Второе Установление - Айзек Азимов

– А мирное ли время нынче?

– О да, мирное! – он чуть поколебался. – Губернатор – сильный и могущественный Властитель,

который карает предателей, не задумываясь. Никто из нас, конечно, не предатель.

– Я понял так, что в прошлом он покарал кого-то по заслугам.

Снова колебание.

– Никто здесь никогда не был предателем – ни наши отцы, ни отцы наших отцов. Но таковые

были на других мирах, и смерть быстро настигла их. Об этом не стоит раздумывать, ибо мы – люди

покорные, всего лишь бедные фермеры, и не интересуемся вопросами политики.

Беспокойство, звучавшее в его голосе, и всеобщая озабоченность в глазах остальных не могли

ускользнуть от внимания гостей.

Притчер сказал вкрадчиво:

– Не могли бы вы разъяснить, как нам добиться аудиенции у вашего губернатора.

Тут возникло неожиданное замешательство. После долгой паузы Старейшина сказал:

– Как, разве вы не знаете? Губернатор завтра будет здесь. Он вас ждал. Это было большой

честью для нас. Мы… мы искренне надеемся, что вы остались довольны нашей исполнительностью и

сообщите ему об этом.

Улыбка Притчера чуть-чуть скривилась.

– Ждал нас?

Старейшина изумленно переводил взгляд с одного из чужеземцев на другого.

– Как же… вот уже неделю мы поджидаем вас.

Предоставленное им помещение на этой планете, без сомнения, считалось роскошным.

Притчеру приходилось жить и в худших условиях. Чаннис проявлял полное безразличие к внешним

обстоятельствам.

Однако теперь в отношениях между ними возник элемент дополнительной напряженности.

Притчер чувствовал, что время для принятия определенного решения уже близится. И все же казалось

заманчивым выждать еще немного. Встреча с губернатором означала повышение ставки до опасных

размеров, но выигрыш этой ставки мог многократно умножить общий итог. Притчер ощущал прилив

гнева от одного лишь вида легкой морщинки между бровями Чанниса, от изящной небрежности, с

которой тот прикусывал нижнюю губу. Он питал отвращение к затянувшемуся и бесполезному

разыгрыванию ролей и мечтал положить этому конец.

Он сказал:

– Наше появление здесь, как видно, не было для них неожиданностью.

– Да, – просто сказал Чаннис.

– И все? Вы высказались на удивление содержательно. Мы являемся сюда и обнаруживаем,

что губернатор нас уже ждет. От губернатора, как можно предполагать, мы узнаем, что нас ожидает и

сам Ределл. Чего же стоит в этом случае вся наша миссия?

Чаннис поднял голову и произнес, даже не пытаясь скрыть усталые нотки в голосе:

– Ждать нас – одно дело; знать заранее, кто мы и зачем явились – совсем другое.

– Вы надеетесь скрыть это от людей Второго Установления?

– Возможно. А почему бы и нет? Вы что, уже готовы спасовать? Допустим, что наш корабль

засекли в космосе. Разве это так уж необычно для крупной державы – иметь передовые посты

наблюдения? Мы представляли бы интерес, пусть даже в качестве обычных чужеземцев.

– Интерес, достаточный для того, чтобы губернатор сам явился к нам, а не наоборот?

Чаннис пожал плечами.

– С этой проблемой будем разбираться позднее. Давайте поглядим, что из себя представляет

этот губернатор.

Притчер чуть сердито осклабился. Ситуация становилась просто смехотворной.

Демонстрируя показное воодушевление, Чаннис продолжал:

– По крайней мере одно мы знаем. Либо Ределл – это и есть Второе Установление, либо целый

миллион отдельных признаков указывает в ложную сторону. Как еще можно интерпретировать тот

нескрываемый страх, в котором Ределл держит этих туземцев? Признаков политического

принуждения я не вижу. Их общества Старейшин собираются на вид вполне открыто, без каких-либо

помех. Налоги, о которых они рассказывали, мне вовсе не кажутся непосильными, и вся система их

сбора неэффективна. Туземцы много говорят о бедности, но выглядят при этом крепкими и

упитанными. Дома неуклюжи, деревни построены достаточно примитивно, но своему назначению

они полностью отвечают. В сущности, этот мир поражает меня. Я никогда не видел более

непривлекательной планеты, но при этом у меня создалось убеждение, что население здесь отнюдь не

страдает, и его безыскусная жизнь ухитряется включать в себя уравновешенное счастье, недостающее

утонченным народам развитых центров.

– Так вы, значит, поклонник крестьянских добродетелей?

– Звезды меня упаси, – эта мысль, казалось, изумила Чанниса. – Я просто отмечаю значимость

всего этого. Видимо, Ределл является эффективным администратором – но совсем в ином смысле,

нежели Старая Империя, Первое Установление или даже наш собственный Союз. Все они

обеспечивали и обеспечивают своим подданным чисто механическое процветание за счет конкретных

ценностей. Ределл же приносит счастье и достаток. Разве вы не видите, что все их господство имеет

иную ориентацию? Оно не физическое, а психологическое.

– В самом деле? – Притчер позволил себе поиронизировать. – А ужас, с которым Старейшины

говорят о наказании за измену, исходящем от этих добросердечных администраторов-психологов?

Как это согласуется с вашим тезисом?

– А разве сами они являлись объектом наказания? По их словам, наказывали других. Создается

впечатление, что представление о каре так прочно вбито в них, что сама кара никогда не понадобится.

Должные умственные установки так впечатаны в их сознания, что я почти уверен: на планете нет ни

единого ределлского солдата. Неужто вы всего этого не видите?

– Возможно, увижу, – холодно сказал Притчер, – но не раньше, чем встречусь с губернатором.

А, кстати, что если и наши сознания уже взяты под контроль?

Чаннис ответил с нескрываемым презрением:

– Вы-то должны быть к такому приучены.

Притчер заметно побледнел и, сделав усилие, отвернулся. Больше в этот день они друг с

другом не разговаривали.

В молчаливом безветрии морозной ночи, прислушавшись к тихому, сонному дыханию

попутчика, Притчер молча настроил свою наручную рацию на ультраволновой диапазон,

недоступный рации Чанниса, и бесшумно прикасаясь к ней ногтем, связался с кораблем.

Ответ поступил в виде череды незаметных, едва ощутимых вибраций.

Притчер дважды спросил:

– Есть ли какие-либо сообщения?

Дважды последовал ответ:

– Никаких. Мы в постоянном ожидании.

Он встал с кровати. В комнате было холодно, и он, завернувшись в меховое одеяло, сел в

кресло и стал смотреть на небосвод, столь отличающийся по яркости и сложности расположения