторону Малкачана, к ездовым оленям. Николка, выскочив на лед, как демон ринулся на оленей, размахивая шапкой, дико воя и взлаивая. Стадо, точно натолкнувшись на невидимую страшную преграду, немедленно развернулось и с шумом экспресса умчалось обратно в лес. Очень довольный таким оборотом дела, Николка подошел к Косте с надеждой получить похвалу.

— Ты зачем напугал оленей? — сердито спросил Костя.

От неожиданности Николка опешил:

— Да ведь я же… они же… К ездовым бы они ушли!

— Нельзя сейчас сильно пугать оленей, — уже спокойней сказал пастух. — И гонять их слишком быстро тоже нельзя. Через десять дней важенки телиться начнут. А если ты их напугаешь — выкидыши могут случиться. Понимаешь теперь?

— Понимаю, — виновато кивнул Николка. — Я же не знал про это.

На восходе солнца на подмену караульщикам пришли Шумков и Фока Степанович. Поговорив немного с Костей, выкурив по папироске, они собрали стадо и погнали его в тундру.

Костю с Николкой нетерпеливо поджидали кочевщики. Из палатки уже было вынесено все, кроме чайника, двух кружек и кастрюли с вареной олениной. Олени уже были запряжены в нарты, оставалось только свернуть палатку. Быстро позавтракав, пастухи свернули палатку и тронулись в путь.

Впереди каравана вел свой аргиш Аханя — это его законное неоспоримое место. Следом ехала Улита, Костя привязал Николкин аргиш к своему аргишу, и Николке, как он ни противился, пришлось сесть на нарту пассажиром.

Ритмично пощелкивают оленьи копыта, монотонно шуршит под полозьями снег. Дремлет Николка, пригревшись на солнце, разморенный усталостью. Иногда он меланхолично поднимает голову, видит вокруг все тот же сверкающий до самого горизонта снег, все то же неохватное голубое небо, все ту же белую, похожую на колокол гору, которая, казалось, совсем не приближается.

Только на второй день стадо подошло к береговой черте лимана. С левой стороны, километрах в пяти, на высокой, совершенно голой косе виднелся небольшой поселок.

— Это Брохово, — пояснил Костя, — рыбокомбинат. А на той стороне лимана, чуть правей поселка, — видишь, скалы над морем? Там Варганчик. До Варганчика восемнадцать километров. Оленей сильно не гони по льду, они сами дорогу будут выбирать, а если будешь напирать, провалятся в трещину. Когда будем мимо поселка гнать оленей, смотри в оба, чтобы из поселка собаки не прибежали, наделают они нам беды! Как увидишь собаку, сразу без разговоров стреляй в нее…

Олени смело ступили на торосистый морской лед и, вытянувшись вереницей, мелкой трусцой потянулись к маячившим на той стороне лимана скалам. Видно было, что животные не однажды уже ходили этим путем.

Поселок миновали благополучно. Николка отчетливо различал окна, печные трубы, фигурки людей, слышал гул каких-то машин, чувствовал запах дыма.

— Теперь бы нам борозду еще пройти, — озабоченно сказал Костя, тревожно посматривая во льды.

— Что такое борозда? — поинтересовался Николка и, представив себе черную земляную борозду, невольно улыбнулся.

— Борозда — это то место, где самое сильное течение. На этом месте потом и торосов больше намерзает, и пустоледья всякие, и трещины — черт ногу сломит. Мы в прошлом году двух оленей на борозде потеряли — в пустоледье провалились, да и нарт переломали немало.

Однако в этот раз и борозду миновали пастухи благополучно. К исходу дня передовой олень вышел на низкий галечный берег Варганчика. Вскоре все стадо рассыпалось по ровной поверхности огромной косы, отделявшей обширный лиман от моря.