Мои неотразимые гадюки. Книга 3 (СИ) - Сергеева Александра Александровна

Его резоны пролетели башку насквозь и пулей вылетели за ненадобностью – манипулятор не принял их всерьёз как какие-нибудь достойные внимания аргументы. Вероятность их обнаружения на этой стадии операции действительно достаточно невысока. Однако за отсутствием аргументированного повода для задержки… Короче, хлюзды человеческой составляющей мутанта в аргументах не числятся, как бы та биомасса не извращалась. Так что пусть эта составляющая – если не хочет, чтобы армы вынесли её из крепости на пинках – мобилизует себя на преодоление очередного этапа.

– Очередного? – обалдел Дон. – Опять? Не финишного?

Следующий час с небольшим он посвятил внутричерепному скандалу на «псарне». Хотя «барбос», как всегда, качественно драл в клочья шныряющий по крови адреналин.

А назавтра перед рассветом стабилизатор системы напоказ мужественно и бодро умаршировал из приглянувшейся крепости, имеющей все достоинства «синицы в руках». Очередной лес, очередные буреломы и рюкзак на давненько отвыкших от него плечах. Причём, сестрица с Дайной набили его от души, так что он чуть ли не лопался. А Дон чуть не пахал носом землю, согнувшись в три погибели. На великодушное предложение «взять груз на себя» Дон отказался, ибо армов вообще нагрузили, как верблюдов: и своим, и чужим. В общем, путь, который налегке можно было пролететь часика за четыре, Дон прополз лишь к обеду. Да и то, пусть спасибо скажут, что не окочурился. Интересно, а эти скоты понимают, что манипулятор у них не железный?

«Скоты» понимали. Девки встретили своего периодически обожаемого Донатика с распростёртыми объятьями. И с горячим обедом: первое, второе да ядовитый «компот» манипуляторов. Хлебая горячее жирное пахучее варево, Дон вдруг почувствовал потребность поныть, как в детстве перед мамой, пичкающей его манной кашей. Не умея себе отказывать там, где необходимость казалась хоть чуть-чуть сомнительной, он от души раскис, расплываясь сопливой лужей. Девчонки бросились ему подыгрывать, сюсюкая с расписавшимся маменькиным сынком манипулятором. Даже стесняющаяся образованных ведьм Дайна включилась в игру «муси-пуси», что ознаменовало окончательное вживление девчонки в коллектив.

Армы не снизошли даже до насмешек в адрес придурочного гада – начисто проигнорировали бабий базар. Они с умным и героическим видом обозревали вздымающийся перед носом перевал. Чисто Наполеоны Ганнибаловичи перед Альпами со слонами подмышкой. Впрочем, со слонами им повезло больше, чем Ганнибалу: граги не считали сию преграду чем-то выдающимся. Видали они и похлеще – было написано на каждой морде, что поворачивалась в сторону перевала в поисках того, на что так увлечённо пялились двуногие.

Как ни странно, спокойствие грагов действовало на Дона более благотворно, нежели спокойствие людей. Темны глубины души человеческой, а уж в душе мутанта и вовсе чёрт ногу сломит. Дон и не пытался раскладывать в этом мраке по полкам свои чувства – он и самих полок-то завести не удосужился. Сваливал всё как попало, но оно, как ни парадоксально, само собой организовывалось в некий порядок. И ощущение этого порядка наглядно демонстрировало правильность происходящего. Жаль, что правильность избранного пути там не разглядеть: мрак – он и есть мрак.

Глава 5

Интересно, а эти скоты понимают, что манипулятор у них не бессмертный?

Седловина Двугорбой горы – печально знаменитый кабаний перевал – была проходима даже зимой. Там, где пролазили громадные толстобокие граги, мало что помешает даже тому самому Ганнибалову слону. Двугорбая щетинилась густо сплетённым лесом, и кабаний перевал смотрелся бельмом на глазу. Дон не мог понять: почему предки не перекрыли эту лазейку на базу капитально?

