Рассказы и стихи - Олег Никитин

– Да, отец, – сказал бородатый. – Ты вроде ко мне обращался. Извини, я стих сочинял, вот послушай:

Я подошел и увидел внизу:Грязные руки в кровавых потеках,Толстый рабочий, скачущий в лес,Мелкие брызги теплого ветра,От копыт разлетающиеся игриво,Пересекаются в точке полуденного царстваИ блестят, и пенятся словно пиво.Ах, кончаются скоро мои мытарства,Скоро будет опять, как в веселом романе,Будет играть и струиться нега,Давая лениво гнилые побеги.Ночь опустится в черную пашню,Я буду идти, увязая в земле,Видя желтый и острый серпС зазубренными краями –Зеркальное отражение сущего –

– Заметил, вот оно – зеркальное отражение – дальше все навыворот, грязь и смрад или наоборот, – отвлекся на минутку бородач.

Геометрическая фигура острого круга –Кто-то услышит ее, воспаривНад распоротым чревом почвы,Среди белого, жгучего дня,Родившего сладкий и теплый плод,Замкнувший время в немую дрему.И начнется грустная, длинная пьесаО том, что приходит пора печали,И горьким вином разольются слезы,Стекая каплей в глухую полночь,Где тихо бредет осел понурый,Выделяя пота соленого реки,Ведомый крестьянином, тощим и хмурым,С ногами чистыми, словно мрамор –Кто-то подполз и услышал вверху.

В процессе чтения лицо бородача словно бледнело и ощетинивалось. Прокоп Фомич поминутно вздрагивал и следил за густым волосом, лезшим из подбородка чтеца. Стихи он почти не слушал, а что слышал, плохо понимал, и озирался испуганно. Но остальные посетители пивной были заняты своими кружками и не оборачивались на голос стихотворца, вдохновение которого наконец иссякло. Поэт схватил кружку и начал подкреплять силы пивом.

– Сильные стихи, – сказал Прокоп Фомич неуверенно, – только не очень понятные почему-то, хотя слова вроде все русские, да? Ну, да ладно. Ты вот слушай, у меня сегодня год, как сына в тюрьму посадили, понимаешь?

Прокоп Фомич начал вторую кружку и задумчиво жевал креветку. Все-таки стихи бородатого его чем-то задели, эти мраморные ноги чертовы у худого крестьянина. Поэт наклонился над кружкой и молчал, не перебивая.

– Ты слушай, что натворил, – продолжал тоскливо Прокоп Фомич. – Над проходной у нас лозунг висит – «Слава авангарду!», значит, ну, видел наш листопрокатный завод, наверное. И выпили они с приятелем крепко, тот и говорит – давай, мол, пойдем на завод и этот дурацкий лозунг сорвем к черту и в лужу бросим. Осень тоже была, как сейчас, и дождь шел сильный, с ветром. Вот они пришли туда и нет бы действительно сорвать этот лозунг, а они еще затащили его в кабинет, главного авангардиста, а ночью дело было, и присобачили над его столом. А сын пьян был ужасно, разразился фонтаном кильки, и прямо на стол. Жуткое дело. Нашли, статью припаяли, сидит теперь, письма пишет злые. Здравствуй, мол, батя, дай авангардисту по роже и езжай ко мне, развлекись. А я почетным рабочим был, премии получал, а сейчас только герой труда спасает, успел получить два года назад. Такие, брат поэт, дела, хоть вешайся…

Прокоп Фомич отпил глоток и затуманился. Бородач молчал, неподвижно уставясь в кружку. Прокоп Фомич наклонился вперед. Со дна кружки поэта на него посмотрел и как будто подмигнул хитро стеклянный глаз.

Старый листопрокатчик вышел из пивной. Ему захотелось в туалет, но таковой уже много лет не работал, поэтому он направился к знакомой дыре в дощатом заборе, ограждавшем пустынную стройку.

Прокоп Фомич втиснулся в щель и увидел в обрубке бетонной трубы двух посетителей. Они жгли костерок и пили из стакана вино.

– Эстетизм, отец, делает мир еще прекрасней, – высказался молодой интеллигентного вида мужик в очках, ковыряясь куском арматуры в костре, – иди к нам, укройся от дождя.

– Дождя нет, – сказал Прокоп Фомич.

– Это он образно говорит, – произнес другой парень, куривший толстую сигару, – читай, что ты там такого отыскал, Иннокентий.

Прокоп Фомич присел на доску поближе к жаркому огню и протянул к нему зябнущие руки.

– Слушай. Это «Махабхарата», – пояснил Иннокентий Прокопу Фомичу. –

Должны мы любить всех живых, все живое,Ни в мыслях, ни в действиях зла не питая, –Вот истина вечная, правда святая.Все люди прекрасны, что сердцем беззлобны.– И в то же время, – сказал курильщик, –Имени я не имею,Радости я не желаю…

Прокоп Фомич почувствовал, что рана его в груди начала ныть. Она болела все сильней и сильней, пока его не скрутило и не опрокинуло на жесткие доски, лицом к обжигающему пламени. Тотчас же на землю упали первые капли.

