Из круиза с любовью - Осипцова Татьяна

– Я могу отдохнуть? Между прочим, я не просиживаю задницу в кресле целыми днями, как некоторые!

И правда, по сравнению тем, что она успевала переделать дома, работа для Вики была отдыхом. Она никогда не ложилась спать, пока не перестирывала и не переглаживала все; никогда не оставляла на утро даже одной невымытой чашки. До того, как укладывала Анечку, занималась с ней, играла, читала книжки. Потом стирка, мытье посуды. Вставала Вика в начале шестого, вместе с мужем, кормила его завтраком, делала обед на день, отводила в садик дочку, убиралась в доме… Но она привыкла к такой работе с самого детства и другой жизни не представляла.

Так прошел еще год. Не стало Советского Союза, вместо пятнадцати республик оказалась одна, Россия, и непонятное межгосударственное образование ― СНГ.

Незадолго до Беловежского соглашения Лешка наконец купил автомобиль. Десятилетний «Опель» выглядел, как новенький, и стоил дороже «жигулей» с конвейера. Соколов очень гордился своей машиной. Один раз они прокатились на ней в Максатиху. Это оказалось целым событием для их прежних соседей. Многие высыпали во двор, чтобы как следует рассмотреть Лешкино приобретение. Тетя Ира даже устала отгонять мальчишек, лапавших машину.

Викин отец, увидев, только буркнул:

– Ишь ты, иномарка! Разбохатели, что ли? ― сплюнул на сторону и отошел.

В родительский дом Вика старалась не заходить. С отцом только здоровалась. Лешка тоже предпочитал с тестем не общаться.

А через два месяца после покупки машина сломалась. Алексей въехал в какую-то колдобину и задел полуось. Он искал запчасть в Подольске, ездил по столичным автосервисам, но такой полуоси там не нашлось ― редкая модель. Машина осталась куковать во дворе.

– Леш, да продай ты ее к черту! «Жигули» купим, их хоть чинить без проблем! ― уговаривала Вика.

Муж продолжал искать полуось, отмахиваясь от жены, пока не признался, что купил машину по доверенности без права продажи, и надо ждать, когда хозяин вернется из зарубежной командировки. Но дождаться этого было не суждено. Через некоторое время выяснилось, что мужик, продавший ему «опель», остался за бугром навсегда.

Вика предлагала продать машину на запчасти ― доверенность кончится, все равно ездить не сможет. Однако Лешка цеплялся за свою тачку, надеялся еще покататься на ней. В некоторых вопросах он был жутко упертый и глупый, и никак не хотел признавать, что жена права, говоря, что еще через год этот автомобиль превратится в груду ржавого железа, а деньги, которые за него пока еще можно выручить, обесценятся.

– Много ты понимаешь! ― упрямился он.

А Вика уже действительно намного больше его понимала в вопросах собственности, денег, автомобилей, получения прибыли. Она работала среди людей, которые целью своей жизни сделали деньги, для которых упустить что-то из рук, потерять нажитое, было недопустимым. А ее муж позволял своей мечте, машине, на которую деньги копил несколько лет ― притом копил заработанные, а не украденные, ― разрушаться и обесцениваться у себя под окном.

Виктория прекрасно сознавала, что Воронов и его приятели в кожаных куртках отнюдь не законопослушные граждане. Шеф богател буквально на глазах, в автосалоне появилась ремзона, он открывал бензозаправочные станции, занимался недвижимостью. Это то, что на виду. Но были и еще какие-то дела, о которых Вика предпочитала ничего не знать. Порой она слышала знакомые фамилии в сводках криминальных новостей, а через пару дней начальник ехал на похороны. Сотрудники перешептывались: «Как бы нашего не грохнули». Взамен исчезнувших появлялись новые лица в кожаных куртках или длинных черных пальто. Многие из них теперь ходили с телохранителями. Гориллообразные охранники в ожидании своих хозяев вставали возле стены по стойке «вольно» и не отвечали на Викины предложения присесть.

– Артем Михайлович, ― жаловалась она шефу, ― я себя неудобно чувствую, когда они вот так тупо стоят, сели бы….

– Ну, сесть они всегда успеют, ― хохотал Воронов. ― Пусть стоят. Терпи.

Начальник ей нравился. Почему-то она вовсе не воспринимала его, как бандита. Он хорошо к ней относился, доверял, насколько возможно, с предложениями поужинать больше не приставал.

