Секрет покойника - Том Харпер

— Мой отец жив? — властно спрашивает он. — Мы не опоздали?

Стражник кивает. Константин поднимает голову к солнцу и касается рукой лба, благодаря небеса.

Наконец мы достигаем принципии. Чьи-то руки отрывают от меня Константина и уводят в какую-то комнату. Я остаюсь в коридоре и наблюдаю за происходящим. Стражи тащат к расположенному прямо перед плацом портику тяжелые дубовые лари; чиновники ведут им счет и заносят цифры в навощенные таблички. Похоже, здесь каждый точно знает, чем занимается.

Шум двора перекрывает поступь тяжелых шагов. Это из-за угла появляется Константин, в окружении генералов и вестовых в полной форме. Пока я стоял, он успел выкроить время, чтобы умыться и надеть позолоченную кирасу. Непривычно видеть его таким, как будто вернувшимся из прежней жизни. Последние месяцы мы прожили с ним бок о бок, сначала во дворце, а затем в дороге. Я оказался не готов к тому, что он переменится так быстро.

— Как твой отец? Он будет?.. — спрашиваю я, когда он приближается ко мне.

— Констанций умер два дня назад, — отвечает Константин, не глядя на меня и не замедляя шага. Свита окружает его плотным кольцом. — Префект преторианцев хранил это в тайне до моего прибытия.

Рядом с ним шагает и сам префект. Конский волос на плюмаже шлема столь же крепок, как и его тело. Лицо Константина непроницаемо. Невозможно понять, рад он или зол, что его так долго держали в неведении. С другой стороны, есть ли у него выбор?

Они проходят через двойные двери на плац. Я пристраиваюсь им вслед. Увидев Константина, легионеры приветствуют его радостным ревом. Он поднимает руку, призывая к тишине, но солдаты и не думают повиноваться. Они продолжают шуметь: выкрикивают его имя, топают ногами. Константин стоит, вскинув руки. Невозможно понять, кто над кем властвует. Я не помню точно, что сказал Константин, после того как наконец они угомонились. Наверно, сообщил о том, что его отец скончался полчаса назад; солдаты издают горестные звуки. Он говорит им, что он, Константин, не имеет положения в империи и что Галерий в должное время назначит Констанцию преемника.

Солдатам это не нравится, по строю пробегает недовольный ропот. Неожиданно человеческая масса приходит в движение и устремляется вперед. Стоящие перед Константином телохранители безуспешно пытаются сдержать напор человеческих тел. Десяток легионеров взбирается на помост. Они что-то кричат Константину. Это неслыханная дерзость, но он даже не шелохнулся. Даже тогда, когда его хватают за руки и тащат вниз, в толпу. Рев множества глоток подобен грому. Префект преторианцев берется за рукоятку меча, но не осмеливается даже пошевелиться.

Затем происходит удивительная вещь. Никто не видит Константина, но неким образом настроение толпы стремительно меняется. Лица проясняются, гнев испаряется. Злобные выкрики превращаются в триумфальные вопли. Голова Константина выныривает из толпы, как будто некая сила возносит его к небесам. Шум становится в два раза громче. Кто-то в толкотне умудряется набросить ему на плечи ярко-красный плащ. Его поднимают на щите. Щит раскачивается, пока его передают от человека к человеку, но Константин удерживает равновесие. Его воздетые к небу руки подрагивают, он улыбается, что-то кричит в ответ на ликующие восклицания своих солдат.

Не знаю почему, но в эти мгновения он напоминает мне Нептуна, мчащегося по волнам на морской колеснице. Константин выглядит величественно — этакое божество, неподвластное никаким стихиям. Но основание под ним зыбкое. Если он упадет, то наверняка утонет.

Константинополь, апрель 337 года

— Валерий?

Я не в Йорке. Я стою посреди разгромленной комнаты, пережившей своего хозяина. Дьякон Симеон ждет меня.

Я даже не заметил, как погрузился в воспоминания. Чтобы скрыть неловкость, я спрашиваю:

— Ты знаешь человека по имени Публий Порфирий? Бывшего префекта Рима?

— Он был другом Александра.

— Сегодня он был в библиотеке. Он сказал, что Александр просил его о встрече. Ты никогда не видел их вместе?

— Большую часть дня я провел, выполняя данные мне Александром поручения. В библиотеке меня, можно считать, не было.

— Что за поручения?

— Нужно было доставить из кладовой бумаги и чернил. Принести книги, которые он переписал, и кое-какие документы из императорского архива, которые были ему нужны для работы над хроникой. Передавал его записки. Так что в ту минуту, когда он умер, я находился в другом месте.

