Комната Вагинова - Секисов Антон

— Вагинов, ну конечно. — Сергачев бьет по тормозам, и сзади опять сигналят. — И как вы собираетесь переехать в ту комнату?

— Договорюсь с Анной Эрнестовной.

— Анна Эрнестовна удивительная. Лично я впервые встречаю хозяйку, которую нужно прямо преследовать, чтобы заплатить за жилье. Заходил к ней вчера с деньгами, а она не открыла. Хотя точно была у себя. Звоню Анне Эрнестовне и слышу за дверью звонок и то, как она что-то роняет и потом берет трубку. Я слышу ее голос одновременно в трубке и из квартиры: «Извините, не могу говорить, я сейчас в Гатчине. Катаюсь на лодке» — или что-то вроде того. Я и ушел. Подумал: ну ладно.

— А я до сих пор не могу отдать ей залог. Хотя в договоре написано, что она его получила.

— Она вас не поселит в той комнате.

— Но почему?

— Я вам объяснял.

— Из суеверных соображений.

— Да. Нехорошая комната.

— Меня такие вещи не очень пугают.

— Но ведь речь и не о вас, — в голосе Сергачева звучат жесткие нотки. Выражение лица Сергачева вновь заставляет вспомнить диких монахов, заживо пожирающих голубей, крыс, полевых мышей — всех, кто попадется в их руки. Он сворачивает на парковку и почти прижимается головой к лобовому стеклу, выискивая свободное место.

Сергачев привез Сеню в огромный строительный гипермаркет, но в нем не нашлось нужной отвертки. Бесконечные ряды бетономешалок, тросовых подъемников, бензогенераторов, циркулярных пил. Десятки или, может быть, сотни видов того, что среднестатистический человек никогда не купит, — и при этом пустые полки для отверток. Консультант с фигурой боксера-тяжеловеса говорит, что остались только немецкие отвертки с фиберглассовой ручкой за 5500 рублей.

— Это грабеж, — боязливо говорит Сергачев. — Пяти тысяч пятисот рублей не стоит и весь магазин.

Консультант качает в ответ головой: «Сомневаюсь».

— Просто безумие. В строительном магазине нет отвертки, — возмущается Сергачев, пока они идут к выходу.

— Напишите об этом стихотворение, — огрызается Сеня. Он опустошен: рисковал жизнью ради отвертки, но ничего не добился.

Сеня и Сергачев с трудом протискиваются мимо людей, стоящих в очередях у касс. Сергачев надолго застревает возле автоматических дверей, которые отказываются перед ним открываться.

Они так и не пропускают Сергачева, и поэт, обманутый дольщик выходит через обычную дверь. Автоматические двери открываются перед следующим посетителем. Сергачев идет с высоко поднятой головой. Они с Сеней садятся в машину.

На обратном пути у «жигулей» отваливается днище или какая-то другая массивная деталь. Звучит страшный грохот, проклятия, гудки. Сеня и Сергачев несколько раз глохнут на светофоре, но все же благополучно приезжают домой. Огромной сосульки размером с рыцарский меч уже нет, ее обломки лежат у входа в арку.

К концу поездки Сене становится наплевать на отвертку, на стол, на Анну Эрнестовну и на пустую комнату — ему просто хочется лечь и забыться сном. Вместо облегчения от того, что остался жив, он чувствует только опустошение. Сеню не покидает чувство, что его одурачили, заставили выполнять идиотские действия для шоу «Скрытая камера». Кроме того, ему кажется, что, проведя столько времени в сергачевской машине, он подхватил какую-нибудь неизлечимую кожную болезнь. Но когда Сеня и Сергачев поднимаются на третий этаж, поэт вдруг произносит торжественным тоном:

— Сеня, а заходите ко мне. Приглашаю на чай с печеньем.

— К вам в комнату? — недоверчиво интересуется Сеня. Он чувствует, как усталость и подавленность медленно отступают. Возможно, все было не зря. Впереди маячит комната с видом во внутренний двор — пленительный великолепный мираж, тающий с каждой минутой.

Сергачев кивает, помогая Сене высвободиться из пуховика. Они долго топчутся в темноте коридора, наступая друг другу на ноги и извиняясь. Сеня без конца повторяет: «Только если это удобно. Не хочу вас смущать». На что Сергачев отвечает: «Ну что вы. Для меня это честь. Огромная честь, поверьте».

