Вторая попытка (СИ) - Шайлина Ирина

Адам наконец отложил нож, сполоснул руки и вышел. Лестница, скрипнув, сообщила, что он пошёл наверх. Я пыталась переварить новости — они были безутешны. Тот, кто ищет Адама, подбирался все ближе к нам.

— Эта дача, они могут её найти?

— Она оформлена на Ленку, — поморщившись, сообщил Алик. — Но найти, думаю, проблемы не составит.

— И что ты будешь делать?

— Быть может, перефразируем вопрос? Что будете делать вы? А я бы пожил, с вашего позволения, на своей даче.

— Два дня, — раздался голос Адама, появившегося в дверях. — Нам нужно два дня. Не совершай глупостей.

— Поздно, — откликнулся Алик, подхватывая свою сумку. — Самую страшную глупость я уже совершил.

Вышел из кухни, занял комнату на первом этаже, о чем возвестил, громко хлопнув дверью. Я осталась думать, какую же глупость он имел в виду? Дал нам ключи от своей дачи? Позволил мне любить себя? Или же нечто иное, совершенно для меня неожиданное? Адам подошёл ко мне, прижал мою голову к своему животу, так же, как и я, утешая его некоторое время назад. Его пальцы перебирали пряди моих волос, а я напряженно думала. Наша идиллия грозила развалиться, ибо Адам, Ева и третий из прошлого — это перебор даже для меня, даже я не смогу притворяться, что все в порядке, а уж я в этом мастер. Я отстранилась от Адама, он взглянул настороженно.

— В душ, просто в душ, — успокоилась его я. — После вчерашних…выступлений он мне не помешает.

Смотреть в своё отражение не хотелось. Я сбросила халат, следом на пол полетело невесомое кружево белья. Задвинула пластиковую дверцу, чтобы предотвратить брызги на полу и включила горячую воду на полную мощность. Клубы пара заполнили пространство, вода ласкала, прогоняя лишние мысли, позволяя не думать. Я полностью отрешилась от настоящего и, когда моего живота коснулись холодные пальцы, вздрогнула, приглушенно вскрикнув. Рывком обернулась и выдохнула облегчённо — Адам. Я допускала мысль, что это может быть Алик, и за какие-то доли секунды уже сформировала слова отказа и слова оправдания для Адама, ведь он мог не поверить…

— Это я, не бойся, малышка.

Его руки скользнули по моему телу ниже, сжали ягодицы, чуть притянули меня к себе. О, я хотела бы отдаться ему, провалиться в блаженное небытие, но дурацкие условности, мой стыд, отголоски устоев, вбитых мамой, и, видимо, не вконец пропавших, не дали мне расслабиться.

— Уходи, пожалуйста, — я оттолкнула его руки, буквально оторвав их от себя. — Уйди, я так не могу.

— Ева, в чем дело? — господи, неужели он не понимает???

— Я просто не могу. Понимаешь, он за стенкой, так рядом, а я отдала ему одиннадцать лет своей жизни. Да, пусть у нас были странные отношения, но нас многое связывает… Я не могу стонать от удовольствия и знать, что он рядом, что он может меня слышать…

— Все это просто глупости.

Он был категоричен, его руки терзали меня, но во мне билась абсурдная паника. Адам уже приподнял меня и прижал к стенке спиной, вынудив обхватить его ногами. Меня трясло, но не от возбуждения. Сверху текла вода, она смешивалась с моими слезами, которые я не смогла сдержать. Адам шагнул ко мне прямо в одежде, сейчас она, намокнув, облепила его тело, через натянутую ткань я чувствовала степень его возбуждения. Но чуть отодвинулся, чтобы расстегнуть ширинку. Я отвернула лицо, чтобы он не видел моих слез.

Мужчины не так слепы, как мы обычно думаем. Просто им удобнее многого не видеть. Сейчас я понимала это: Адам хочет просто самоутвердиться, доказать Алику и даже мне, пожалуй, что он имеет право обладать мной, это была просто демонстрация. Мне было невыносимо горько и обидно. Пальцы Адама поймали мой подбородок, я не хотела смотреть на него, но он вынудил. Он был так близко, его глаза, мокрые ресницы стрелками, дышит тяжело, пусть поступок и является лишь демонстрацией, он не шутку возбуждён.

— Ты плачешь?

— Да, — резко ответила я, пожалуй, даже резче, чем хотелось.

— Ты моя, — скорее вопросительно, чем утверждающе произнёс он. Я кивнула. — Я не понимаю тебя. Почему я должен ждать благословения этого тюфяка, который лежит сейчас в соседней комнате, и наверняка подслушивает, чтобы заняться с тобой сексом?

Я всхлипнула. Ну как ему объяснить? Для него все просто: любо белое, либо чёрное. Я все жизнь работаю с красками, краски это и есть моя жизнь, они и постоянное ожидание. И двух цветов мало — огромную роль играют оттенки.

