Золя - Александр Пузиков

Вильмессан проявил исключительную оперативность. Беседа с Золя состоялась на другой день.

— Ну что ж, молодой человек, все, что вы будете давать в течение месяца, пойдет. «Эвенман» ваша! В конце месяца вы будете иметь что-нибудь для утробы, а я буду решать, что мне с вами делать дальше.

31 мая 1866 года в «Эвенман» за подписью Вильмессана появилась заметка:

«…«Эвенман» не хватало литературной критики… Я привлек в качестве сотрудника для этой работы молодого писателя, очень сведущего во всех деталях книготорговли, человека остроумного и с воображением, вдумчивого и с хорошим вкусом, немногие книги которого превосходны и вызвали хорошие отклики прессы. Зовут его г-н Эмиль Золя. Мой план, полностью согласованный с моим редактором, явится новостью для читателей… Следить за книгами, которые вышли и которые выходят, если это представляется возможным, оценивать их беспристрастно, кратко, раскрывать в них все, что заслуживает внимания, выделять места, фрагменты, страницы, подобно тому как мы это делаем в отношении сцен из комедий, куплетов, остроумных выражений или шуток в водевиле, находиться в курсе специальных новостей, короче говоря, вести хронику, развлекая читателей библиографией (это тяжелое слово, не должно вас пугать), — вот роль Эмиля Золя. Если мой новый тенор будет удачен, тем лучше. Если он потерпит неудачу, то ничего не может быть проще. Ему заявлено, что в этом случае договор, обязывающий его, будет расторгнут, и я перечеркну в списке сотрудников его должность».

Заметка Вильмессана, в которой он отдает должное своему новому сотруднику и вместе с тем весьма бесцеремонно и во всеуслышание предупреждает его о возможных последствиях в случае провала, не очень смутила Золя. Знакомый с нравами прессы, Золя не обратил на нее никакого внимания и 1 февраля 1866 года, то есть на другой день после официального увольнения из фирмы Ашетта, дебютировал в «Эвенман». Корреспонденции Золя печатались под рубрикой «Книги сегодня и завтра». Свою первую хроникальную заметку он посвятил книге Ипполита Тэна «Путешествие в Италию». Вильмессан был доволен. В конце месяца Золя получил за свою работу пятьсот франков — сумму, о которой он мог только мечтать. Как раз в это время в Париже открывался ежегодный художественный салон, на котором выставлялись картины, отобранные специальным жюри.

Критические отзывы о картинах салона Вильмессан поручает писать своему новому сотруднику. Под рубрикой «Мой салон» Золя пишет серию статей, поразивших современников неожиданностью суждений и страстностью. В первой из них он подвергает ожесточенной критике работу жюри, которое решало судьбу художников, добивавшихся права быть выставленными в салоне. В следующих корреспонденциях он обрушивается на художников, получивших официальное признание и поддержку. Убедительно и темпераментно говорит Золя о картинах посредственных живописцев, в которых отсутствуют оригинальность и талант. И совсем уж неожиданно для буржуазного читателя «Эвенман» он берет под защиту Эдуарда Мане, над полотнами которого «Олимпия» и «Завтрак на траве» давно уже потешаются официальная критика и публика.

Смелость и новизна суждений малоизвестного критика вызвали ответную реакцию. Особенно энергично запротестовали читатели «Эвенман». По свидетельству Поля Алексиса, некоторые читатели приходили в такое неистовство, что рвали газету прямо на бульваре, перед киосками. Вильмессан получил множество враждебных писем и вынужден был сдаться. Золя предложили прекратить дальнейшую публикацию статей. «Мой салон» закончил свое газетное существование и вновь возродился в издательстве Жюльена Лемера, где вышел отдельной брошюрой.

Статьи «Моего салона» и сейчас производят очень сильное впечатление. Золя повергает в прах казенное искусство, ложный академизм, процветающую посредственность. Он бросает вызов официальным судьям салона и защищает оригинальное творчество таких художников, как Курбе, Эдуард Мане, и других. Вставая на защиту Эдуарда Мане и новой школы раннего импрессионизма, Золя видит в картинах этих художников больше жизненной правды, чем в тщательно выписанных полотнах представителей академической школы живописи. Жизненная правда художника, его темперамента его индивидуальное видение мира — вот что привлекает молодого Золя. Выступления Золя, в сущности, выходили за рамки искусствоведческого спора. Критика рутинного искусства и его покровителей рикошетом била по идеологам Второй империи. Устами Золя говорило молодое, оппозиционно настроенное поколение, говорило горячо, публицистически страстно. Вот несколько отрывков из этих статей:

«Вы знаете, что у нас во Франции все очень благоразумны и осторожны: мы ничего не предпринимаем, не запасшись паспортом, составленным по всем правилам искусства и должным образом проверенным, и если мы разрешаем какому-нибудь канатоходцу дать публичное представление, то предварительно подвергаем его самому тщательному осмотру со стороны властей». Сравнивая салон с рагу, «которым нас ежегодно угощают», Золя осуждает состав прежнего жюри, состоявшего из членов академии, и состав нынешнего, выбранного признанными художниками. Он защищает право непризнанных художников выставлять свои картины хотя бы в галерее «Отверженных» (статья «Жюри»).

После опубликования первой статьи от Золя потребовали объяснений. И Золя отвечал: «Я утверждаю во всеуслышание, что жюри, которое функционировало в этом году, судило пристрастно… Судьям пришлись не по душе сильные и живые произведения, выхваченные из жизни, из самой действительности…»

В следующей статье, «Художественный момент», Золя говорит о своих художественных вкусах, о своих эстетических критериях: «Для меня, для многих, надеюсь, произведения искусства… есть личность, индивидуальность…Я хочу, чтобы художник дышал жизнью, чтобы он создавал новое, как ему подсказывают его собственные глаза, его собственный темперамент».

7 мая появляется его знаменитая статья об Эдуарде Мане. В творчестве художника Золя защищал реалистическое начало: «Две черты характеризуют талант Мане — простота и правдивость». Говоря о картине «Завтрак на траве», он иронически восклицает: «К несчастью, на этом полотне обыкновенные люди, вся вина которых в том, что у них мускулы и кости, как у всех людей».

В статье «Реалисты салона» Золя ополчается против лжереализма, по существу, против натурализма в нашем современном понимании этого слова. Правда, он еще и еще раз повторяет свою формулу о темпераменте художника, которая является для него решающим критерием в оценке искусства, но объективно он за правду в искусстве, против механического копирования действительности. Золя говорит: «Я смеюсь над более или менее точным наблюдением, когда нет мощной индивидуальности…»; «Истина более груба, более энергична…»