Неживая вода - Елена Ершова

«Рано или поздно приходится выходить на бой со своими бесами и побеждать их».

А перед внутренним взором вместо лица Марьяны маячило скорбное, посеревшее лицо Званки.

Потом Игнат обнаружил, что его кулаки молотят один только воздух, а его самого вздернули за шиворот, как котенка.

– Уди… вительно, – раздался низкий, рокочущий бас.

Лицо Званки подернулось рябью, рассыпалось мозаичными фрагментами, и вместо него из тумана выплыла белесая маска с горящими угольями глаз и косой трещиной вместо рта. Некоторое время навий смотрел в упор и молчал. Затем Игната швырнуло на снег. Он больно ударился спиной о смерзшуюся землю, горячий лоб обдало снежным крошевом.

– Удивительно, – повторил мертвящий голос. – Было время… человечьего духа слыхом не слыхано… видом не видано… а нынче он сам пожаловал.

Над лесом пронесся глухой, раскатистый грохот – так камни осыпаются с гор, так кости мертвецов перекатываются в жестяном жбане, – так смеялась навь.

– Отпустите! – выдохнул Игнат.

Превозмогая боль в пояснице, он приподнялся с земли и теперь смотрел прямо в безучастные лица.

– Отпустить? – повторил навий. – Но мы даже не начали!

Смех прокатился по лесу снова. Небо над головами дрогнуло и наконец лопнуло у самого горизонта. Из разверстого нутра начали медленно и бесшумно опускаться снежинки.

Пришел в себя и Касьян. Он молитвенно заломил руки, заговорил сорванным голосом:

– Паны, не обращайте внимания! Это ж дурачок местный, Игнашка Лесень! У-у! Стервец! – Касьян замахнулся рукавицей. – Вечно не в свои дела суется! Вы не серчайте, малоумный он! – Касьян ухмыльнулся, покрутил пальцами у виска. – В детстве навь на его глазах девку забрала. Вот он и тронулся.

– Званку, – шепнул Игнат. – Навь забрала Званку Добуш.

В сердце словно вошла невидимая игла, и оно дрогнуло и застыло. Грудь изнутри окатило тоской и болью, а пальцы против воли начали сжиматься в кулаки.

– Вы забрали Званку Добуш! – повторил он, и голос сорвался на крик. – Забрали Званку! И нет ей теперь покоя, и жизни мне нет!

– Да помолчи ты! – закричал из-за спины Егор. – Дурак! Ты хоть понимаешь, с кем связываешься?

– Ти… хо!

Рокочущий бас разом заставил всех смолкнуть. Игнат стоял, подавшись вперед и дрожа всем телом. В колышущемся мареве застыли и темные силуэты.

– Забрали, – повторил навий, и в трещине рта снова блеснули треугольные акульи зубы. – А ты… вернуть бы хотел?

– Как мне ее вернуть, когда вы живую воду тоже спрятали? – горько произнес Игнат. – Да и мертвой воды у меня нет. Не успокоить мне ее и раны не заживить.

– Так… найди, – вкрадчиво шепнула тьма. – А мы… так и быть… вернем твою Званку…

За спиной кто-то сплюнул в сердцах:

– Дурак! Как есть дурак…

– Тихо!

Навий вскинул руку, тусклыми бликами расчертили воздух стальные когти. Боковым зрением Игнат заметил, как взвыл и повалился в снег дядя Егор. По его лицу ото лба до подбородка пролегла косая рана.

– Обманете ведь! – крикнул Игнат. Веки обожгло, и он заморгал быстро, отер лицо рукавом.

– Нет, – прошелестел навий. – Мы слово держим.

И засмеялся – дробный звук града, просыпавшегося на деревянную кровлю.

– Тогда отпустите и Марьяну!

– Зачем тебе она? – спросил навий, а его руки еще плотнее обвились вокруг обмякшего тела девушки, треугольные зубы поблескивали влажно. – Коль мы Званку вернем…

– Отпустите Марьяну! – упрямо повторил Игнат. – Довольно с вас и прочего откупа!

Кто-то из мужиков зашипел, но не произнес ни слова – рядом в сугробе все еще хныкал и хлюпал кровью раненый Егор. Навь молчала, только жарко горели огоньки глаз, да жидкие узоры текли по неподвижным фигурам, как чешуя по змеиному телу.

– Хорошо, – наконец согласился навий. – Что дашь взамен?

Игнат растерялся.

– Что ж мне дать? Один я на свете, богатства не нажил.

Последовал новый, еще более раскатистый взрыв хохота. Ветер тоскливо взвыл в вековых кронах, небесная рана стала шире, темнее, и хлопья снега повалили гуще.

– Отдай руку, – шепнула навь. – За сердце девушки.

Внутренности скрутило в кровяной клубок. Сзади подбежала призрачная Званка, ткнулась холодным носом в шею, обдала стужей.

