Дети сингулярности - Пол Мелкоу

Укрывшись в хлеву, слишком разъяренная для химиомыслей, Меда изрыгала проклятья вслух. Не привыкшие к таким бурным проявлениям эмоций свиньи взволнованно визжали и топали копытцами.

- Она украла наш проект! Да еще и рылась в наших записях! Нет, так больше нельзя!

- Она просто хочет помочь… - сказала я, но никто не купился на эту ложь. - Мы должны дать ей шанс.

Мануэль зарычал и выбросил в воздух злобную феромонную змейку.

- В конце концов, в ярмарке может участвовать любой желающий, - продолжала я.

Нужно что-то делать. Но что?

Никто не смотрел на меня. Нам нужно больше уток. Насколько больше? Намного.

Все повернулись ко мне, и согласие было как запах свежего хлеба. Я могла бы воспротивиться, но не стала. В конце концов, мне тоже хотелось выиграть конкурс!

- Хорошо.

Мы стащили в сарай все инкубаторы, которые смогли раздобыть в лаборатории. Правда, Кэндес все же успела заграбастать себе пару штук. Тогда мы подумали немного и из подручных средств смастерили еще дюжину.

В качестве генного материала мы выпросили в Институте у профессора Эллис самые свежие последовательности: для млекопитающих, рептилий, птиц - всё, что только можно было запихнуть в утиную ДНК. И вот, забросив все дела, мы принялись лепить яйца. Мы занимались этим ночью, и днем, и даже во время занятий. К тому времени, когда нас уже начало тошнить от одной мысли о яйцах, в инкубаторах их лежало больше двенадцати дюжин.

Мы рассчитывали, что хотя бы некоторые продемонстрируют что-нибудь такое, с чем не стыдно будет появиться на ярмарке. Соперничать с такими объемами Кэндес просто не сможет. Так что мы ее сделаем, это наверняка!

- И какие в них гены?

- Ну-у… - неуверенно протянула Меда.

Матушка Редд скептически обозревала длинные ряды утиных яиц. Инкубаторы мы спрятали в пустых стойлах, но не заметить свисающую с балок паутину проводов было довольно сложно.

Матушка Редд просмотрела изменение генетического кода и укоризненно покачала головой.

- У вас же ничего не подписано, - сказала она. Меда опять промычала нечто невразумительное.

- И где у вас контроль изменчивости? Где лабораторные журналы?

На этот раз мы постеснялись даже помычать. В воздухе повисло замешательство. Я уже приготовилась к заслуженной отповеди, но вместо этого матушка Редд сказала:

- Идемте. Хочу вас кое с кем познакомить.

Мы выбрались из хлева и вслед за ней прошли через двор к дому. Всю дорогу я старалась сдержать рвущееся наружу «ну вот, я же говорила». Стром и Бола виновато отводили глаза. Тоже мне, экспериментаторы…

В большой комнате мы увидели Кэндес и еще одну незнакомую цепочку. Это был мужской квинтет, лет тридцати на вид. Один из них прослушивал Кэндес стетоскопом, пока второй простукивал грудную клетку.

- Доктор Томасин, это Аполло.

- А, Аполлон Пападопулос! Рад познакомиться. Цепочка с такой прекрасной родословной…

- Гм… Спасибо.

Кому какое дело до нашей родословной? Мы были задуманы, созданы и выращены в яслях Минго. И вся наша родословная заключалась в том, что генетики взяли и смешали вместе яйцеклетки и сперматозоиды.

- Я врач Кэндес, - заявил он. - Ее создатель. Несколько звеньев Кэндес покраснели.

Для специалиста по человеческой генетике он был очень молод. Однако, должно быть, он еще и необычайно талантлив, раз ему удалось сконструировать септет.

Сравни его лицо с лицом Кэндес, - послал Бола.

И тут я увидела доктора Томасина глазами Бола: да, тот явно был генетическим донором Кэндес. Будь она рождена естественным путем, он назывался бы ее отцом.

Как странно… У нас самих не было ни отца, ни матери, хотя мы имели представление о значении этих слов. Матушка Редд, несмотря на имя, была для нас больше наставницей, нежели реальной матерью.

- Поздравляю, - пробормотала Меда.

- Спасибо.

Доктор Томасин отвернулся и принялся обсуждать с матушкой Редд какие-то проблемы наностыковки, так что мы незаметно сбежали из комнаты, преследуемые по пятам неуемной Кэндес.

- Правда, он классный? - с восторгом выдохнула она.

- У тебя очень симпатичный отец, - сказала Меда, раньше чем я успела остановить ее.

- Он мне не отец! Он мой доктор.

- Но вы с ним… Меда!

- Как поживают твои утки? - спросила я.

- По-моему, они скоро проклюнутся, - сообщила Кэндес. Бола отметил, что на этот раз заговорило другое звено. Она меняла интерфейсы, когда менялась тема разговора, в то время как нашим интерфейсом всегда оставалась Меда, и общение с другими цепочками всегда шло через нее. - Я регулировала освещение и подогрев, чтобы было похоже на настоящую утку, сидящую на яйцах.

