Другая заря (Новый рассвет) - Браун Сандра

Слишком ярко светились ее глаза – слишком многих охотников загрязнить ее чистоту могли они привлечь. Ох уж эти глаза, сверкающие из-под черных выгнутых бровей и осененные длинными ресницами, – лучше бы, для ее же блага, они не были такими смелыми, интригующими, зовущими. Ее честность и откровенность – немалая угроза для ее целомудрия. Одного взгляда на чувственный изгиб ее рта мужчине хватило бы, чтоб махнуть рукой на все обязательства, на преданность старой дружбе. Кто устоял бы перед таким соблазном?

Даже веснушки на ее переносице казались вызывающими. А кожа наверняка была нежная, как шелк, и теплая, как парное молоко. Джейк и представить себе не смел, какова она на вкус. От Бэннер пахло так, будто она только что вымылась благоухающим всеми ароматами мылом. Ему хотелось зарыться в нее лицом, как в букет цветов.

Под прозрачной, девственной сорочкой на ней ничего не было. Но даже помыслить о наготе Бэннер Коулмэн – непростительный грех. Без сомнения, Росс убил бы любого, покажись ему только, что тот мечтает о наготе его дочери.

Но разве может полный сил мужчина, который живет и дышит, разве может он не мечтать об этом стройном теле, просвечивающем сквозь складки мягкой материи, разве может он не грезить, как с ним сплетается его собственное тело? Разве может он быть настолько слеп, чтоб не замечать полных грудей, при каждом вздохе приподымающих легкую материю? А темные точки в центре этих упругих холмиков! Проклятие! О ножках Бэннер и темном треугольнике между бедер Джейк не смел думать вовсе, чтобы не обезуметь вконец, не совершить такого, за что его и повесить было бы мало.

Но секрет притягательности Бэннер был не только в соблазнительном теле. Дело в ее характере, в ее пылком нраве. Необузданная и своенравная, она словно бросает вызов, словно ищет кого-то, у кого достанет смелости укротить ее, накинуть на нее сети любви – или покориться, раствориться в ней, сдаться на милость победительницы.

И она, этот крошечный сгусток женственности, приступила к нему и с восхитительным пылом просит взять ее, принять этот бесценный дар.

Но, как бы ни привлекало его подобное предложение, никакие силы на этой грешной земле не заставят Джейка прикоснуться к Бэннер Коулмэн.

Он любил ее, потому что она была той, кем была. Ему и в голову не пришло бы пожертвовать двадцатилетней дружбой ради двадцати минут удовольствия. Он проклинал себя за то, что вчера не трахнул одну из Присциллиных шлюх. Тогда тело бы его не было таким изголодавшимся и легче было бы отказать Бэннер. Только поэтому, убеждал себя Джейк, он позволил своему воображению зайти столь далеко.

Что надо сделать, что ответить – тут нет сомнений. Надо отослать ее. Но бережно, чтобы не пострадала их взаимная привязанность, чтобы не нанести ее гордости нового удара.

– Да, ты женщина, Бэннер. По правде сказать, я поражен: до какой степени женщиной ты стала.

– Тогда займись со мной любовью.

– Нет. От этого только хуже будет. Ты чувствуешь, что тебя отвергли ради другой женщины. Я понимаю, ты в отчаянии. Естественно. Ты ищешь исцеления. Шелдон по-свински обошелся с тобой. Этот сукин сын выбил тебя из седла, ты должна самоутвердиться. Но не таким способом.

– Таким, – упрямо возразила Бэннер.

Джейк покачал головой, шагнул вперед и положил руки ей на плечи. Рискованно, но он должен сделать это. Необходимо доказать себе, что он может спокойно прикасаться к ней, думать о ней, как любящий дядюшка. Да и она должна это знать.

– Хватит, милая. Пожалуйста, ступай домой. Утром ты все увидишь в ином свете. Поверь мне. Мы поедем вместе кататься верхом и…

– Ты не хочешь меня? – вкрадчиво спросила Бэннер. – Я недостаточно привлекательна?

– О… – простонал Джейк, зажмуривая глаза.

– Если бы я была не я, а другая женщина, ты хотел бы меня?

– Но ты – это ты.

– Разве так важно?

– Важно? Мало сказать! Ради бога, ты же Бэннер, дочурка Росса и Лидии. Я помню, как ты родилась.

Сердце девушки тревожно заколотилось. Она положила руку Джейку на грудь, заглянула в лицо.