Однажды, на следующий день после очередных похорон, он позвал Вику к себе в кабинет в конце работы. Достал из шкафа коньяк, две рюмки, и спросил:

– Выпьешь со мной?

Она только открыла рот, чтобы отказаться, но он опередил:

– Я вчера лучшего друга похоронил.

Ничего не говоря, Вика присела к столу.

– Антоху Зиновьева, я с ним с шестого класса дружил. Потом вместе в автодорожном техникуме учились.

Вика помнила Зиновьева, он часто заходил.

– На Ирку, его жену, смотреть страшно, черная вся. И как ее утешить? Она с ним двенадцать лет… А я двадцать пять…

Артем Михайлович разлил коньяк.

– Помянем.

Вика отпила половину и извинилась:

– Простите, Артем Михайлович, я не пью, то есть так много сразу проглотить не могу. Расскажите мне о своем друге, какими мальчишками вы были… Наверно, хулиганили?

Воронов начал вспоминать о детских проказах, о том, как вместе с Антохой они целый месяц готовились к путешествию в дальние страны, сухари сушили, соль, спички, сгущенку запасали. Набрали целый рюкзак и доехали… аж до станции Бологое, где их, безбилетников, милиционер сцапал и препроводил по месту жительства… О том, как в десятом классе влюбились оба в одну девчонку, чуть не поссорились, а она выбрала самого большого дурака в их дворе, второгодника Вовку Дуженкова, вышла за него замуж, ждала из армии, родила ему двойняшек, и в двадцать два года осталась вдовой. Вовка по пьяному делу под поезд попал. Тошка тогда почти год вокруг Ирки ходил, пока она не поняла, что это серьезно, и он хорошим отцом ее мальчишкам будет. Потом у них девочка родилась, Леночка, ей сейчас десять лет.

Артем Михайлович налил еще, они выпили.

– Вот жизнь поганая пошла! ― проговорил он, качая головой.

– Вы сами себе такую жизнь выбрали…

Слова вырвались нечаянно, Вика забыла, кто перед ней.

Шеф посмотрел внимательно.

– Ты умная девочка и правильно говоришь: сами. А коль выбрали ― негоже на попятный идти. Но кто же мог знать, что все будет так страшно и всерьез?.. Вначале считали, что это только справедливо ― у государства отобрать, что нам недодали. Ты молодая, не помнишь, как еще при Брежневе воровать начали, тащили все, что плохо лежит. А нормально работать никто не хотел, потому что за зарплату, которую тогда платили, можно было только вредить ― Тошка так говорил. При Андропове ненадолго гайки закрутили, зато потом… все бросились наверстывать упущенное.

– Не все, ― вставила она.

– Все, у кого смелости хватило, ― отрезал шеф, ― или, если хочешь, жадности. И ведь никому тогда в голову не приходило, что вскоре начнут не у государства, а друг у друга кусок вырывать, убивать за бабки. А все с Афгана началось. Мужики оттуда злые пришли, к крови приученные. Сотни, тысячи мужиков, умеющих убивать, привыкших убивать. Оружие на руках появилось. Это уж прапорам жадным спасибо сказать надо ― нашли, суки, чем торговать! А как говаривал Антон наш Павлович Чехов: «Если в первом акте на стене висит ружье ― в третьем оно выстрелит». Вот и устроили, блин, Чикаго. Стреляют и стреляют!!! Стреляют и стреляют!!!

В бессилии Воронов стукнул кулаком по столу.

– Выпейте, Артем Михайлович, ― поторопилась Вика налить ему и себе.

Отставив пустую рюмку, он посмотрел на нее совсем трезвыми глазами.

– Спасибо, Вик. Тебя, наверное, дома ждут. Я скажу, чтоб отвезли.

Дома действительно, ждали. Лешка курил на балконе и видел, как жена вышла из черного «Мерседеса». Он встретил ее подозрительным взглядом:

– Тебя уже начальник до дому подвозит?

– Пришлось задержаться на работе, и он своего водителя послал….

– Да от тебя коньяком разит!

– Выпили в честь дня рождения бухгалтерши, а потом нас с ней вместе в машину посадили, вначале ее завезли… ― Вика терпеть не могла врать, но понимала, что правду иногда лучше не говорить. ― Да я и задержалась-то всего на час. Лешка, ты что, ревнуешь?… Лавры моего папаши покоя не дают? ― она улыбнулась, пытаясь обратить все в шутку. ― Лучше скажи, ты голодный?