1988

Рассказ с картинками

Однажды утром я спускался по лестнице нашего пятиэтажного дома, чтобы прямиком направиться в школу, и тут нос к носу столкнулся с моим давним приятелем. Это был пятиклассник Игорь. Едва завидев меня, он радостно завопил:

– Дядя Коля, смотрите, что я нашел! – и достал из портфеля общую тетрадь бурого цвета. – В макулатуре, – добавил Игорь гордо.

Я открыл тетрадь на первой попавшейся странице и увидел довольно идиотскую картинку: крылатый гроб в облаках и в нем какой-то тип со стаканом лимонада в руке. Что это лимонад, а не сок, я понял сразу.

– Спасибо, Игорь, – сказал я без энтузиазма и сунул приобретение в папку. А вечером пролистал эту ветхую тетрадку и обнаружил страницы две каких-то записей. Вот что там оказалось.

«Без сомнения, вся материя подвержена лептонному распаду, – монотонно бубнил оратор. – И вам, конечно, известно, что вчера начало рассыпаться Солнце, этот безжизненный кусок железа. И, видимо, все мы разделим его участь…»

«Сколько там лет-то прошло? Никак 856 миллиардов? Ну что ж, пожили и хватит… А зачем? Как это зачем? – усмехнулся Джерри. – Ведь известно, что живут для того, чтобы жить».

Мысль текла ровно и спокойно, без зацикливаний. Мозг словно затормозил свою деятельность и выбросил все эмоции.

Здание вспыхнуло у основания и накренилось. Луч бластера скользнул по нему еще раз, и глыба стеклопластика рухнула на землю. Двое прохожих маячили метрах в двухстах. Джерри стал жечь соседний дом.

– Эй, Томми, да этот тип сошел с ума!

– Ну?

– Надо его остановить, пока его самого не придавило.

– Что же тут плохого?

Том подошел к Джерри и тронул его за плечо:

– Парень, тебе помочь?

– Давай, дружище, присоединятся. Работы всем хватит».

На другое утро я опять встретился с Игорем.

– Ну как? – спросил он. – Напечатаете в журнале? Кстати, что такое лептон?

– Это… Ну, вроде как частица. Электрон там, мезон.

– Понятно.

– А напечатать… Ты знаешь, Игорь, этот бред не пойдет ни в один журнал. Мы просто не можем себе представить, что будет с Землей и людьми через такую прорву лет. Какие дома, какие бластеры? Заглядывать так далеко в будущее просто глупо. В общем, читай лучше учебник литературы за седьмой класс.

Игорь только хмыкнул, и мы разошлись.

А тетрадку эту я храню и изредка рассматриваю в ней рисунки. Но теперь они не кажутся мне такими уж дурацкими.

1985

Переход

Шагов не было слышно – каюта, изготовленная из пористого материала, поглощала все звуки.

Джефф включил экран внешнего обзора. Все те же созвездия, что и вчера, тот же черный незнакомый космос. Вот уже почти полгода, как корабль в столкновении с гигантским астероидом потерял двигатель.

Джефф взял пачку листов и в сотый раз стал перечитывать выкладки. «Что же это значит?» – сверлила мозг одна я та же мысль.

И решение пришло.

Он сосредоточился. «Есть ли вакуумные баллоны на корабле? Нет, их уничтожил… Энергия?..»

Джефф прикоснулся к пластику экрана. Он был холодным. Тогда он вышел из каюты и пустым полутемным коридором отправился на склад.

Там царил страшный беспорядок, и Джефф с трудом отыскал лазер и засасыватель пространства – «Запрос-3», легкий ручной агрегат, в просторечии «Засос».

Обшивка с неохотой поддалась – Джефф истратил на нее почти всю батарею. По слабому шипению он понял, что отверстие готово, и приставил к нему «Засос». Но вдруг задняя стенка прибора дала трещину; Джефф сдавил аппарат, пытаясь закрыть щель. И в этот момент «Запрос» рассыпался у него в руках.

Джефф безумным взглядом метнулся по каюте.

Потом он подошел к кровати и лег.

В каюту удалось попасть только на другой день вечером.

Тело Джеффа почернело и раздулось.

Никакого письма, написанного им, не нашли, обнаружили только листки, испещренные непонятными формулами, лазер и обломки ручного, компактного засасывателя пространства, в просторечии «Засоса».

1985

Могильный червь

Земля после дождя оказалась вязкой, налипала комьями на тупой лопате, и ее постоянно приходилось соскребать и без того отяжелевшими подошвами. Веня злился и сопел, выражение его одутловатого лица скрывалось шевелящейся тенью от кроны какого-то дерева, не слишком удачно торчавшего точно между луной и могилой. Хилый холмик, еще полчаса назад покрытый мраморной плитой, за это время переместился на полметра в сторону, потеряв свои относительно правильные формы и став прелой кучей почвы.