Леонардо да Винчи. Микеланджело. Рафаэль. Рембрандт (сборник) - Михаил Филиппов

В Риме путников ожидал самый радушный прием; Лев X осыпал Леонардо похвалами и сказал ему: «Работай во славу Божию, Италии, папского престола и твою собственную».

Леонардо обещал взяться за работу. Но он не мог вдохновляться по заказу, а написать что-либо посредственное для папы не хотел. «Папы нетерпеливы, – замечает Арсен Гуссэ, – потому что их власть в здешнем мире непродолжительна». Леонардо замышлял грандиозный сюжет и хотел на этот раз достичь небывалого технического совершенства и прочности красок. Опыт прошлого был поучителен: «Тайная вечеря» на глазах самого Леонардо темнела и тускнела. Папа стал торопить художника; Леонардо временно совсем бросил кисть и лишь вследствие усиленных просьб одного из приближенных папы, Бальтазара Турини, взял ее, чтобы написать для последнего две картины: Мадонну с младенцем и ребенка, изображающего любовь. «Прекрасно, грациозно и чудесно», – в один голос говорят об этих картинах Вазари и Боргини. Ни одна не дошла до нас.

Но Лев X стал терять терпение. Он опять послал к Леонардо справиться о своей картине. Чтобы написать произведение, достойное его святейшества, ответил Леонардо, надо «торопиться медленно». Затем он прочел посланным целую лекцию о приготовлении масла и красок. В другой раз посланные папой застали Леонардо за какими-то химическими опытами. На вопрос, что он делает, художник сказал: «Я дистиллирую различные травы, стараясь получить лак более чистый, более гармоничный и наименее вредный для красок». Узнав об этом, папа воскликнул с досадою: «Вот человек, от которого мы никогда не добьемся толку! Он начинает как раз с того, чем надо кончить».

Уверяли, будто, узнав об этих словах папы, Леонардо немедленно оставил Рим. Это басня, потому что в Риме Леонардо начал и окончил свое «Святое семейство»: именно эту картину он готовил для Льва X. Наиболее веское доказательство дано Стендалем, который показал, что прекрасная фигура святой Катерины (она стоит за Богоматерью и читает) написана с жены Джулиано Медичи, брата папы Льва X.

Эта картина известна в России более, чем какое-либо иное произведение Леонардо да Винчи, так как она находится в Эрмитаже и приобретена еще в прошлом веке Екатериной II. Об истории ее приобретения существуют различные легендарные рассказы, из которых достовернее других следующий. Картина попала во дворец герцогов Мантуанских. Дворец этот был разграблен немецкими войсками, и картина исчезла без следа. Впоследствии ее нашел каким-то образом аббат Сальвадори, секретарь губернатора Мантуи, графа Фирмиана. Боясь, чтобы губернатор не отнял у него картины, аббат тщательно скрывал ее, показывая лишь ближайшим друзьям. По смерти аббата его наследники поспешили перевезти картину в Морис, в Трентине; здесь-то ее и открыли агенты Екатерины II, и картина была куплена для Эрмитажа. Несколько загадочная история переселения ее была единственной причиной, позволившей весьма многим из так называемых общепризнанных ценителей искусства отвергать принадлежность этой картины кисти да Винчи. В особенности обессмертил себя известный Виардо, написавший в своей никем теперь не читаемой книге «Германские и русские музеи» следующие слова: «„Святое семейство“ – это плохая страница, в которой две женщины, Мария и Катерина, срисованы по одному шаблону, где все безобразно, неграциозно, наполнено гримасами (laid, disgracieux, grimacant)». Зато все находящиеся в Лувре картины, по мнению Виардо, – верх совершенства.

Кроме этого луврского патриота, почти никто из критиков не решался отрицать, что оригинал картины принадлежит кисти великого художника. Многие, однако, уверяли, что в Эрмитаже находится только хорошая копия. Но хорошая копия находится в Милане, и никто не скажет, что она лучше оригинала.

Все истинные знатоки искусства называют «Святое семейство» одним из гениальнейших произведений живописи. Пассаван говорит: «Все, кто видел эту картину в галерее Эрмитажа, признают, что это дивное произведение. Советник Пагави нашел ее столь превосходною и столь похожею на произведения Рафаэля, что нарочно отметил ее шифром Леонардо, чтобы ее не приписали Рафаэлю».

Этот шифр – затейливая арабеска, состоящая из букв Л. Д. В. (Леонардо да Винчи), – ясно виден на картине. Но, по всей вероятности, его выставил сам художник; хотя не в его обычае было ставить шифры, но совершенно такая же арабеска находится еще на одной, уже, несомненно, ему принадлежащей картине.

