Имперский марш - Марина Дробкова

Но Виталик выздоровел. И теперь в него влюбилась Лялька. Интересно, он в нее – тоже?

«Эх, глупое ты, Анька, насекомое, – одернула я себя. – Тебя заперли в тренерской, и неизвестно, чем все кончится, а ты думаешь, влюбился ли Виталик в Ляльку! Как будто это важно. Как будто это тебе поможет…»

Я отошла от рисунка и провела рукой по стене. Тренерская была обита узкими дощечками – очень красиво, почему бы и в других комнатах так не сделать? Двигаясь от дощечки к дощечке и ведя по ним рукой, я стала петь себе под нос колыбельную «Крошка спи, погасли свечи». И чего она мне так нравится?

Внезапно пальцы скользнули в пустоту – под рукой не оказалось очередной дощечки. Стена поворачивала за угол, а я так увлеклась, что не заметила. Да я вообще не знала, что тренерская такая большая…

Глава шестая,

в которой за поворотом не совсем то, что ожидалось

– Никого не выпускать из интерната! – рявкнул орлан. Физрук и привратник понурились. – Особенно детей. Вы двое отвечаете за это головой! Идемте, госпожа директор.

Лишь только дверь кабинета закрылась, юниор-полицейский усадил в кресло Ирину Андреевну, которую он излишне быстро вел, отчего у нее опять мучительно разболелась нога, и мрачно произнес:

– Что ты творишь?

– В чем ты меня обвиняешь? – гордо подняла голову директор.

Орлан, скрестив руки на груди, усмехнулся:

– Я делаю все, чтобы вас не убили. Это непросто. До сих пор мне удавалось водить за нос начальство, поскольку оно не очень любит сюда заглядывать. Но риск остается – каждый день, каждую минуту. Один неверный шаг – и вы все погибнете. Ты этого не понимаешь? Ты у меня за спиной воспитываешь техно? Ты ненормальная?

– Я не знала… – выдавила директор, – что Аня…

Орлан наклонился к ней, опираясь ладонями о подлокотники.

– Знаешь, – со значением сказал он, – я тоже удивился. Я знавал видящих техно, которые проделывали чудеса со светом, с изображением, создавали голограммы, фотографировали… А, да ты все равно не поймешь. Я видел чувствующих техно, они работали с движением, с ощущениями. Эти могли запустить любой механизм. И наверняка умели много такого, в чем я просто не разбираюсь. В основном, конечно, все они были образованными – знали, что такое механика и гидравлика, алгебра и геометрия, если тебе что-то говорят эти слова. Я все думал: «Ну как же техно дотянулся до часов?» То, что кто-то залез на башню и перенастроил часы вручную, я исключил сразу: ведь мы подоспели моментально и прочесали всю округу. Но техно успел сбежать. Значит, он не был на башне – иначе не успел бы спуститься. Наверное, можно было бы отправить солнечный зайчик или свет фонарика, чтобы запустить часы. Или остановить их. Но заставить часы играть другую музыку? Как? Я не очень надеялся на рисунки, они ничего и не показали, кроме детской влюбленности – об этом мы тоже поговорим позже. Но когда Аня бежала в первый раз, я уже понял, что это она. Она как будто видела. Но видеть она не могла! То, что Аня чувствующая, я тоже сомневался: она слишком долго была в мокрой футболке, чувствующий не стал бы это терпеть, одежда на нем высохла бы. Но когда я увидел, как она ловит мяч, все встало на свои места. Она просто услышала свист воздуха – как слышим его мы, птицы. И если бы я жил с ней под одной крышей, как ты, то заметил бы ее особенность сразу, едва она появилась.

– Я давно уже не птица, – чуть слышно прошептала директор.

– Ты сама в этом виновата, – отрубил орлан.

– Как же, по-твоему, она переучила часы?

Директриса пыталась взять себя в руки.

Орлан выпрямился:

– Она могла им просто спеть. Или посвистеть. Или сыграть на скрипке.

– Где бы она взяла скрипку? – воскликнула Ирина Андреевна.

– Сейчас я вызову наряд, мы произведем обыск и найдем и скрипку, и все, что вы еще тут прячете, – убедительно произнес орлан. – Если только ты не хочешь отдать все сама. Честно и без игры в прятки. Кому ты делаешь хуже, Ира?