В жестах и мимике Сергачева снова читается нетерпеливость влюбленного. Ему хочется как можно скорее укрыться с Сеней там, где их не побеспокоят, — пить чай с печеньем, размышлять о сути поэзии и читать стихи. Сеня жадным взглядом впивается в комнату. Сергачев тем временем торопливо закрывает дверь на щеколду — на нижний и на верхний замок.

Комната Сергачева загромождена вещами. Массивный дубовый стол у окна, массивный шкаф и глубокое кресло. Грязные пятнистые стены кажутся продолжением тела поэта-дольщика. В проеме массивного шкафа сидит, свесив ноги, кукла балерины — выражение лица у куклы бандитское.

Сеня подходит к окну и глядит вниз. Маленький полукруглый двор с переполненным мусорным баком. Разворошенные пакеты, величественные холмы снега в желтых узорах собачьей мочи, три каретных сарая. Окна напротив пусты. Вид, который претерпел минимальные изменения со времен Вагинова. Сеня очень долго смотрит в окно, пытаясь насладиться моментом. Он может цитировать роман Вагинова «Козлиная песнь» большими кусками и сейчас вспоминает один из них.

Неизвестный поэт оторвался от чтения, от расставления книг по полкам, от рассматривания монет. Был третий час ночи. Мимо портьер, наглухо опущенных, по черной лестнице он сошел на пустынный двор, ослепительно освещенный огромным висячим фонарем. Удивленный дворник выпустил его из-под ворот и видел, как юноша убегает по широкой улице по направлению к Невскому. Шел дождь мелкий, косой.

Сеня ходит по комнате, изучая трещины на полу, потолок и стены. В одном месте слегка отошел кусок обоев. Забыв о существовании Сергачева, Сеня тянет за краешек, обнажая скрытый за обоями слой. Он видит желтый газетный лист, но по крошечному фрагменту, доступному глазу, его невозможно атрибутировать. Судя по бугристой поверхности, за газетой есть еще один слой. Невероятно. Комната, в которой, может быть, жил его любимый писатель Константин Вагинов. Где он сидел сперва при свечах, а потом под электрическим светом, сочиняя свои странные гипнотические романы: «Козлиную песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бамбочаду» и неоконченный роман «Гарпагониана» — лучший, по мнению Сени. Вот Вагинов сидит за столом: тесный пиджак, черные до блеска волосы зачесаны на косой пробор, костистое лицо с крупным носом, глубокая ямка на подбородке, делающая лицо асимметричным. Он пишет короткий абзац, вскакивает и подходит к окну, чтобы взглянуть на двери сараев. В это невозможно поверить.

Внезапно возникает вопрос: ну и что Сене дает это знание? Он чувствует нечто особенное? То, за чем он так маниакально гоняется? Честный ответ вряд ли обрадует Сеню. Просто Сеня очень сильно устал: эта поездка выпила из него все соки. К тому же, возможно, он просто ошибся комнатой. Дух Вагинова здесь ощущается слабо: пожалуй, им не пахнет совсем. Зато ощущается нечто другое. Странный, неведомый прежде запах. Не очень приятный. Сеня вспоминает про сергачевскую ауру. Возможно, она до того сгустилась, что стала материальной? Может быть, это та самая вонь, которая так беспокоит Лену?

Сергачев между тем достает с полки термос и разливает чай. Густая и черная, давно остывшая жижа. Перезаваренный пуэр. Скосив взгляд на столик с чаем, Сеня вдруг замечает два безумных остекленевших глаза, которые таращатся на него. Сперва Сеня отшатывается, но потом понимает, что это всего лишь картина: портрет Сергачева, написанный в экспрессивной манере. Ярко-красная клякса с глазами монаха-отшельника. Лицо, утратившее четкие рамки.

— Так меня изобразили поклонники, — говорит Сергачев с напускной небрежностью. Кажется, эту фразу и позу, в которой она произносится, Сергачев репетировал сотни раз. — Этот портрет долго висел на стене, но сейчас он меня немного нервирует. Угощайтесь. Вкуснейший пуэр. Идеальный напиток с похмелья.

Со слабой надеждой неясно на что Сеня опять озирает всю комнату и наконец садится напротив Сергачева. Чашка, в которую тот налил чай, не производит впечатления чистой. По краям плавает какая-то белая пена. Сеня решает, что это остатки чистящего средства, и делает пару мелких глотков. Расположившись удобнее, он смотрит на куклу балерины в шкафу.