Белый павлин. Терзание плоти - Дэвид Лоуренс

Эмили с отвращением отодвинулась. Летти открыла было рот, чтобы что-то возразить, но промолчала.

— Не знаю, — сказал Лесли. — Когда приходит время убивать, это чувство появляется внутри нас как бы само собой.

— Раз вы способны бегать, — сказал Джордж, — значит, вы и будете бегать до самой смерти. Когда кровь взыграла, тут уж невозможно остановиться на полпути.

— Я думаю, мужчина — ужасное существо, — сказала Летти, — раз он способен оторвать голову такому маленькому существу, как кролик, да еще гонять его по всему полю.

— Значит, ты просто варвар, — сказала Эмили.

— Если бы тебе приходилось заботиться о своем пропитании, ты бы делала то же самое, — сказал Джордж.

— Ну, скажем, женщины тоже достаточно жестоки, — сказал Лесли, посмотрев на Летти. — Да, — продолжал он. — Они жестоки по-своему. — Еще один взгляд и комическая улыбочка.

— Ага, — подхватил Джордж. — Вы чересчур мелочны, требовательны, придирчивы. Коли можете что-то делать, так делайте.

— А у вас хватает смелости только на одно, — сказала Эмили обидным тоном.

Он посмотрел на нее своими черными глазами, вдруг наполнившимися гневом.

— Раньше вы не думали, насколько это жестоко, — Летти не могла удержаться от вопроса, — а сейчас вы хоть можете спокойно подумать над тем, как это гнусно и подло — загонять бедное маленькое существо до смерти?

— Возможно, — согласился он. — Все равно мы не чувствовали этого час назад.

— Ты вообще лишен чувств, — сказала она горько.

Мы закончили чаепитие в полном молчании. Летти читала. Эмили ходила по дому. Джордж встал и куда-то ушел. Спустя некоторое время мы услышали, как он шагал через двор с молочными бидонами и пел про ясеневую рощу.

— Он никогда не спорит, — сказала Эмили огорченно.

Летти, задумавшись, смотрела в окно, выходившее во двор. Лицо ее было нахмурено.

Вскоре мы тоже отправились домой, пока не погас свет от воды в пруду. Эмили проводила нас до сада, где собиралась нарвать спелых слив. Сад был очень старый. Подорожник рос прямо среди колючих кустов крыжовника, забивал все тропинки. Деревья уже мало плодоносили, чего нельзя было сказать о сорной траве да еще о больших артишоках и огромных кабачках. Внизу, где заканчивались фермерские постройки, росло сливовое дерево, распятое на стене, сломанное, перевязанное и сильно наклонившееся вперед в своей белой повязке. Теперь в его ветвях скрывались большие, тронутые туманом, малиново-красные сокровища, восхитительно сладкие шары. Я потряс старый залатанный ствол, зеленый, даже со свежей смолой, выступившей недавно, и плоды тяжело попадали на землю, на ковер из опавших листьев под ногами. Девушки засмеялись, мы наскоро отделили подпорченные сливы от хороших и пошли обратно. Сад спускался к нижнему пруду, где густо росла сорная трава. Отец Джорджа говорил, что там любят гулять крысы. У воды рос толстый камыш. А на противоположном берегу взбегали на холм фруктовые деревья. Нижний пруд получал воду из глубокого темного шлюза, где как раз находился верхний пруд.

При нашем приближении две крысы побежали в кульверт[7]. Мы присели на груду покрытых мхом камней и понаблюдали за ними. Крысы выскочили снова, пробежали немного, остановились, прислушались, потом осмелели и стали шнырять взад-вперед, волоча за собой длинные голые хвосты. Вскоре уже шесть или семь серых зверьков играли в темноте возле входа в кульверт. Они сидели и умывали лапками свои острые мордочки, приглаживали усы. Вдруг одна из них стремительно рванулась, пискнула от возбуждения и, подпрыгнув высоко вверх, легко приземлилась на четыре лапки, побежала, ускользнув в тень. Другая противно плюхнулась в воду и поплыла по направлению к нам. Острый носик и маленькие глазки быстро приближались. Летти вздрогнула. Я бросил камень в мертвый пруд, распугав их всех. Но сами мы испугались еще больше и поспешили прочь. Мы вздохнули с облегчением, только снова оказавшись во дворе. Домой мы так и не попали.

Лесли искал нас. Вместе с мистером Сакстоном он осмотрел двор и место, где хранился инвентарь.

— Вы от меня убежали? — спросил он у Летти.

— Нет, — ответила она. — Я хотела угостить тебя сливами. Смотри! — И она показала ему пару слив прямо с листьями.

— Они слишком прелестны, чтобы их есть! — сказал он.

— Ты же еще не пробовал, — засмеялась она.

— Пойдем, — сказал он, предлагая ей руку. — Пойдем к воде.