— Для меня это важно. Да, пусть смешно, пусть глупо.

Нет, он не понимал. Но он отстранился, и пусть я чувствовала неприятие ситуации, обиду, он пошёл на поводу, уступил мне. Перешагнул через бортик ванной, стянул мокрую футболку, бросил её на пол. И ушёл. Я села под струями воды, которая уже начала остывать, меня колотила дрожь. Я сама себя не понимала, теперь мне тоже казалось, что я поступила глупо, в угоду своим эмоциям его оттолкнув. Но сделанного не воротишь, а бежать и умолять, тем более на глазах у Алика, будет смешно.

Я тщательно вытерлась, максимально растягивая время — выходить из комнатки, ставшей мне пусть и ненадежным, но убежищем, окунаться вновь в гнетущую атмосферу, царившую в доме, не хотелось. Но остаться жить я здесь не могла, хотя бы потому, что здесь единственный унитаз. Тихонько открыв дверь, вышла в тёмный коридор. Тишина.

Адам читал книгу. Дурацкий дамский роман, надеюсь, ему было интересно. Я, повинуясь внезапному импульсу, достала блокнот и простой карандаш. Ещё вчера я жалела, что у меня нет его фотографии. Но я же сама могу нарисовать его, вдохнуть жизнь и любовь, странную, необъяснимую в каждую черточку на бумаге.

Карандаш чиркал серым цветом, таким же, как и наша сегодняшняя жизнь, лицо Адама проступало на маленьком листе блокнота. Сам же Адам не шевелился, словно не видел меня, лишь переворачивались страницы книги. Читал он быстро, видимо страдания внебрачной дочки заморского аристократа и впрямь его увлекли, или книга просто является для него таким же убежищем, как и для меня ванная комната.

Рисунок был закончен. Я смотрела на него с удовлетворением — Адам получился именно таким, каким я его видела, не сексуальным парнем с фотографии Эльзы, а моим, родным, загадочным, таким ранимым на первый взгляд, но с силой, даже угрозой, которая читалась в его глазах. Сейчас мне даже нравилось, что я нарисовала его простым карандашом. Пусть он не передавал всей красоты его прозрачных серых глаз, зато словно отсекал все ненужное, то, за чем Адам прятался, скрывая самое себя. И я подумала — а чем плох серый цвет? И зачем искать тона, оттенки, рассматривать своё поведение, поведение других под микроскопом, выискивая проблемы, переживая над тем, что обо мне подумают, оценивая каждый свой жест и чужое слово. Можно же проще, можно просто жить.

Я отложила блокнот и села на постель. Адам не оторвался от книги. Я улыбнулась, скользнула к нему под бок, устроившись под мышкой, положив руку ему на грудь. Он чуть прижал меня к себе, без какого-либо сексуального подтекста. Так мы и лежали, я, слушая, как совсем рядом бьётся его сердце, он, читая книгу. Под стук сердца и шелест страниц я уснула. А когда проснулась, книга была уже дочитана, сумерки разгонял тёплый свет лампы, а Адам внимательно разглядывал моё лицо, словно силился что-то понять. Я смутилась.

— Проснулась, соня? — я кивнула. — Тогда пойдём готовить ужин.

— Нам же ещё нужно пристроить куда-то весь лук, тобой начищенный и нарезанный.

Спускалась вниз в великолепном настроении, я заключила мир сама с собой. Адам шутил и смеялся, я радовалась тому, что он рядом, гармонии, что царила сейчас между нами. Про Алика я успела уже забыть. Но он не собирался отсиживаться в сторонке, боясь нарушить наше уединение. Как только на кухне зазвенела посуда, а на плите засвистел чайник, он пришёл. Окинул нас мрачным взглядом, взял кружку, бросил в неё чайный пакетик, налил кипятка. Я знала, что он ненавидит чай из пакетиков, он вообще не любит чай, но сейчас он с таким вниманием смотрел на то, как от пакетика по воде расплывается красно-коричневое облако, словно интереснее ничего в жизни не видел. Наконец, видимо решив, что налюбовался, он выдернул пакетик и бросил его в сторону мусорного ведра. Промахнулся, пакетик шмякнулся на пол, разбрызгав чайные капли. Алик даже не дернулся, каждым своим жестом говоря — дача моя, что хочу, то и делаю. Я почувствовала, как напрягся Адам, прикоснулась к его руке, успокаивая, сама нагнулась за злосчастным пакетиком. И подумала, ну как так, одиннадцать лет любить человека, а сейчас смотреть на него, едва скрывая раздражение, не понимать, что находила в нем раньше, и желать, чтобы исчез, чтобы не появлялся больше на глаза. Разве так бывает?