«Святое семейство» было написано, по всей вероятности, в 1515 году.

Стендаль пишет о «Святом семействе» с энтузиазмом. «Мария, – говорит он, – вида en face. Она смотрит на сына с гордостью. Это одно из грандиознейших изображений Богоматери, какое когда-либо существовало». Арсен Гуссэ заходит даже слишком далеко, утверждая, что «тип Рафаэля превзойден здесь на сто локтей, так как у Леонардо Богоматерь уже предчувствует в младенце Бога». О фигуре Иосифа Стендаль пишет: «Иосиф улыбается младенцу с любовью и совершенной грацией. Леонардо понимал, однако, что столь важный сюжет нельзя сделать веселым, и в этом смысле он является предшественником Корреджо». О младенце Иисусе Гуссэ говорит: «Как он человечен, сколько живости, радости. Эта молодая душа, ставшая душою мира, должна была находиться в богато одаренной плоти». Все эти суждения, впрочем, дают весьма слабое понятие о картине – они приведены, только чтобы показать, что и во Франции не все судят подобно Виардо.

Если что действительно заставило Леонардо покинуть Рим, то никак не случайная нетерпеливая фраза папы Льва X. Соперничество с Микеланджело было гораздо более серьезной причиной отъезда Леонардо.

В то время в Риме, кроме Леонардо, находились еще два равных ему гения – Микеланджело и юный Рафаэль. Первый был его врагом, второй – восторженным почитателем и даже учеником, если только величайший из итальянских живописцев имел учителя. Во всяком случае, Леонардо повлиял на Рафаэля гораздо глубже и в лучшем направлении, нежели сухой и резкий Перуджино.

Еще в 1504 году, в начале знаменитого флорентийского поединка между Леонардо и Микеланджело, Рафаэль нарочно примчался в Рим. Один историк рассказывает, что Рафаэль извлек огромную пользу из соперничества между обоими своими великими современниками, потому что друзья и сторонники каждого из них весьма резко критиковали произведения противной стороны. Конечно, не эти сплетни и интриги развили вкус Рафаэля, у него были собственные глаза, и он был более способен, чем все флорентийские государственные советники, сравнить и оценить картоны Леонардо и Микеланджело.

Только в самое новейшее время необычайно добросовестные, хлопотливые и талантливые исследования немецкого критика Поля Мюллера Вальде выяснили вполне вопрос о весьма значительном влиянии, оказанном Леонардо на Рафаэля. Давно уже Арсен Гуссэ сказал, что картины Леонардо, его Мадонны и его рисунки «открыли Рафаэлю глаза». Значение этой случайно брошенной фразы только теперь вполне подтвердилось. Немецкий критик доказал, что многие из капитальнейших работ Рафаэля находятся в генеалогической связи с рисунками Леонардо, и, главным образом, с теми из них, которые относятся еще к эпохе молодости да Винчи.

Когда Леонардо прибыл в Рим, Рафаэль был наверху своей славы. Он принял Леонардо как лучшего друга, почти как отца, но, увлеченный своей земной любовью и неземными идеалами, слишком юный по сравнению с Леонардо, не мог быть его товарищем. Что касается Микеланджело, он счел прибытие Леонардо нарушением своих прав. Ему было поручено украсить фасады нескольких церквей и папские гробницы, и он не терпел соперников. Повторилась флорентийская история; Леонардо не устоял в борьбе с полным силы противником и уступил ему место.

Перед этим, однако, между обоими врагами произошло состязание, на этот раз не карандашом, а пером. Леонардо да Винчи изложил свое мнение о превосходстве живописи над скульптурой.

Вот что пишет Леонардо:

«Скульптура есть механическое искусство. Работа скульптора чисто ручная и требует по преимуществу физического усилия.

Живописец, для того чтобы прийти к желанной цели, должен знать все, что относится к свету и к противоположности света, то есть к окраске, рисунку, размерам тел, к изменениям цвета и формы, которым подвергается предмет, приближаясь или удаляясь от глаза наблюдателя; живописец должен изучать также явления движения и покоя.

Скульптор должен заниматься единственно телами, фигурою и положением. Ему незачем заботиться об освещении, тенях и цветах. Знания линейной перспективы для него достаточно.

Живопись вся – свет и вся – тень. Скульптура изображает лишь известные действия света. Простой рельеф доставляет ей сам собою тени. Что удивительно в произведении живописца, это то, что предметы, изображаемые живописью, как будто выделяются или выдаются из плоскости, на которой они нарисованы. Произведения скульптуры кажутся тем, что они есть, это простые воспроизведения того, что есть, без всякой искусственной иллюзии. Всякое человеческое произведение, основанное на опыте и осуществляемое ручным трудом, есть ремесло или механическая наука».