Живучее эхо Эллады - Алла Кузнецова

Царь и его надменные сыны

Прогнали охмелевшего героя.

Глубокой грусти полон брёл Геракл,

Дивясь в душе такому произволу:

«Я отомщу!.. Ещё не знаю как…

Я увезу прекрасную Иолу!»

И тут же (как от Зевса в наказанье

За обхожденье мерзкое с Гераклом!)

И к самому надменному Эвриту

Пришла-таки нежданная беда.

Лишь Хитрость, несгибаема сознаньем,

Творит беду напористо и нагло,

Одна она – умна и деловита —

Угнать сумела царские стада.

Всем ведомо, что самым хитрым греком

Был Автолик, смешливый сын Гермеса.

Его работа! Кто ж ещё сумеет

Перехитрить прислужников царя?!

Но сам Эврит не тем был человеком,

Кто ради своего же интереса,

Советами насытившись, умнеет,

Друзья, провидцы – все старались зря!

Эврит заладил: – Знаю, чья работа!

Не надо мне сочувствий и советов,

Я не желаю правды вашей голой,

Я царь, а не какой-нибудь простак!..

Геракл угнал стада! Его свобода

Не одного сживёт теперь со света!..

Он мстит за приключение с Иолой —

Я отомщу ему ещё не так!..

Тот олимпийский прихвостень попомнит

Царя Эвбеи!..

Старший сын Эврита,

Ифит – красавец, к разуму взывая

Взбешённого случившимся отца,

Так говорил: – Геракл в своей попоне

Из шкуры льва, хоть насмехалась свита,

Порядочнее всех, кого я знаю,

А по уму – достойней мудреца!

Не верю я твоим словам поспешным!

Не верю, что Геракл стада похитил!

И так хочу, чтобы и ты не верил,

Всё разумом спокойно перебрав.

Я сам найду стада! И ты, конечно,

Поймёшь, что невиновного обидел,

Пред истиною не захлопнешь двери,

А согласишься с тем, что я был прав!

Эврита сын как будто бы на ринг

Взошёл, надеждой взятый на поруки,

И в поисках быков пришёл в Тиринф —

Герой Геракл радушно принял друга:

И земли показал округи всей,

И крепость, что воткнула башни в тучи…

– Здесь долго правил пращур мой, Персей,

Оставив Аргос, что ничем не лучше!

Та крепость возвышалась на скале,

Подставив солнцу каменные стены.

– Никто не поднимался много лет,

Пойдём – и станут видимы Микены!

Ах, молодость!.. Их просто вознесло,

Казалось, воспарят, лишь вскинут руки!..

Да только Гера, что творила зло,

Опять Геракла обрекла на муки:

Она послала на героя гнев,

Припомнив оскорбленья и обиды,

И то, как он, Эврита одолев,

Осмеянным вернулся в Арголиду.

И тут же, над собой теряя власть,

Геракл Ифита сбросил вниз на камень!..

Такую необузданную страсть

Жена отца не видела веками.

Ифит разбился. И убийством этим,

Деянья Геры не преодолев,

Геракл попался в злой богини сети —

И Зевс на сына выплеснул свой гнев:

– Ты растоптал закон гостеприимства!..

Высот боишься – значит, вверх не лезь!

И в наказанье грозный царь Олимпа

Наслал на сына тяжкую болезнь.

Страдал Геракл, болезнью истомлённый,

Явился в Дельфы, в тот же храм вошёл

И замер, вопрошая Аполлона:

– Чем искупить, о боже, грех большой?

Но пифия ответа не давала —

Он повторил опять свои слова!

Тогда она Геракла прочь изгнала,

Уткнув в бока златые рукава

И в ход пуская слов своих витийство:

– Презренный!.. Как ты смеешь мне мешать?!

Не стану осквернённого убийством

Священными словами утешать!

Ещё сказала: – Выйди вон, острожник,

И не входи, покуда я жива!

И он ушёл, забрав её треножник

(С него вещала пифия слова).

Сам Аполлон вмешался в эту ссору:

– Верни треножник!..

Брат и не моргнул.

Могучий Зевс не выносил позора,

Он между братьев молнию метнул

С небес над Олимпийскою горою,

Разъединив схватившихся сынов.

И пифия дала ответ герою,

Что был страшнее всяких дерзких снов:

– Ты будешь продан в рабство на три года,

А плату пусть получит царь Эврит!

Все деньги передашь ему в угоду,

Как выкуп за Ифита, что убит.

Поторговался, погрустил маленько

Несостоявшийся царя Эврита зять…

Сам бог Гермес отнёс на остров деньги,

Да только царь не пожелал их взять.

Опять Геракла боги наказали

(Он снова раб?.. Да это сущий бред!),

Продав героя в Лидию Омфале,

Царице, будто созданной для бед.

Геракл и Деянира

Когда Геракл был изгнан из Эвбеи,

Не получив желанную Иолу,

Перестрадав душою неудачу,

Он высмотрел успокоенье в том,

Что, наконец, отправится к Ойнею,

Владыке Калидонского престола,

Решит немаловажную задачу

И Деяниру уведёт в свой дом.