– Как же мне без руки-то? – едва ворочая отяжелевшим языком, произнес Игнат. – Я ведь плотник.

– Пожалейте! – поддакнул Касьян. – Пошто мальца калечить?

Навь молчала. Снежинки клочьями падали на их неподвижные фигуры, стекали вниз темными красноватыми ручейками, словно небесный сок смешивался с гарью и кровью страшных посланников небытия.

– Будь по-твоему, – согласился навий. – Если руки его ценнее… выкроите сами ремень из его спины… тогда отпустим…

– Господи, грехи наши… – охнул Касьян.

– То есть как это? – Игнат отступил, заморгал растерянно. Званка за его спиной захихикала, подула холодом на затылок, закружилась в снежной пелене.

– Вот нож, – в темной когтистой лапе навия блеснуло лезвие. – Режь… и отпустим…

– Да мы-то тут с какого бока, пан? – захныкал Касьян. – Не обучены мы этому! Рука не подымется!

– Иначе… – прошелестел навий, – спалим деревню… – Развернул нож рукоятью к Касьяну, ткнул ее в дрожащую ладонь мужика: – Режь!

Касьян сжал пальцы вокруг рукояти, его голова затряслась, как в припадке.

– Отец Небесный, – забормотал он, – прости нам грехи наши…

Запнулся, шагнул к Игнату:

– Прости и ты…

– Да вы что?! – закричал парень и начал отступать. Ноги увязали в сугробах, под одежду забрались ледяные вихри. – Дядя Касьян! Я ведь вам крышу крыл! Я ведь вас с детства знаю! Да разве можно так?

– Нельзя, Игнатушка, – плаксиво заговорил мужик. – Никак нельзя… Только нам-то что делать, грешным? Коли уговор такой…

Игнат уткнулся плечом в чьи-то подставленные руки, повернулся и увидел рядом перекошенное лицо егеря Мирона.

– Грешные мы, Игнатушка, – прохрипел он и рывком распахнул Игнатову парку. – А ты между нами праведник. Может, оттого тебя навь и присмотрела-то!

– Праведник ты, – эхом повторил Касьян, навалившись на парня сзади. – Добрая душа, чистая… а мы грешные, Игнатушка… Грешные. Грешные! Да только грешные, может, поболе твоего жить-то хотят!

С тяжким, болезненным треском разошлась ткань. Спину обожгло, будто укусом – это мертвая Званка обхватила его ледяными руками, поцеловала между лопаток.

«Вот ты и со мной теперь, – шепнул в уши бесплотный голос. – Со мной, и ныне, и присно, и во веки вечные…»

Часть 2

На перепутье

Вьюга пела.

И кололи снежные иглы.

И душа леденела.

Ты запрокинула голову ввысь.

Ты сказала: «Глядись, глядись,

Пока не забудешь

того, что любишь».

1

Кружится, кружится снежное веретено.

Белой нитью обматывает покореженные сосны, накидывает аркан на кладбищенские кресты, тянет разом, будто выдергивает больной зуб. Из земли вырастают могильные курганы, снег плотным саваном укрывает двух потерянных в тайге людей. Нет никаких дорог, никаких ориентиров – только неистово пляшущая, белоглазая вьюга. Хрустко ломаются ветки, их в щепы размалывают метельные жернова. И нет уже ни земли, ни неба. И никакого спасения тоже нет.

– Погибнем…

Страшное слово соскользнуло с губ, льдинкой пропало в белой кутерьме.

– Не говори так! – осиплый женский голос едва слышался в реве непогоды. – Не для того нас Господь помиловал, чтобы на страшную смерть обрекать!

Игнат попытался приоткрыть глаза. Ресницы отяжелели, склеились налипшим снегом. Инеем подернулись и брови, и волосы, и щетина вокруг рта. Но холода Игнат не чувствовал – тело опоясывал изнуряющий жар.

– Погибнем, Марьян, – повторил Игнат. – Одни мы…

Он заморгал, утер лицо дрожащей ладонью. В полумраке фигура девушки казалась темной, неживой, мокрые пряди выбивались из-под шерстяного платка.

– Да что ты заладил! – прикрикнула на него Марьяна. – Не для того я рубаху на бинты извела, чтоб погибнуть! – Она смахнула с лица налипшие волосы. – Не накликай лихо-то!

– Да что тут кликать, когда вокруг такая круговерть. Не замерзнем, так волки придут.

– Волки по норам попрятались, – сердито ответила Марьяна. – Ничего. Выдюжим.

Она остановилась, повернувшись к бьющему ветру спиной. Буран закручивал вокруг пушистые вихри, словно обмахивал песцовым хвостом. Игнат уткнулся в ее плечо носом, вдохнул запах овчинного тулупа. Ноги казались сделанными из поролона, подгибались под весом тела, ставшего тяжелым и неповоротливым.

– Плохо все, – прохрипел Игнат. – С пути сбились.