Литерасутра. Знаменитые книги в эротическом переложении - Ванесса Пароди

И вот Адмирал погиб. Мертвый жокей с камнями в карманах – не самая странная деталь, что сопутствовала его смерти. Все знают, что лошади не едят апельсины, а Адмиралу никогда не надевали шоры на глаза. Произошел отнюдь не трагичный случай. Кто-то заглянул в зубы этому дареному коню, и мне предстояло выяснить, кто именно.

30. Луи де Берньер «Мандолина капитана Корелли»

Как похожа мандолина на женщину, сколь непостоянна и переменчива она! В златых лучах закатного солнца, когда трещат цикады, она лежит и манит, соблазняет, а стоит взять ее в руки и пробежаться пальцами по шелковистым струнам, как она исторгает поистине ужасный звук, похожий на визгливый скрежет. Тогда я молвлю: «Мой слух, мой слух! Антония, зачем пытать меня? Неужто я не могу тебя ублажить? Я неопытен, и пальцы мои окостенели? Что же, я упражнялся впустую?!» В отчаянии отбрасываю мандолину в сторону и покидаю спальню. Пусть Антония страдает, как и я. Во мне она видит армию врага, посланную взять ее в осаду. Чувства в ней, деревянной и полой, как будто выхолощены.

И все же, как ни сурова со мной Антония, я неизменно возвращаюсь, прельщенный чувственными изгибами ее округлой, грушевидной формы, ее изящным, подобным лебединой шее грифом и оправленным в перламутр и серебро овальным вырезом…

– О, милая Антония, Антония!

Застигнутый на мгновение страстным, до боли в чреслах, желанием, увлажненный собственным вожделением, я вновь беру ее, на сей раз грубее, исполненный решимости заставить петь от наслаждения упертые и несгибаемые лады и пробудить ее звенящее нутро. Перебираю струны, пока Антония не начинает трепетать; через игру октавами достигаю неуловимого аккорда «ре», дрожащего от неизбывного томления; потом вожу по струнам жестче, дольше, пытаюсь вывести ее на заковыристую «си-бемоль» на девятом ладу, и у меня получается. Бью по струнам еще жестче, бью снова, быстрее и быстрее. Скользкими пальцами подбираюсь к «соль-диез», изнывающей от предвкушения, и вот, на задержании дрожащей «фа», кончаем вместе – я и мандолина.

31. Иммануил Кант «Основы метафизики куннилингуса»

Намереваясь издать «Метафизику куннилингуса», я для начала опубликовал «Основы». Данный трактат есть лишь подготовительная часть руководства и высшего канона ублажения женщины посредством надлежащего применения языка.

Если вспомнить о трудах античных мыслителей, то следует упомянуть, что я почитатель Эпикура. Да, я не спешу полагаться на эмпирический способ в решении морального вопроса, однако Эпикур, не могу не признать, был прав: услаждение женщины надо воспринимать как самоцель и безоговорочное благо. Посему куннилингус должно ценить не только в качестве, как говорят в народе, предварительной ласки. Склониться перед любимыми есть наша моральная обязанность.

Дабы сие действо считалось моральным благом, нам недостаточно подчинить его закону. Его следует осуществлять во имя закона. Не воспринимайте вагину как средство достижения цели, смысл ваших действий отнюдь не в том, чтобы довести женщину до столь высокой степени экстаза, когда она спешит впустить вас внутрь себя. Вы действуете во имя ее наслаждения, и в этом случае куннилингус есть универсальная обязанность или категорический императив, тогда как в предыдущем – эгоистичный гипотетический императив, и на уме у вас лишь собственное удовольствие.

Итак, во имя долга нам следует вооружиться языками (чуть позже я изложу постулат о том, как, расширяя границы практической философии, нужно использовать пальцы), пусть даже мы не найдем в себе к тому желания или, что хуже, нас обуяет неподвластная нам брезгливость. В человеке живет стремление к практической, не патологической, любви, что кроется в воле, а не во влечениях чувства, в принципах действия, а не склонности. [Дорогая, если ты читаешь эти строки, то знай: я говорю в общих чертах, и обожаю вкус твоей Schmetterling[7]!] Те, кто знаком с моими предыдущими работами, наверняка догадываются: категорический императив в том и состоит, что я по жизни не волен действовать иначе, кроме как во имя превращения моей максимы в универсальный закон. То есть не возбраняется думать об иных женщинах в то время, как вы склоняетесь перед своей любимой. [И снова, дорогая, это не относится к твоему благоверному.]

Универсальный закон надлежит продемонстрировать в действии, так что позвольте представить некоторые примеры. Правда, не все сокровища прекрасного пола по форме однородны, и география женских эрогенных зон порою вводит нас в смятение. Тут надобно обратиться к изящной и осторожной диалектике, используя язык и губы, дабы выявить наиболее чувствительное место. Забудьте о тезисах моих коллег, не ограничивайтесь одним лишь клитором, исследуйте свободно всю предоставленную в работу область: априори и апостериори или, как говорят в народе, и спереди, и сзади. Отриньте сомнения, экспериментируйте с силой нажима, направлением и скоростью. Повторюсь: не гнушайтесь использовать при тщательном анализе и пальцы.

Вы наверняка припомните мое утверждение, что автономия воли есть универсальный принцип, тогда как в подчинении кроется источник принципов ложных. Сие утверждение в полной мере относится и к куннилингусу: не заставляйте просить вас, но нагибайтесь перед любимой по собственной, свободной и доброй воле.

Спешу обрадовать и тех, кого, возможно, обескуражит холодность дражайшей половины в процессе действия: моральная ценность куннилингуса не в получении признательности, но в следовании максиме, которой определяются оральные ласки. Склонитесь же. Процесс, лишь он один имеет ценность, и в нем заключена мораль, не в результате. Иначе мы скатимся до утилитаристских оргий с их сомнительной этикой. Впрочем, искусство и ремесла мы постигаем в разной степени совершенства, и потому, если ваш сосед в работе над какой-то областью сильнее и искусней вас, то пригласите его составить вам компанию, – при условии, что ваша любимая не против.

И в заключение позвольте мне напомнить, что в соответствии с универсальными законами чистота суждения приходит с опытом. Я регулярно, в три пополудни, с огромной радостью вкушаю нежный амюз-буш под юбкой у моей жены. По нам можно часы сверять! Лишь неуклонно выполняя долг, преодолеем мы незрелость и достигнем просветления. Sapere audete![8]

32. Паоло Коэльо «Алхимик»

Сантьяго робко остановился у шатра Алхимика. Спустя столько лет ему казалось, что конец поисков близок, что он нашел Свою Стезю. Его странствие началось в Торремолиносе, когда он, ведя за собой отару овец, спустился с Андалузских гор в поисках цыганки – дабы та раскрыла ему смысл сновидения, что раз за разом являлось Сантьяго. Цыганка хорошо умела толковать сны и брала не так дорого, как ее соплеменница из Марбельи. Сантьяго поведал ей: всякий раз во сне юная андалусийка с мавританскими глазами отводит его на вершину башни Хиральда, что в Севилье, указывает оттуда в сторону египетских пирамид, а стоит Сантьяго обернуться на них, как девочка запускает руку ему в пастушьи портки и начинает мять его хозяйство. И чем настойчивей работает она рукою, тем крепче уверяется Сантьяго, что мнет она не просто его достоинство, но Естество. Когда он оказывается на пике блаженства, башня пропадает, и Сантьяго с девочкой кружатся в бескрайней пустоте. Сантьяго орошает своим семенем Душу Мира и… просыпается.