Демянское побоище. «Упущенный триумф Сталина» или «пиррова победа Гитлера»? - Александр Симаков

Отношение к СМЕРШу у нас до сих пор двойственное. В книгах, кинофильмах оно, как правило, выражено в негативных тонах. Но конкретные отрицательные персонажи в военной контрразведке не могут отражать истинной работы СМЕРШа. С началом войны задачи Особых отделов изменились на сто восемьдесят градусов, ибо теперь борьба с контрреволюцией, которая была главной задачей, отошла на второй план.

Главной задачей Особых отделов на период войны была решительная борьба со шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидация дезертирства в непосредственно прифронтовой полосе. (Постановление ГКО № 187 СС от 17 июля 1941 г.)

Когда встал вопрос о названии военной контрразведки (проектное название «Смернеш» – смерть немецким шпионам) Сталин сказал: «А почему, собственно говоря, речь должна идти только о немецких шпионах против нашей армии? Давайте назовем «Смерть шпионам», а сокращенно СМЕРШ».

Занимался СМЕРШ и радиоиграми с разведками противника, которые стали абсолютно новейшим направлением в их деятельности.

Успешной оказалась работа СМЕРШа по централизации зафронтовой деятельности – внедрения в германские разведорганы и школы наших агентов. СМЕРШ сумел не только парализовать подрывную работу германских спецслужб по всем ее направлениям, но и перехватить инициативу в свои руки.

Так, бывший начальник отдела «Абвер-1» генерал Ганс Пиккенброк однажды откровенно заявил: «Россия – самая тяжелая страна для внедрения вражеской разведки».

Другой немец, бывший генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта, был более красноречив: «В ходе войны данные от нашей агентуры касались только тактической зоны, мы ни разу не получали данных, которые оказали бы серьезное воздействие на развитие военных действий».

Таким образом, эффективность советской военной контрразведки признал и потерпевший сокрушительное поражение противник [35] .

Вот мнение простого фронтовика старшего лейтенанта, фронтового разведчика: «О СМЕРШе надо сказать несколько слов. Эта неуклюжая аббревиатура прикрывала военную контрразведку, которая имела «своих» во всех подразделениях».

В полку это был офицер в звании не менее капитана, при нем отделение охраны и конвоя, писарь и пр. – все в отдельных землянках и на довольствии со штабной кухни. «Стукачи» – в каждом взводе, роте. Их весьма «любили», а высвечивались они в боевых условиях довольно быстро. Тех, кто особенно усердствовал, почему-то очень «любили» шальные пули, и попадали они по чистой случайности всегда в спину, и все-таки «стукачи» держали под подозрением практически всех.

Неосторожное слово, взгляд, и того гляди попадешь к такому на «карандашик», а дальше могло дойти и до штрафного подразделения. Отсюда и «теплое» отношение ко всем, причастным к сему ведомству – СМЕРШу [36] .

Окопная жизнь

Как жили, как воевали на передовой настоящие фронтовики, а не прифронтовые «фронтовики» и «окопники» батальонных, полковых и дивизионных служб? Вот выдержка из книги О.С. Смыслова «Окопная правда войны»: «Но война – это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных «фронтовиков» и «окопников» (батальонного, полкового и дивизионного начальства).

Война – это как раз то, о чем не говорят, потому что не знают. Из стрелковых рот с передовой вернулись одиночки, их никто не знает. …Но жизнь пехотинца в бою висит на тоненькой ниточке, которую легко может оборвать немецкая пуля или небольшой осколок. Солдат не успевает совершить ничего героического, а смерть настигает его.

Однажды в одном интервью генерала армии В.А. Варенникова спросили:

– Путь к победе был долгим и тяжелым. Какие из эпизодов войны вы вспоминаете?

– Таких эпизодов было много… Я всегда завидовал летчикам, танкистам. Белой завистью, конечно. Истребитель в полете 40 минут, максимум час. Затем он возвращается на аэродром, где его машину обслуживает техник. У летчика есть землянка, есть банька. Он прилетел, поел, отдохнул. А мы всегда с противником в контакте, друг другу смотрим в лицо».