Она взяла его под руку.

Был прекрасный вечер. Мягкий желтый свет падал на ровную гладь пруда. Летти попросила подсадить ее на сук плакучей ивы. Лесли устроился рядом, положив голову ей на юбку. Подошли и мы с Эмили. Мы слышали, как он бормотал что-то, а ее голос отвечал нежно, воркующе.

— Нет… лучше посидим спокойно… вокруг такой покой… мне сейчас это нравится больше всего на свете.

Мы с Эмили разговаривали, сидя под ольхой неподалеку. После дневного возбуждения, по вечерам, особенно осенью, тянет на грусть, на сентиментальность. Мы забыли о том, что объяты темнотой. Я слышал почти рядом бормотанье Лесли, как будто на близком от тебя расстоянии летает и жужжит жук. Потом со двора послышалось пение Джорджа. Это была старая песня «Я посеял семена любви».

Пение заглушило голос Лесли. И поскольку оно все приближалось, мы двинулись навстречу Джорджу. Лесли сразу выпрямился, положил руки на колени и ничего не говорил. Джордж подошел ближе и сказал:

— Сейчас взойдет луна.

— Помоги мне слезть, — попросила Летти, протянув к нему руки. Он подхватил ее осторожно и нежно, как ребенка, потом опустил на землю. Лесли тоже соскочил с дерева и встал в стороне, негодуя на это вторжение.

— Я думал, вы все здесь вместе вчетвером, — сказал Джордж мягко. Летти быстро заговорила, точно оправдываясь:

— Так оно и есть. Так и было… а теперь мы впятером. Так, значит, луна сейчас взойдет!

— Да… Я люблю смотреть, как она всходит над лесом. Медленно выплывает и смотрит на тебя. Я всегда думаю: о чем она хочет спросить? Ведь мне есть что сказать, только не знаю, что, — сказала Эмили.

Там, где небо бледнело на востоке, над верхушками деревьев появился желтый серп луны. Мы молча стояли и смотрели. Вскоре выкатился весь огромный диск, поднялся и посмотрел сверху на нас. С головы до ног мы были залиты лунным светом.

Нам было приятно чувствовать, что наши лица словно окунулись в воду и купаются теперь в лунном море. Летти казалась радостной, несколько возбужденной. Эмили — встревоженной. Лесли — рассеянным. Джордж — задумчивым. Всепроникающие лунные пылинки незаметно впорхнули в его мысли и чувства. Наконец Лесли мягко, совершенно не к месту произнес, обращаясь к одной Летти:

— Пойдем, дорогая, — и взял ее за руку.

Она позволила ему увести себя, и они пошли по берегу, потом по настилу через шлюз.

— Ты знаешь, — сказала она, когда они осторожно поднимались по откосу среди фруктовых деревьев, — я чувствую себя так, будто мне хочется смеяться… или танцевать… в общем, хочется выкинуть какую-нибудь штуку.

— Только не сейчас, — ответил Лесли тихим голосом, чувствуя себя и впрямь уязвленным.

— Нет, я что-нибудь сейчас вытворю! Вот утащу тебя на дно!

— Нет, нет, дорогая! — Он удержал ее.

Они миновали лужайку и очутились возле нашего дома, Лесли придержал калитку, что-то тихо сказал.

Думаю, ему не терпелось досказать что-то очень важное, поэтому он обнял ее.

Она вырвалась и, развернувшись лицом к лужайке, лежавшей в тени между полосками света на востоке и на западе, крикнула:

— Полька!.. Полька… можно танцевать польку, когда трава такая мягкая и густая… и пускай на ней лежат опавшие листья. Да, да… все равно весело!

Она протянула руку к Лесли. Но это был слишком большой удар по его самолюбию. Тогда она обратилась ко мне:

— Пэт… потанцуй со мной… Лесли не любит польку.

Я танцевал с ней. Даже не знаю, но почему-то я всегда готов танцевать польку. Ноги словно от рождения предназначены именно для этого танца.

Мы порхали, шурша по опавшим листьям. Эта ночь, эта низко нависшая желтая луна, эта бледность на западе, эта вечерняя синь над головами, эти фантастические ветви лабурнума — все делало нас немного сумасшедшими.

Летти утомить невозможно. Она вообще не устает. Ее ножки — это крылья, бьющие по воздуху. Когда я остановил ее, она засмеялась так же весело, как всегда, и поправила волосы.

— Вот! — сказала она, обращаясь к Лесли голосом, выражавшим высшую степень удовольствия. — Это прекрасно. Может, потанцуем?

— Только не польку, — сказал он грустно, ощущая, как эта резкие движения разрушают поэзию в его сердце.

— На мокрой траве и на опавших листьях другого танца не получится. А ты, Джордж?

— Эмили говорит, что я просто прыгаю, — ответил он.