— Куда ты ходил?

— Александр отправил меня за епископом Евсевием из Ни-комедии.

Вот уже второй раз за день я слышу имя Евсевия.

— Почему ты раньше не сказал о нем?

Мой вопрос повергает его в растерянность.

— Он так и не пришел.

— Симмах утверждал, что Евсевий там был.

Лицо Симеона говорит мне о том, что он думает по этому поводу.

— Евсевий — епископ.

Я не могу точно понять — он нарочно провоцирует меня или проявляет наивность? Я вспоминаю слова Симмаха. Христиане — темная, злобная секта.

Каков же ты? — думаю я. Темен или злобен?

Глава 9

Трир, наши дни

Эбби с трудом узнавала себя на фотокарточке паспорта. Посольство выдало его, чтобы переправить ее из Черногории домой. Как оказалось, ее старый паспорт бесследно исчез где-то на пути между виллой и больницей. Дело даже не в фото, которое, кстати сказать, было жутким, а в зияющих пустотой страницах. Ее предыдущий паспорт был выдан восемь лет назад, и в нем на всех страницах стояли визы или штампы пограничного контроля.

— Твоя жизнь — сплошная бюрократия, — часто поддразнивал ее Майкл. И вот теперь та жизнь осталась в прошлом.

С новым паспортом было все в порядке, и его оказалось достаточно, чтобы скучающий контролер на вокзале Сент-Панкрас жестом разрешил ей пройти через рамку металлоискателя.

Через шесть часов, сменив три поезда, Эбби оказалась в Трире, мучаясь мысленным вопросом, все ли в порядке с ее головой. Решился бы нормальный человек проехать половину Европы, следуя какой-то необъяснимой прихоти? От долгого сидения в поездах ныло плечо. Она весь день провела в дороге. С тем же успехом она могла пробежать марафонскую дистанцию.

В Трире Эбби сняла номер в отеле «Рёмише Кайзер», расположенном по другую сторону улицы от Порта Нигра, — тех самых Черных Ворот, которые были изображены на открытке Майкла.

Кстати, открытка до сих пор вызывала у нее массу вопросов.

Ты видел их? — мысленно спросила она Майкла, продолжая диалог, который вела с ним всю дорогу из Лондона. — Скажи, ты останавливался в этом же отеле? Когда ты приезжал туда?

По крайней мере, ответ на последний вопрос у нее был. Письмо из музея было датировано июлем, за месяц до смерти Майкла. Помнится, тогда Майкл неожиданно отбыл на конференцию пограничных агентств Евросоюза в Саарбрюккен. Эбби казалось, что она помнит тогдашний разговор: мол, неожиданно изменились планы: в последнюю минуту коллега не смог поехать, и вот теперь он был вынужден ехать вместо него. Майкл тогда привез ей немецкой колбасы и бутылку рислинга — по его рассказам, единственное, что было хорошего на конференции.

Но о поездке в Трир он не обмолвился даже словом.

По мнению Эбби, большая часть современных городов стоит на фундаментах прошлого. В Трире прошлое и настоящее уживались, причем вполне гармонично. Последнее тысячелетие показалось ей чем-то вроде протертого до дыр ковра, наброшенного на древнеримский город, который проглядывает в эти дыры почти на каждом углу. Черные Ворота — громадина высотой с четырехэтажный дом — остались в целости и сохранности. Современный автодорожный мост через Мозель стоит на опорах, первоначально сооруженных римскими фортификаторами. Высокие кирпичные стены базилики в романском стиле, рядом особняк из розоватого кирпича, выглядящий карликом на ее фоне. За ним, на другом берегу озера, расположился музей.

У нее была договоренность, но у стойки регистрации ей сказали, что доктор Грубер на совещании, которое слегка затянулось. Эбби купила входной билет и, чтобы скоротать время, прошлась по залам музея. В длинной полукруглой галерее выстроились ряды массивных скульптур. Прочитав подписи, она поняла, что это надгробные памятники.

— Чтобы достичь живых, плыви средь мертвых.

Эбби обернулась. К ней сзади подошел худощавый мужчина в синем костюме. У него были редеющие волосы, открывающие массивный выпуклый лоб. Костистое лицо. Усы щеточкой, которые вышли из моды лет этак семьдесят назад.

— Миссис Кормак?

Его слова привели Эбби в замешательство. Даже в годы замужества она никогда не воспринимала себя как «миссис».

Она пожала протянутую руку.

— Доктор Грубер?