– Что будет с Аней? Пощади ее…

Орлан изумленно поднял брови:

– Что? Я пришел сюда один. Я дал тебе время, пока битых полчаса болтал на улице с мальчишкой. Ты могла бы ее спрятать. Или научить, что делать. Но ты даже не дала себе труд понять, что это она, и теперь просишь пощады? По-твоему, я бог? Что я могу? Кто-то бросил ей этот мяч, чтобы я увидел, как она его поймает. Кто-то знает, что она – техно. И я не поручусь, что об этом уже не знает мэр или кто-то из высших орланов. Сообщи ты мне раньше, я бы тихо отправил ее на Центральный остров, и все были бы счастливы. Да, ты знаешь мое мнение: я считаю, что лучше их всех увести отсюда и сохранить жизнь, чем вновь и вновь подвергать риску ради призрачного шанса вернуть былое могущество техно. Но если про нее станет известно высшим – либо ее уничтожат, либо, в лучшем случае, введут чип-блокатор, она перестанет слышать, ты получишь наказание. А скорее всего, на всякий случай чипируют всех. Кстати, ставлю тебя в известность: Виталий Лазарев дал согласие вступить в ряды юниор-полиции. Я бы взял и твою племянницу, но она патологически труслива. Ну так как, здравые мысли есть? Готов выслушать.

Аня

Как только я повернула за угол, стало темно, как под одеялом. Хотела поискать выключатель, но стена почему-то не нащупывалась. Можно было вернуться назад – но куда «назад»? Я стояла, будто на дне глубокого колодца, – как девочка в сказке про госпожу Метелицу. Нет, мне не было страшно. Темнота казалась густой и мягкой, как вата. Надо было просто идти вперед.

Я вытянула руки – не наткнусь ли на что-нибудь.

Ничего.

Тогда я тихонько запела, но уже не «Крошка, спи…», а ту музыку, которую часы играли до поломки: «Эниомориконе». Темнота сразу перестала быть густой. Откуда-то примчался ветерок, запутался в моих волосах, полетел дальше. Решив, что все делаю правильно, я запела громче и двинулась вперед, выставив руки, вытягивая ногу и ставя ее на носок, чтобы не споткнуться. Вскоре я сообразила, что иду по коридору, по бокам смутно виднелись стены. Я старалась вспомнить всю мелодию до конца. Чувствовала, что чем дольше буду петь, тем лучше смогу видеть дорогу. Наконец глаза привыкли к темноте – так всегда бывает, когда ночью встаешь и, не зажигая света, спускаешься на кухню поискать сухариков, потому что вдруг захотелось, – и я увидела высокие окна в стенах. В них заглядывало темное небо с рассыпанными блестками звездочек. Вот это да! Это уже не тренерская, это… я даже не знаю что. Нет в нашем здании таких коридоров или галерей. Это похоже на музей, где мы сто раз бывали, но не в музее же я оказалась! Он на другом конце города. И неужели уже стемнело? Я вроде не так много времени была заперта.

Мелодия, как назло, кончилась, и я начала то же самое снова. Стало светлее, теперь я смогла увидеть потолок. Он был такой высокий – даже выше, чем в музее, – и поперек тянулись деревянные дуги. Арки, вспомнила я. Ярослав Игоревич учил нас такое рисовать. А небо в окнах затянулось белыми-белыми облаками, звезд теперь не было видно.

Из дальнего окна что-то выпорхнуло на середину галереи. Облачко? Туман?

Привидение, поняла я и застыла на месте. Сразу стало холодно, и сердце заколотилось, как от быстрого бега. Но петь я не прекратила! Теперь я просто не могла остановиться. Еще в одном окне тоже появилось странное облачко. Выплыло и зависло. Зажмурившись, я сделала шаг вперед, потом все-таки открыла глаза. Облачков было уже четыре, они висели посреди коридора, но больше не двигались.

Мелодия опять заканчивалась, а мне не хотелось петь ее по кругу, как игрушечной шарманке, – у нас была такая, но двойняшки ее поломали. А другой музыки я не знала, разве что обрывки польки, но их надолго не хватит. Впрочем, есть же еще одна – новая, которую я слышала сегодня внутри шарика. Как там было? Не отрывая взгляда от облачков, я запела вслух:

– Земля, кораблик храбрый мой…

Только успела закончить эту фразу, как вдруг из оставшихся окон разом выпорхнули такие же облачка, выстроились, повиснув в два ряда посреди коридора, моментально выросли и превратились в высоких людей, одетых в белые накидки с капюшонами.

От ужаса у меня перехватило дыхание. Ноги больше не держали, и я села прямо на пол, забыв и про пение, и вообще про все на свете.

«Ищи меня в темноте!» – будто напомнил кто-то.

Неужели, меня опять выручат?

– Сергей… – пролепетала я жалобным голосом. Так пищит наша Леся, когда мальчишки отнимают у нее игрушку.

И тут же по стенам, по окнам, по потолку и даже по полу запрыгали пятна света. Не очень яркие, но быстрые. А фигуры скинули свои страшные балахоны, оказавшись девушками со светлыми лицами, длинными белыми волосами и в легких белых платьях. Совсем не страшными!

Я открыла рот от удивления. Пятна перестали метаться, замерли на секунду, каждое на своем месте, а потом… Девушки начали танцевать. И пятна света закружились по стенам и потолку, как будто танцевали вместе с ними. Это было так красиво! Только без музыки.