Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов

— Братья, — обратился к присутствующим Петр, — сегодня нам предстоит уладить одно дельце. Мы отправляемся в зверинец, где я хочу побеседовать со львом. Не бойтесь, трусы, я сам всё устрою.

— Рабби, а зачем тебе лев? — удивился Анания.

— Мало, очень мало у нас сторонников, — сокрушался святой апостол. — Станут нашу Церковь разгонять — как защитимся? А лев поможет, мне видение было…

В это время во двор по малой нужде вышел Андрей и изумленно уставился на куда-то собравшихся единоверцев. Петр настолько зазнался, что даже не удосужился согласовать свою затею с братом, тоже, кстати, святым апостолом. Теперь же Кефас неохотно объяснил ему свой план и затем спросил:

— А ты не хочешь пойти с нами?

Полная луна мягко лила слабый янтарный свет, и нелегко было что-либо рассмотреть во дворе обители; но и при столь незначительном освещении христиане увидели, как побледнел Андрей.

— Н-н-не могу. У меня впереди важная молитва, — оправдывался он.

Петр презрительно посмотрел на брата, негромко выругался и пошел к носилкам.

— Рабби, — обратился Анания к князю апостолов, — а это правда, что Андрей Первозванный?

— Чего?! — оторопел Кефас и остановился. — Это он так рассказывает? — Симон оглянулся, гневно зыркнув на Андрея, занимавшегося у стены своим делом. — Эка наглость! Нет, Анания, мы оба Первозванные.

Петр осторожно залез в носилки, поворочался, устраиваясь удобнее, и задернул шторку. Товия отворил калитку, а четверо христиан привели в действие античное транспортное средство. Носилки мерно покачивались, убаюкивая Петра; он полулежал на мягких, сшитых сестрами во Христе подушках. Вопрос Анании вызвал в душе князя апостолов целую бурю эмоций. Более всего на свете Симон Камень дорожил своим верховенством в секте. Теперь же его родной брат стал выдумывать разные небылицы, возвеличивая себя и тем самым подрывая авторитет Кефаса. «Ну, трепло, я тебе язык прищемлю», — злился Петр. Однако сейчас он шел, вернее, ехал, на дело, и необходимо было сохранять хладнокровие. И, чтобы успокоиться, апостол вспомнил тот день, когда он впервые встретился с Иисусом Христом…

…Над Генисаретским озером еще не наступил рассвет, а два брата, Симон и Андрей, уже вышли на его каменистый берег. Густой туман стелился над мутно-синими волнами, и только их плеск нарушал предутреннюю дремотную тишину. Воздух был свежий, сырой, чуть с холодинкой, но мужчины дышали тяжело, с опаской оглядывались и тревожно прислушивались к размеренному шуму водной стихии. Гальку сменил мокрый песок; ноги вязли в нем, и идти стало труднее. Наконец, будущие апостолы приблизились к лодке. Симон, принесший весла, вставил их в уключины, а Андрей ножом перерезал веревку, соединявшую суденышко с врытым в берег столбиком, и глухо выдохнул:

— Греби…

Благодаря энергичным усилиям Симона лодка легко заскользила к песчаной отмели. Вечером братья видели, как рыбаки ставили недалеко от нее свои сети. Андрей судорожно сжимал в руках припасенный для рыбы большой мешок и подгонял подельника. Симон огрызался, но грёб без устали; вскоре, однако, его движения замедлились и, тяжело дыша, он шепнул:

— Кажется, здесь.

Они стали «снимать» сети. Первая была пуста, во второй бились две мелкие рыбёшки.

— Так… — упавшим голосом прохрипел будущий Петр, — снова нечем будет опохмелиться…

— Бери сети, — велел Андрей. — Продадим их на рынке.

В мешок быстро затолкали рыболовные снасти, туда же Симон кинул несчастных рыбок, удовлетворенно пробурчав:

— Сегодня не только листиками закусим…

Теперь за весла сел Андрей, и братья пустились в обратный путь. Стало светать, туман постепенно рассеивался. Скоро должны были появиться рыбаки, и это беспокоило ночных воришек, которых не раз били веслами по головам.

Когда до суши оставалось лишь несколько двойных шагов[15] и жулики уже решили, что всё для них окончилось благополучно, на берегу внезапно показался человек. Симон и Андрей от испуга чуть не вывалились из лодки. Однако незнакомец не обращал внимания на братьев, а только что-то бурчал себе под нос и плавно жестикулировал. На его безбородом[16] некрасивом лице застыла характерная для многих верующих людей слащавая улыбка. На вид ему было лет тридцать; его когда-то белый хитон теперь представлял собой печальное зрелище: грязный, потертый, весь в заплатах, грубо пришитых чьей-то неумелой рукой. Усилившийся ветер развевал длинные волосы ночного странника и мешал ему идти, но этот похожий на привидение человек продолжал упрямо брести по берегу. Он был не обут и, наступив на что-то острое, вскрикнул. Боль, казалось, вернула его к реальности: скиталец заметил притаившихся братьев, быстро вошел в воду и залез в лодку, усевшись на ее устланное присохшей чешуей дно.

