От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война - Андрей Норкин

Решение Олега Добродеева уйти с НТВ, очевидно, не было спонтанным. Просто потому, что подобные поступки требуют длительного осмысления. Но сам этот процесс оставался недоступным для меня и большинства моих коллег по телекомпании. Разве что за исключением самых высокопоставленных. Так что, по сравнению с сообщением об отставке Бориса Николаевича, новость об отставке Олега Борисовича стала гораздо большей сенсацией. Я набрал его номер, дозвонившись с первого раза. Практически не дав мне задать вопрос, который вертелся на языке, но так и не был сформулирован, Добродеев, не вдаваясь в подробности, успокоил меня, сказав, что волноваться мне не нужно, у меня есть все необходимое для продолжения успешной профессиональной деятельности. Мы поблагодарили друг друга, пожелали удачи и расстались.

Если бы тогда, в январе 2000 года, Олег Добродеев располагал временем и желанием поговорить со мной более подробно, возможно, моя дальнейшая работа на телевидении пошла бы по совершенно иному пути. Лишь через несколько лет я узнал, что отношения внутри энтэвэшной «большой четверки» стали портиться еще с весны, со споров о тональности освещения натовских бомбардировок Белграда. Что эти противоречия обострились после начала контртеррористической операции на Северном Кавказе. Что к концу 1999 года все выплеснулось уже в переход на личности. Но, собственно, почему Олег Борисович должен был тогда говорить со мной столь подробно? Я не входил в число ведущих сотрудников НТВ, не знал его много лет, в отличие, например, от Евгения Ревенко, Елены Масюк или Аркадия Мамонтова, которые ушли вслед за Добродеевым спустя считаные дни. Его позиция, его резоны тогда мне были неизвестны. А в 2000-м мне и самому стало не до аналитики. Я оказался на переднем крае обороны НТВ от «кровавого режима»! Меня вдруг стал узнавать Киселев! Гусинский позвонил мне, чтобы поздравить с днем рождения! Шендерович следил за процессом моего «вырастания в серьезного журналиста – вдумчивого, органичного и совестливого»…

Возможно, тогда я действительно был органичен. Потому что искренне верил в то, что говорил и что делал. Безусловно, я был совестлив. Потому что не представлял, как могу сомневаться в честности моих начальников, как могу не подать им руку помощи в ситуации, когда у них отнимают дело всей их жизни. И потом, почему у них? У меня отнимают! Меня лишают работы моей мечты! В общем, органичности и совестливости было хоть отбавляй, а вот с вдумчивостью Виктор Анатольевич мне явно польстил. В течение двух следующих лет я действовал как настоящий Наполеон: ввязывался в бой, а потом смотрел, что из этого получалось. Это были сверхнасыщенные два года… Время взлета и падения Уникального журналистского коллектива…

Часть 2. Взлет и падение Уникального журналистского коллектива

Глава 7

Авторство термина УЖК – «Уникальный журналистский коллектив» – приписывается Леониду Парфенову, человеку, обладающему удивительным даром владения словом. Да, я помню, что описал его как журналиста, «всегда придававшего форме подачи информации чуть больше значения, чем ее сути». Тут нет противоречия. Не было бы столь очевидного увлечения Леонида Геннадьевича визуальной стороной телевидения (что, в общем-то, правильно, ТВ – это движущееся изображение) – не было бы программы «Намедни» и мы не познакомились бы с инфотейнментом в его российской версии.

Вместе с тем Парфенов, возможно, сам к тому и не стремившийся, – пожалуй, единственный из современных отечественных журналистов, кто создал собственную школу. Не в том смысле, что он усаживал молодых корреспондентов за парты, – конечно, нет. Они сами устраивались перед экранами, впитывали увиденное, а главное, услышанное, и начинали копировать его манеру. Как правило, получалось не очень хорошо. Что объяснимо – копия всегда хуже оригинала! (Те, кому парфеновская подача не нравилась, процесс появления его многочисленных клонов так и называли – «парфеновщина».)

А дело было в том, что Леонид Парфенов мог придать слову не только абсолютно неожиданное звучание, но даже изменить его коннотацию. Это достигалось за счет мимики, какого-то движения в кадре, но главное – за счет интонации. Начиная с 2000 года я совершенно серьезно считал себя частью самого высокопрофессионального, самого талантливого, самого лучшего журналистского коллектива страны. Некоторые мои коллеги, по-моему, до сих пор себя так позиционируют. Сам Леонид Геннадьевич до поры до времени тоже входил в состав этого творческого союза, именовавшегося НТВ. Когда «команда Евгения Киселева» отправилась в свои блуждания по различным телеканалам, сопровождавшиеся громкими скандалами разногласия Парфенова с Киселевым уже давным-давно прошли точку невозврата. И в какой-то момент Парфенов сократил наш титул «Уникальный журналистский коллектив», который мы гордо носили перед собой подобно Знамени Победы, превратив его в уничижительное «УЖК», к нам и приклеившееся. Благородное звание обернулось прозвищем, причем довольно обидным.