– Но если бы ты не помнил…

– Но я помню. – Он отпрянул, закрыл лицо руками. Если бы не видеть ее, не чувствовать ее запаха. Если бы органы чувств вдруг отказали ему. Но, напротив, все чувства обострились до крайности.

Джейку всегда было трудно справляться со своими сексуальными желаниями, заставить себя трезво мыслить в подобных ситуациях.

Он был сам себе противен. Как могла вызвать у него возбуждение девочка, которую он, бывало, качал на качелях, а она визжала от восторга? Проклятие. Как, как могло его тело взбунтоваться, разрушив все доводы рассудка и совести?

– Ладно. Тебе нужен мужик сегодня же ночью, – грубо сказал он. – Конечно, я понимаю и сочувствую, но, повторяю, ты не то задумала, этим горю не поможешь. – Он остановился, перевел дыхание. – Клянусь, я не тот, кого ты хочешь. Я бродяга-ковбой, от которого фермеры прячут своих дочек. Я делал и видел такое, что заставило бы тебя содрогнуться. Я скрывался от правосудия. Я бездомный странник, все мое имущество помещается в седельной сумке. Когда у меня оказывается несколько долларов, я трачу их на виски, карты и шлюх. Кстати, у меня их было немало. Мои руки недостаточно чисты для тебя. Подумай хорошенько.

– Я люблю тебя, мне все равно, кто ты и что ты делал. Я всегда любила тебя.

– Я тоже люблю тебя. Но мы совсем о другом говорим. – Джейк хлопнул руками по бокам, показывая, что разговор окончен. – Я не тот мужчина, который нужен тебе сегодня ночью.

– А я не та женщина, – резко сказала Бэннер. – Ты хочешь мою мать.

Джейк круто обернулся.

– Что ты сказала?

Усталая покорность, смирение, отвращение к себе исчезли с его лица. Оно окаменело, глаза под нависшими бровями сверлили Бэннер.

– Я сказала: ты хочешь мою мать, – бестрепетно повторила она. Джейк не отводил взгляд. Тяжелый, гневный взгляд. – Ты любишь ее! – Она вздернула подбородок.

– Несешь сама не знаешь что.

– В душе я, наверное, всегда знала, но только на днях поняла это умом. – Его пронзительные глаза продолжали безжалостно буравить ее. – Думаю, Ма тоже знает. Вот почему она никогда не настаивала, чтоб ты поселился здесь. Вот почему ты никогда не задерживался здесь надолго. Тебе не выдержать, ты не можешь видеть ее и папу вместе.

Лицо Джейка исказилось. По нему прошла рябь – как в раскаленном воздухе прерии засушливым летом.

– Я не встречал человека лучше, чем Росс. Он мой друг.

Бэннер смягчилась, улыбнулась.

– Знаю. Ты, наверное, любишь папу не меньше, чем ее. Но иначе. Не оскорбляй меня, не отрицай, что любишь маму. Я знаю, ты любишь ее.

Джейк опять отвернулся, но не совсем, Бэннер видела его профиль. Он взъерошил волосы, в отчаянии заломил руки. Он выглядел виноватым, опустошенным, сраженным горем.

У Бэннер сердце разрывалось от жалости. Она пошла с козырной карты, и соотношение сил изменилось, но победа не принесла ей радости. Она давно догадывалась о причине добровольного одиночества Джейка. Теперь подозрения ее подтвердились. Она подошла и прижалась к нему, обвив руками его талию, как делала, когда была маленькой. Но какая это была огромная разница! Как прекрасно и удивительно ощущать его тело так близко к своему. Джейк был выше Грейди, крепче, стройнее. Что-то шевельнулось в ней, что-то запретное и чудесное. Запретное и потому еще более чудесное.

– Все в порядке, Джейк. Я не хотела сделать тебе больно. Только мы с твоей матерью догадываемся, а мы никому не скажем. Ты просто ничего не можешь с собой поделать. – Она подняла голову от его груди. – Ты не можешь быть с ней этой ночью, но ты можешь взять меня.

Бэннер откинула волосы с лица, они рассыпались по плечам и спине. Не думая ни о чем, Джейк обнял ее. Он все еще не мог опомниться, так его поразило, что Бэннер догадалась о чувствах, которые он питал к Лидии все эти годы, с того самого дня, когда увидел ее впервые в Теннесси, умиравшую под дождем в лесу.