— Кто ты? — нерешительно спросил Симон, пытаясь понять, им ли с Андреем надо опасаться незнакомца или же он должен бояться их.

— Я? Я есть царь иудейский!

В глазах у Симона потемнело, молнией сверкнула мысль: «Попались»! Ему почудились многохвостые плети с зашитыми в них кусочками свинца, раскаленные металлические стержни, дробящие кости зажимы… Он уже видел, как палач беспощадно терзает его плоть, а обступившие место пытки рыбаки со смехом наблюдают за муками своего врага, который не раз оставлял голодными их семьи.

Но властелин Иудеи был настроен миролюбиво и, скорее всего, не собирался наказывать своих подданных. Его мысли витали где-то далеко; он часто смотрел на небо и беззвучно шевелил губами. Совсем было отчаявшийся Симон немного успокоился и попытался обмануть царя.

— А мы здесь рыбачим помаленьку, — с глупой улыбкой произнес ворюга.

Человек в хитоне оживился, в его глазах вспыхнул хищный огонек:

— Дайте поесть!

— Ничего нет, — быстро ответил Андрей.

Незнакомец разочарованно хмыкнул носом и, стараясь побороть искушение, несколько раз глубоко вздохнул. А будущий князь апостолов тем временем внимательно осматривал берег, выглядывая царскую свиту. Но кругом было пусто. «Наверное, Его Величество путешествует инкогнито», — решил воришка.

— Ну, мы пошли, — сказал Андрей и встал со своего места.

— Сидите и внимайте словам Моим, — промолвил странник. — Говорю вам, что здесь Тот, Кто больше храма («Евангелие от Матфея», XII, 6). Если же придете в какой город, и не примут вас, то, вышедши на улицу, скажите: «И прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако же знайте, что приблизилось к вам Царствие Божие». Сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому. Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида! Ибо, если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они, сидя во вретище и пепле, покаялись. Но и Тиру, и Сидону отраднее будет на суде, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься. Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас Меня отвергает; а отвергающий Меня отвергается Пославшим Меня («Евангелие от Луки», X, 10–16 — с исправлением грамматических ошибок Библии).

— Кто же послал тебя? — заинтересовался Симон.

Незнакомец многозначительно указал пальцем на небо.

— Огонь пришел Я низвесть на землю, — продолжал он, — и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься, и как Я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение. Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух и двое против трех. Отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери и дочь против матери; свекровь против невестки своей и невестка против свекрови своей («Евангелие от Луки», XII, 49–53 — с исправлением пунктуационных ошибок Библии).

- Но сможет ли кто спастись? — испугался Симон.

— Человекам это невозможно, Богу же всё возможно, — молвил царь иудейский. — Но если вы оставите всё и последуете за Мною, то когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы судить колена Израилевы[17].

Какая прекрасная перспектива — уголовнику стать судьей! Но Симон уже начал понимать, что перед ним какой-то странный царь, однако никак не мог уразуметь, в чем же подвох.

— Как нам обращаться к тебе? — спросил он у незнакомца.

— Называйте Меня Сыном Бога Живого, Царем Иудейским, Сыном Человеческим, Христом Божьим. Но смотрите, никому не говорите, кто Я такой![18]. Когда мы не одни, именуйте Меня просто Учителем, — скромно молвил скиталец.

Удушливо пахнуло перегаром. Это Андрей склонился к уху брата и зашептал:

— Он сумасшедший. Но не перечь ему.

И, заметив в красноватых глазках Симона немой вопрос, добавил:

— Мы будем его использовать.

Глава восьмая

Внезапно воспоминания Петра прервались: из-за угла вынырнул ночной дозор. Стражников было трое; под их яркими плащами виднелись покрытые металлическими пластинами кожаные панцири. Двое римлян несли факелы, и в их свете сумрачно блестели шлемы воинов. Кожаные солдатские сапоги на взгляд нашего современника смотрелись необычно: пальцы они оставляли открытыми. На перевезях висели короткие мечи в ножнах. Однако, несмотря на величественную античную амуницию, эти римляне выглядели чмошненько: и Публий, начальник дозора, человек с грубым и пакостливым выражением лица, и оба его подчиненных, имена коих история не сохранила. Лучшие воины служили в армии, а этих отправляли для охраны общественного порядка.