Есть еда – хорошо, нет – терпеть надо. Стужа, холод, жара, зной – надо выдерживать…

Когда начиналась окопная жизнь? Если быть точным, то она всегда начинается неожиданно, без всяких сантиментов, словно рубилась с плеча, как самая что ни на есть правда. Шли ли пехотинцы на передовую, находились ли там, все одно, это уже была их жизнь – окопная. Та земля, которая всегда была под ногами, была и домом и постелью. Зимой и летом все одно: по ней ходили, на ней воевали и в нее ложились.

На земле всегда был отдушиной солдатский смех, царским подарком – табак, лучшим другом – лес и великим счастьем – еда. Ведь ничто так не беспокоит солдатскую душу на передке, как харч.

Лес давал возможность соорудить блиндаж, разжечь костер, настелить дорогу, да и, бывало, кормил сносно. А если его не было рядом? Одна надежда только на старшину роты.

Это он тащил с помощниками термос с похлебкой, буханки хлеба, сахар, махорку и водку.

Поставив термос между ног, с цирковой ловкостью он опускал туда черпак и таким же привычным движением плескал содержимое в подставленный котелок, при этом тут же отмечал химическим карандашом галочку в листке замусоленной бумаги. Но одно дело летом, другое – зимой. Пока пищу дотащат до передовой, хоть в руках, хоть в повозке, все одно: горячее мгновенно превращается в холодное пойло. Хорошо, если мучная, слегка подсоленная водица не успела схватиться на сильном морозе. Да, в сущности, и это была еще не беда. Ведь если солдат с термосом накрывали немецкие мины, если по несколько суток старшина не мог добраться до передка, тогда все: и настроения не было, и вши заедали особенно. Ведь они ползали на голодных.

Другое дело батальонная кухня, когда, попыхивая горячими топками, уже издалека чувствовался соблазнительный запах, она въезжала в лес. Фырканье лошадей и позвякивание уздечек поднимали солдат без каких-либо команд. Одним словом, война войной, а обед по распорядку. Но батальонная кухня на передке могла быть мечтой нереальной. Ведь назад с передка только уносили.

Выносить с передовой раненых имел право только санинструктор или санитар, легкораненые выбирались из-под огня сами. Покидать боевой порядок запрещалось, даже если ранили кого-нибудь из твоих друзей. Всякая попытка сопровождения раненых в тыл расценивалась как прямое уклонение от боя. Однако не всегда выходило так, как требовал устав, в боевых условиях приходится строго разбираться между необходимой помощью и дезертирством с поля боя».

Белорусский писатель В. Быков до конца дней не мог забыть будни окопников: «Убитых мы не хоронили, – где упал боец, там и остался лежать. Не было времени валандаться с трупами. Старшие командиры орали: «Вперед!» Потом после боя убитых хоронили специальные похоронные команды. Они собирали оружие убитых, снимали с них одежду и сапоги, рыли ямы и сбрасывали в них трупы. Закапывали.… В штабе части составляли список убитых. Но это совсем не означало, что в той или иной братской могиле лежат только те, кто занесен в список, точнее, именно те. Порой случались ошибки – боец жив, а числится в списке. И, наоборот, – в списке убитых солдата нет, а он числится в этой могиле».

Осенью 1941 г., когда Красная Армия оставляла одну позицию за другой, вдруг стали задумываться: почему красноармейцы, увидев танки и пехоту противника, порой без приказа оставляют линию обороны своих подразделений и частей.

«Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе, – писал К.К. Рокоссовский.

– Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но, увы! Война показала другое…

Итак, добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один.

Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранилось, но я их не видел и не слышал.

Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался.

Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули, а я остался один».

Генерал А.В. Горбатов примерно в это же время также обратил свое пристальное внимание на эту проблему.

Жизнь заставила не распылять взвод, располагать его на одном из бугров – в общей траншее, не более ста двадцати метров по фронту, чтобы командир видел своих подчиненных, а они – своего командира.