- Молодец, - неискренне похвалила Меда.

И снова в разговор вступила новая Кэндес. Сколько же у нее интерфейсов?

- У нас ведь первые месячные! Поэтому доктор Томасин и приехал.

Настала наша очередь краснеть. Я ощутила потрясение Строма: он поспешно отвел взгляд и уставился куда-то в пространство. Меда, Кванта и я - со всеми нами это когда-то случилось впервые. Это было неизбежно, точно так же, как ночные поллюции у мальчишек и прочие прелести пубертатного периода. Однако некоторые вещи не принято выносить за пределы цепочки.

- Ты ведь понимаешь, что это означает?

- Думаю, да, - смутилась Меда. - Мы ведь наполовину женская цепочка.

- Да нет! Я не об этом. Доктор Томасин создал меня так, что я могу размножаться по-настоящему.

- Это как?

- Тебе ведь известно, почему все цепочки создаются генными инженерами?

- Конечно.

- Так вот, если я совокуплюсь с цепочкой моего типа, я смогу родить шесть полноценных звеньев септета, а он, - кивнула она на белобрысого мальчика, - зачать седьмую!

- То есть если ты встретишь цепочку из шести мужских звеньев и одного женского?

- Ну да!

- Но зачем тебе нужен целый септет? Чтобы оплодотворить вас всех, нужен лишь один мужчина и одна женщина - для вашего седьмого.

У них уже есть один мужчина, - пошутил Мануэль. Фи, как грубо…

- Как зачем? Ради биологического разнообразия, разумеется!

Мы все были немного сбиты с толку, в воздухе витал запах смущения.

- Но…

- Если ты забеременеешь, - продолжала Кэндес, - то родишь обычных одиночек, которых затем придется объединять в цепочку. Это не произойдет само собой. А мои дети сразу родятся цепочкой!

- Но ведь…

- Как ты не понимаешь! Это ведь намного более стабильно с точки зрения биологии!

- Да, но…

- Пока цепочки не смогут производить на свет цепочки, мы - всего лишь тупиковая ветвь. Доктор Томасин как раз этой проблемой и занимается.

- Но…

- Что «но»?

- Ты всего лишь новое поколение. Ты все равно человек. Четырнадцать зеленых глаз в упор уставились на нас.

- Я больше чем человек, Аполло.

- Значит, тебе придется заводить детей только от такой же цепочки, а не от того, кого полюбишь.

- О, я поняла, к чему ты клонишь. - Кэндес снисходительно улыбнулась. - Какая наивность! Не надо путать любовь с размножением. Я буду рожать детей ради сохранения вида, вне зависимости от своих привязанностей.

- Ну и как, доктор Томасин уже подобрал тебе партнера?

- Кажется, нет.

Она задумалась на минуту. Звенья ее цепочки перегруппировались, и место интерфейса заняла другая девочка, как две капли воды похожая на остальных.

Зачем она это делает? - спросил Мануэль.

Подростковый кризис, - ответил Бола.

- А если уже подобрал, - сказала новая Кэндес, - то это даже к лучшему. И кстати, любой мой партнер будет его произведением. Потому что еще никто, кроме него, не умеет делать цепочки из семи звеньев!

- Значит, с другими септетами ты не знакома? - уточнили мы.

- Нет. Вообще-то, нет. Но, думаю, есть и другие. И я совокуплюсь с кем скажут, лишь бы продолжить свой вид.

- Но цепочки - это не отдельный вид, - возразили мы. - Мы все равно люди.

- Разумеется, мы совершенно новый вид, - отрезала она. - Цепочки намного лучше одиночек. Это же очевидно! А я намного лучше, чем секстет, или квинтет, или квадрат.

- Мы люди! - настаивали мы.

- Может, вы и люди, а я - новый вид, - гордо заявила она, удаляясь.

Вот и поговорили.

Каждый день мы переворачивали яйца. Мы тщательно измеряли влажность. Мы определяли температуру с помощью подсоединенных к компьютеру датчиков. Эти проклятые датчики все время врали и будили нас посреди ночи, но просто перевернуться на другой бок и уснуть было нельзя: кто знает, может, утята и правда замерзают? Через пятнадцать дней мы открыли клапаны инкубаторов и понизили температуру на полградуса.

Критика матушки Редд задела нас за живое, и мы стали аккуратнее вести записи. Яйца пометили ярлычками с геномами - во всяком случае, те, которые смогли вспомнить. Каждый час замеряли температуру и влажность и составляли диаграммы.

Мы внимательно следили за утиным выводком на пруду, хотя сенсоры феромонов так и не уловили отзвука химиомыслей, а наш лабораторный журнал день за днем заполнялся одинаковыми строчками: «Признаков согласия не обнаружено».