Не он ли успокоил Мелеагра

В печальном царстве мрачного Аида,

Пообещав назвать своей женою

Его осиротевшую сестру?!

Но, к разочарованию Геракла,

Весь двор Ойнея был битком набитый

Такими же, подобными герою,

Мужами, поспешившими к царю.

Здесь, в Калидоне, их пути-дороги

Сошлись в одну на зов царя Ойнея:

– О славные воители – ахейцы,

Вас почитаю всех за сыновей,

Но тот шагнёт через мои пороги,

Став мужем Деянире, кто сильнее,

Кем правит воля, мужество имеется,

Кто выстоит!..

И в этом весь Ойней.

Среди гостей похаживал, как дома,

И бог речной, могучий Ахелой —

Улыбка на устах, в глазах – истома —

Высматривал, вращая головой,

Как сокол жертву, смельчака для боя.

Такой, казалось, всех бы превозмог…

Залюбовался царь: «Хорош собою!..

И ко всему – бессмертен этот бог!»

Переминаясь на ногах, молчали,

Взгляд отводя от бога, женихи,

Лишаясь права, волю дав печали,

Коснуться Деянириной руки.

Царь выказать сумел пренебреженье,

К угрюмым трусам тут же став спиной,

Один Геракл был твёрд в своём решенье,

Не менее силён, чем бог речной.

Соперники, вперив свой взор друг в друга,

Безмолвствовали в поисках слабин.

Вот Ахелой простёр к герою руку:

– Зачем ты врёшь, что громовержцу – сын???

Тебе Олимп бессмертие пророчил?!

Тому не верят даже дураки!

И так Алкмену, мать его, порочил,

Что у Геракла сжались кулаки:

– Послушай, бог! – сказал герой сквозь зубы, —

Я лаяться, как баба, не привык!

Прости, что прямо говорю и грубо,

Мне лучше служат руки, чем язык.

Твой нездоровый дух в здоровом теле

Порой и телу может навредить!..

Ты побеждай в словах, а я на деле

Сейчас же постараюсь победить!

Они сменили гордую осанку

Жестокой схваткой в мёртвой тишине,

Точь-в-точь как глухари, что делят самку,

В боях судьбу решая по весне.

Уверенный в своей могучей силе,

Геракл сдавил врага, умерив прыть, —

Напрасны были все его усилья,

Не смог он Ахелоя повалить!

Опять тащил на землю Ахелоя,

Как злой водоворот, что тянет чёлн,

А тот стоял незыблемой скалою,

Не признающей силу страшных волн.

Геракл трижды шёл на Ахелоя,

Да силы у соперников равны.

Удачно осенила мысль героя:

«А не свалить ли бога со спины?

Не просто так, а Деяниры ради

И ради друга незабытых лет!»

Он бога, обхватив руками сзади,

Собою, как горой, давил к земле.

Тот засопел, краснея от натуги,

Всем показав своих коленей дрожь,

И еле – еле высвободил руки,

Испариной покрывшиеся сплошь.

Он тут же их пустил себе в подмогу

(А эти руки – каждая с весло),

Но вот у бога подломились ноги…

Упёрлось в землю белое чело…

Вскипела жажда быть непобеждённым —

И, к хитрости прибегнув, Ахелой

Стал тут же удлинившимся, зелёным,

Из рук Геракла выскользнув змеёй.

– Ты – змей?! А знаешь, что на самом деле —

Меняешь зря божественную стать?

Я, видишь ли, обучен с колыбели

Тебе подобных тварей побеждать!

Не стрелами разил их, не мечами,

А где-то, приблизительно, вот так! —

И тут же, как железными клещами,

Гадючью шею защемил Геракл.

Как силился уйти из рук героя

Спесивый и могучий бог речной!..

Всё тщетно!.. Вдруг, не стало Ахелоя,

Явился бык, взревевший за спиной.

Придумал образ бог ещё почище!..

Вскричал герой: – Беда невелика!

По темени ударил кулачищем —

И тут же за рога схватил быка.

В лице его могущество сквозило,

Он Ахелоя доконал, как мог,

На землю повалив с такою силой,

Что от удара обломился рог [19] .

– Что ж, быть, выходит, свадебному пиру!

Любому видно, кто из вас сильней, —

И сам подвёл к Гераклу Деяниру

Борьбою насладившийся Ойней:

– Не уезжай! – просил Ойней Геракла, —

Не покидай, живи в моём дворце,

Будь сыном вместо сына Мелеагра! —

И грусть застыла на его лице.

Герой, устав бродить по белу свету,

Ответил: – Не уеду никуда!

Да жаль, не долго длилось счастье это,

С ним приключилась новая беда.

Богине Гере будто бы в угоду,

Сын Архитела, шустрый паренёк,

Полил Гераклу на ладони воду,

Которая для омовенья ног.

Чтобы Эвнома проучить за это,

Геракл его немножко потрепал,

При всех учил, не делая секрета, —

И мальчик тут же замертво упал.

Всех охватило страшное смятенье,

Весёлый пир как будто онемел.

Взирали на героя с осужденьем,

С недоуменьем – «Как же ты посмел?..»