Тигр! Тигр! - Альфред Бестер

— Чудо?

— Акустический феномен… такое случается в пещерах… Каприз передачи звука… Старожилы называют это Линией Шепота. Я им не верила. Никто не верит, но это правда! Мы на разных концах Линии Шепота. Мы можем разговаривать. Мы можем строить планы. У нас есть надежда. Мы можем спастись.

Ее звали Джизбелла Мак Куин. Она была вспыльчива, умна, образована и независима. Жофре Мартель пять лет назад начал лечить ее от бандитизма. Джизбелла гневно-шутливо поведала Фойлу о том, как она бросила вызов обществу.

— Ты не знаешь, что джантация принесла женщинам, Гулли. Она заперла нас. Отправила назад в сераль.

— Что такое сераль?

— Гарем. Место, где содержат женщин. Через тысячу лет развития цивилизации мы снова — собственность. Джантация так угрожала нашей добродетели, нашему достоинству, нашей чести, что нас заперли как золотые слитки в сейф. Нам закрыты все дороги. Это страшный тупик, Гулли, и из него нет выхода. Остается только плюнуть на все и идти напролом.

— Зачем это тебе, Джиз?

— Свобода нужна мне как воздух, Гулли. Я хочу жить своей собственной жизнью, а общество заковало меня в кандалы и обрекло на смирение. — И она поведала ему все мрачные и трагические подробности своего бунта: Слабохарактерное Вымогательство, Каскадный Шантаж, Новобрачное и Похоронное Ограбления и другие.

Фойл рассказал ей о «Номаде» и «Ворге», о своей ненависти и своих планах, но не сообщил Джизбелле ни о своем лице, ни о двадцати миллионах в платиновых слитках, скрытых в поясе астероидов.

— Что случилось с «Номадом»? — спросила Джизбелла. — Верно ли то, что говорил тот человек, Дагенхем? Его уничтожил крейсер Внешних Спутников?

— Мне не понять. Сказано — не помню, ты.

— Очевидно, взрыв вызвал у тебя амнезию, а шесть месяцев одиночества и мук усугубили потерю памяти. На корабле не осталось ничего ценного?

— Нет.

— И Дагенхем ни о чем не упоминал?

— Нет, — солгал Фойл.

— Значит, у него была иная причина упрятать тебя в Жофре Мартель. Зачем-то ему нужен «Номад»… Но пытаться взорвать «Воргу» — это глупость. Только дикий зверь грызет захлопнувшийся капкан. Сталь не виновата.

— Не пойму, о чем ты. «Ворга» прошел мимо.

— Кару заслужил мозг, Гулли. Тот мозг, который устроил западню. Выясни, кто находился на борту «Ворги». Узнай, кто приказал уйти. И накажи его.

— Да-а. Как?

— Думай, Гулли. Голова, сообразившая, как сдвинуть «Номад», как из ничего собрать адскую машинку, должна найти способ. Но никаких бомб! — Думай! Разыщи кого-нибудь из экипажа «Ворги». Он назовет остальных. Выследи их, узнай, кто отдал приказ и покарай его. На это требуется время, Гулли… время и деньги, много денег, больше, чем у тебя есть.

Они часами переговаривались по Линии Шепота. Голоса слышались слабо, звучали как будто у самых ушей. Лишь в определенном месте каждой камеры можно было услышать собеседника. Вот почему они не сразу обнаружили это чудо. Теперь они наверстывали упущенное время. Джизбелла учила Фойла.

— Если нам когда-нибудь удастся выбраться из Жофре Мартель, мы будем вместе. Я не могу довериться безграмотному человеку.

— Кто безграмотный?

— Да, ты, — решительно заявила Джизбелла. — Мне приходится все время разговаривать на уличном арго.

— Я умею читать и писать.

— И все… то есть, кроме голой силы — ты нуль.

— Говори толком, ты, — рассвирепел Фойл.

— Я и говорю толком. Что проку от самого лучшего резца, если он тупой? Надо заточить твой разум, Гулли. Надо дать тебе образование.

Он покорился. Он понял: она права. Надо знать гораздо больше не только для того, чтобы выбраться, но и для поисков «Ворги». Джизбелла оказалась дочерью архитектора, получила блестящее образование. Она муштровала Фойла, вбивала в него знания с циничным опытом пяти лет тюрьмы. Иногда он бунтовал против тяжелого труда. Тогда по Линии Шепота кипели яростные, но тихие споры. Затем, в конце концов, он просил прощения и вновь покорялся. Иногда Джизбелла уставала от наставлений. И они просто разговаривали и мечтали.

— Мне кажется, мы влюбляемся друг в друга, Гулли.

— Мне тоже так кажется, Джиз.

— Я старая карга, Гулли. Мне сто пять лет. А ты как выглядишь?

— Кошмарно.

— То есть?

— Лицо.

— Это романтично. Один из тех загадочных шрамов, украшающих настоящих мужчин?

— Нет. Ты увидишь, когда встретимся мы. Неправильно, да, Джиз? Просто: «когда мы встретимся».

— Молодец.

— Мы ведь встретимся однажды, Джиз?

— Скоро, я надеюсь, Гулли. — Далекий голос Джизбеллы окреп. — А теперь пора за работу. Надо готовиться.

За пять лет Джизбелла многое узнала о Жофре Мартель. Никто никогда не джантировал из подземного госпиталя, но десятилетиями из уст в уста передавались слухи и крупицы истины. По этим сведениям Джизбелла быстро установила соединяющую их Линию Шепота. На их основе начала она обсуждать планы спасения.

— Это в наших силах, Гулли, не сомневайся. В системе охраны наверняка есть недостатки.

— Никто их раньше не находил.

— Никто раньше не действовал с партнером.

Фойл не волочился больше в Санитарию и обратно бесцельно. Во мраке он задавал шепотом продуманные вопросы. Ощупывал стены. Замечал двери, их фактуру. Считал, слушал, изучал и докладывал. Фойл и Джизбелла вместе «рисовали» картину порядков и охраны Жофре Мартель.

Однажды утром по возвращении из Санитарии его остановили на пороге камеры.

— Иди дальше, Фойл.

— Это Север-3. Я знаю свое место.

— Двигай, говорят.

— Но… — Фойл пришел в ужас. — Меня переводят?

— К тебе посетитель.

Его довели до конца северного коридора, до пересечения с тремя остальными главными коридорами госпиталя. Там, на гигантском перекрестке, располагались административные помещения и мастерские. Фойла втолкнули в непроглядную темень комнаты и закрыли сзади дверь. Перед ним маячил слабо мерцающий силуэт, едва уловимый контур, не более чем призрачный намек, очертания тела и головы самой Смерти. Два бездонных провала на черепе — глазницы или инфракрасные очки.

— Доброе утро, — произнес Дагенхем.

— Вы?! — воскликнул Фойл.

— Я. У меня есть пять минут. Садитесь. Стул позади вас.

Фойл нащупал стул и медленно опустился.

— Довольны? — поинтересовался Дагенхем.

— Что вам надо?

— Замечаю перемену, — сухо сказал Дагенхем. — В нашу последнюю встречу вы ограничивались исключительно выражением «убирайтесь к черту».