С другой стороны, 2000 год без всяких сомнений можно считать лучшим годом в истории «гусинского НТВ». Кадровый состав телекомпании просто блистал звездными фамилиями, а эфирная сетка – популярными программами. Если в 1999 году НТВ получила четыре премии ТЭФИ, то в 2000-м – восемь! В 2001-м, кстати, всего две… Постоянное адреналиновое существование вне эфира, видимо, как-то всех нас подталкивало к новым свершениям. Но ошибки, ранее допущенные нашими руководителями, оказались непосильным грузом.

Мне кажется, сейчас самое время подробнее рассказать о том, что же произошло в отношениях НТВ и Кремля, почему эти отношения совсем расклеились? Первое, что нужно понимать, – конфликт был сложносочиненным. И во многом был вызван безграничной фантазией Гусинского. Владимир Александрович – человек яркий, творческий, креативный, но безумно увлекающийся. Это неумение остановиться у последней черты подводило его не только в бизнесе, но и в политике, что, впрочем, для России того времени было почти одним и тем же.

Судите сами. Появление в отечественном телевизионном эфире телекомпании НТВ пришлось на октябрь 1993 года. 22 ноября 1998 года – всего через пять (!) лет – «Медиа-Мост» запустил в космос собственный спутник! Это свидетельствует о том, какими грандиозными темпами развивался медиабизнес Гусинского. Спутник «Бонум-1» был построен в США. На орбиту его отправила американская ракета с американского же космодрома. Гусинский лично находился тогда на мысе Канаверал, наблюдая за запуском. Начало работы спутника должно было ознаменовать финальную стадию грандиозного проекта телевизионного завоевания России. «Бонум-1» предназначен был для обслуживания системы спутникового телевидения НТВ+, которую Гусинский видел завершающим этапом своей экспансии. Цифровое НТВ+ присоединялось к «обычному» НТВ, вещавшему в аналоговом режиме с помощью передатчиков и ретрансляторов на телебашнях, и к только что появившейся сети кабельного телевидения ТНТ, уже внедрившейся в регионы. Таким образом телекомпании «Медиа-Моста» должны были получить доступ ко всей территории страны и намеревались предложить потребителю самое насыщенное телеменю из всех на тот момент существовавших.

Таков был план, реализация которого стоила Гусинскому крови и нервов еще на стадии обсуждения. Малашенко выступал категорически против идеи развертывания системы НТВ+ и всей этой «космической одиссеи». Но Гусинский его не услышал. С выслушиванием чужого мнения у Владимира Александровича были настолько серьезные проблемы, что ко времени моего с ним близкого знакомства он ударился уже в другую крайность: стал прислушиваться ко всем и к каждому, в результате чего добиться от него согласия на что-либо можно было, лишь действуя по принципу «кто раньше встал, того и тапки». Время подтвердило правоту Малашенко: авантюра со спутниковым телевидением оказалась «Медиа-Мосту» не по зубам. Обслуживание самого спутника и выплаты по кредиту, полученному в Америке на его покупку; строительство собственного телегородка НТВ в Сколково; массовая продажа зеленых спутниковых тарелок НТВ+ – все это прекрасно выглядело на бумаге, на стадии разработки. Но дефолт 1998 года в первую очередь изменил бюджетные планы населения. Платить почти по триста долларов за комплект спутникового телевидения оказалось по силам далеко не всем. Предполагалось, что за год количество подписчиков НТВ+ перевалит за цифру в полмиллиона человек. Но в реальности процесс пошел в обратном направлении. К концу 1999-го численность обладателей зеленых тарелок сократилась с пиковых ста восьмидесяти до ста девяти тысяч человек. Содержать систему за счет денег подписчиков было невозможно, проект, едва родившись, стал убыточным.

Другой серьезнейшей проблемой стал крах рекламного рынка. Телевизионная реклама – главный финансовый источник – если не исчезла совсем, то сильно потеряла в качестве. Одно дело, когда вы рекламируете товары премиального сегмента, и совсем другое, когда вы вынуждены предлагать зрителю что-то типа «супершвабры» в программе «Магазин на диване». Стратегическую программу развития «Медиа-Моста» пришлось резать по живому. Было законсервировано строительство новых телестудий; заморожен проект создания собственной сети кинотеатров, флагманом которой должен быть стать столичный кинотеатр «Октябрь» с революционной технологией показа кинофильмов с помощью тех же спутников; пришлось отказаться от выхода на биржу. Однако все эти меры оказывали незначительное влияние на финансовое положение «Моста». А вот уже полученные кредиты нужно было обслуживать, но денег на это не было. Сам Гусинский тогда сетовал на отсутствие стабильности в обществе, как экономической, так и политической. «Ошибка заключалась в том, что мы считали Россию достаточно стабильной, чтобы вкладывать капитал в бизнес и развитие», – говорил он Дэвиду Хоффману. Интересно, что сам Хоффман видел причины трудностей главного акционера «Медиа-Моста» в другом. По его мнению, Гусинский просто не мог оставаться в стороне и строить бизнес посредством исключительно деловых инструментов. «Он был олигархом, а олигархи делали крупные ставки. Они управляли страной».