Если поразмыслить, весь этот горный район превратили как бы в одну гигантскую крепость. Вокруг Черногорской Утробы целых девятнадцать разнокалиберных «китайских» стен. Эти сооружения торчат везде, где можно пройти, не карабкаясь по отвесным склонам. Каждую щёлочку забаррикадировали. А тут просто накидали перевал из камней и чем-то залили, чтобы склеилось. Оно, конечно, склеилось, но за пятьсот лет, что хочешь, размокнет да растрескается. Хотя, кто так далеко заглядывает? А кто, всё-таки заглядывая, не видит там окончательной и бесповоротной победы собственных честно завоёванных интересов? Да пресмыканий того, что осталось от врага. Если там ещё есть, чему пресмыкаться.

Перевал могучее воинство ограниченного контингента манипулятора перемахнуло играючи. У них в эмиграции вообще всё шло как-то играючи – не то, что дома. Девки не в счёт, а вот мужики заметно вошли во вкус свалившейся на них вольницы. И не только дефективные армы, склонные к индивидуализму. Тарьяс вон преобразился из вечно хмурого набыченного гоблина в гоблина «ясного ликом» и «светлого взором» – это его так Лэйра приложила. И всё лезла к мастеру с предложением пересмотреть взгляды на холостую жизнь.

Достижения самопроизвольного улучшения самочувствия объектов системы радовали. Только вот Дону порой казалось, будто армы не до конца поверили в свою райскую жизнь. И вечно ожидают от них с дедом какого-то подвоха. Чуть ли не дурацкого низвержения их в мрачные дебри рабства. Больно надо! Кому они нужны – дефективные рабы, склонные не только к индивидуализму, но и к самоопределению с самомнением. В рабство берут народ приспособленный, подготовленный жизнью к беспечному существованию под сенью руководящей воли рабовладельца. А не этих фрондёров, которых собственные коллеги собирались прибить за неподходящие для совместной жизни кондиции.

«Системник» начисто отметал его фантазии, переходящие в инсинуации. А «барбос» периодически поднимал вопрос о дееспособности биологической половинки манипулятора. Ему дай волю, располовинит бедного мутанта, просчитав вероятность его дальнейшего половинчатого существования, как вполне приемлемую. Располовинит, понятно, не физическим образом: мозги на два не делятся. А возьмёт, скажем, и сделает человеческую половинку тихим идиотом. Подобные мысли поднимали на дыбы весь внутричерепной коллектив манипулятора. Дон не слушал их вопли с резонами – он просто наслаждался прикольной склокой на псарне. Чисто по-человечески.

«С той стороны» подножие Двугорбой огибала широкая, но не слишком глубокая река Грозная, как её прозвали аборигены, когда ещё здесь тусовались. А тусовались всерьёз, обнаружив парочку старых месторождений чего-то. И месторождений явно не выработанных, ибо древние заметно налегали на всякие искусственные материалы. Клинило их на химии в борьбе за надёжность и долговечность того, что не ржавеет и не трескается по швам.

Не испорченных научной революцией потомков вполне устраивало то, что ржавеет, но места его залегания были драгоценной редкостью. Феодал, на земле которого оно залегало, почти король. И хроническая мишень для набегов претендентов. Дон представлял, какая жаба душит окрестных правителей: Черногорье поразительно точно и досадно олицетворяет локоть, до которого не дотянуться зубами. Или, скажем так, дотянуться, но не всякими зубами. Лично он как раз и является счастливым обладателем подходящих – хай все удавятся, когда он откусит этот жирный кусок.

За рекой Грозной начиналось то, что прозывалось кабаньими землями – преддверием самой Утробы. Правда, это ещё не означало, что они тут кишмя кишат. «Ищейка» уведомила: в данный момент грагами вокруг и не пахнет. Так что пока исследователи своих земель могут двигаться к базе в относительной безопасности. Чьей безопасности – невольно хмыкнул Дон, любуясь со спины Троцкого атлетическими играми пеших армов. Мужики от скуки не знали куда себя деть. Вот и носились туда-сюда: бег с препятствиями в поисках более солидных препятствий.

А манипуляторы с щупами трусили себе потихоньку на грагах, которые под ними то и дело пытались перевозбудиться. Их дёргали за нерв многочисленные следы жизнедеятельности сородичей. Молодняк-то, понятно, не в теме. А вот Троцкий с Гортензией – настучал «системник» – здорово опасались встречи с местным населением. Какие-то у них тут проблемы с добрососедством.