И сердца боль - Анна Климова

Оля восторженно замерла на месте.

Сколько чувства, сколько решимости, сколько любви к ней! Пойти против всех! Наперекор всему! И все ради нее! Как она могла устоять? И как не возмутиться?! Ведь он обрекал себя на жесточайшие жизненные трудности, к которым, по всей видимости, не привык. Она-то, приехавшая три года назад поступать в институт из деревни и имея в кармане 25 рублей, знала, что это такое.

Оля уже знала, что уедет. Уедет, так как ее присутствие только бы отвлекало Андрея от учебы.

Это страшное внутреннее решение залило жаром лицо, холодным камнем опустилось на сердце. Но так было нужно.

Они прошли по Моховой, свернули на Знаменку, потом на Кремлевскую набережную.

День подходил к концу, а они все шли и шли, держась за руки, погруженные в свои печальные мысли.

29

Андрей вернулся домой поздно вечером. В зале шипел телевизор, перед которым сидела задремавшая мать.

Андрей тихо прошел в свою комнату, но мать каким-то чутьем поняла, что он дома, и вошла в его комнату. На ее лице была написана торжественная решимость.

— Я хочу с тобой поговорить.

Она запахнула на груди халат и прислонилась к косяку двери.

— Я тебя слушаю. Хотя, по-моему, ты сегодня достаточно сказала, — заметил Андрей, продолжая невозмутимо раздеваться.

— Возможно, я была сегодня несколько импульсивна. Но сейчас хочу поговорить с тобой без истерик, спокойно, взвешенно.

(«И подсчитать мои убытки», — подумал Андрей.)

— Андрей, ты еще очень молод и очень наивен. Жизнь состоит из гораздо большего числа неприятностей и разочарований, чем из радостных и счастливых. С высоты своего возраста и опыта я могу судить об этом с определенной уверенностью. Ты мой сын. Единственный сын. И я хочу избавить тебя от ошибок, которые ты по молодости лет не замечаешь или не хочешь замечать. Ради твоего будущего я пойду на все. Ты меня знаешь. Оставь эту девушку, Андрей. Говорю это прямо и с полным осознанием той силы, которой обладаю. В случае твоего несогласия я сотру ее в порошок. Я ее уничтожу. Ее выгонят из комсомола и из института. Я сломаю всю ее жизнь. Ты знаешь, что я умею добиваться своего.

Андрей медленно закипал от бессильной ярости. Он действительно знал мать и понимал, что все ее слова — не пустые угрозы.

Мать подошла, села рядом с ним.

— Поверь, сынок, я понимаю твою страсть. Она тебе кажется всеобъемлющей и вечной. Но это всего лишь первая влюбленность. Она пройдет с течением времени. Угаснет так же быстро, как и вспыхнула. Это не любовь, это похоть разбуженной физиологии. Я хочу, чтобы ты пережил этот период и не совершил роковой ошибки, как многие до тебя. Поверь моему опыту. Потом уже ничего не исправить. Ты мне еще спасибо скажешь, руки целовать будешь.

— Ты не сделаешь этого, — прохрипел Андрей, чувствуя, как кружится голова, как все рушится…

— Нет, конечно не сделаю, если ты поступишь так, как я сказала. Я прошу тебя подождать и, если уж на то пошло, проверить свои чувства. И еще. Если ты бросишь университет, я отправлю тебя в армию. Не смотри на меня так. У меня не будет другого выхода.

Андрей закрыл лицо руками.

Убытки подсчитаны. В окошечке материнского «микрокалькулятора» высветилась итоговая цифра. И она была неутешительна.

30

На следующий день Андрей позвонил по известному ему телефону, но никто не снял трубку. Он сел в метро и вышел на Менделеевской. Нашел дом на Лесной улице. Поднялся. Позвонил.

Дверь открыла румяная девица с хитрым блеском в глазах.

— Оля здесь живет?

— Ой, а вы — Андрей? — поинтересовалась девица, разглядывая его.

— Да.

— Вы знаете, она уехала.

— Как уехала? — опешил он.

— Еще вчера вечером. Почти сразу, как вернулась.

Андрей развернулся и ринулся по лестнице вниз.

— Подождите! — донесся вопль сверху. — Она вам письмо оставила!

Он вернулся и получил обычный конверт со своим именем.

Девица ловила нескромным взглядом каждый его жест, подмечала выражение лица. И как Андрею ни хотелось немедленно приступить к чтению письма, он счел за благо поблагодарить и удалиться в более укромное место.

«Милый Андрюша!

Если бы ты знал, как мне не просто далось это решение, но оно было необходимо для нашего общего блага.

Я отлично понимаю, что твоя мать против наших отношений. Это немаловажный факт, однако не решающий. Твое будущее — вот что главное. Я не могу ставить его под угрозу.

Я люблю тебя, милый, и поэтому должна пожертвовать возможностью постоянно быть рядом с тобой, видеть тебя. Когда все кругом так зыбко и неустойчиво, лишь в одном я уверена — в том, что люблю тебя и что мы будем вместе. Иначе в этой жизни вообще нет никакого смысла.

Когда к тебе попадет это письмо, я уже буду далеко. Уезжаю до занятий к бабушке.

Милый, у нас много времени и нам некуда спешить. Всеми душевными силами желаю, чтобы ты не забыл меня. А я никого и никогда, уверяю, не смогу полюбить так, как люблю тебя.

Прошу, прости, любимый, но иначе я не могу.

Целую, обнимаю крепко.

Оля.»

Письмо походило на завуалированное слезное прощание. Он перечитал его еще раз. В душе пустота и отчаяние. Она все поняла. Она все чувствовала. И приняла решение. Сама. Избавив его от мучительного выбора, от изломанной судьбы, которую готовила ему мать в случае неповиновения. Мать «подсчитала» его «убытки» с бескомпромиссностью жесткого и ловкого игрока, не оставляющего никаких надежд тем, кто садится играть с ним за одним столом.

И сегодняшний его визит к Оле — не есть ли отчаянная попытка сделать «хорошую мину при плохой игре»? Ведь он намеревался говорить с ней о том, что она сделала без его слов.

Андрей чувствовал себя последним негодяем, мерзавцем, предавшим и ее, и свои лучшие чувства, как только возникли первые реальные проблемы. Медленно, но верно он терял самоуважение к себе. И от этого было еще больнее.

Андрей не мог все так оставить. Не мог… И поэтому помчался домой собирать вещи.

31

Ни матери, ни отца дома не было. Он снова наспех собрал сумку и опять отправился в Минск.

Бабушка Оли жила в Млыновке, где-то под Осиповичами. Адрес у Андрея был — расторопный Пешков постарался.

За время болезни Андрей похудел, осунулся и чувствовал, что тело еще не оправилось после болезни, все еще таилась в нем предательская слабость, усугубляемая жарой и необходимостью активного действия.

Зачем он снова ехал к Оле, он не знал. Не хотел об этом думать, положившись на обстоятельства. Его мысли текли в некоем абстрактном направлении. Какая-то лихорадочная мешанина слов, мечтаний, надежд, воспоминаний и откровенных глупостей вертелась у него в голове всю дорогу. И он никак не мог избавиться от нее. Андрей не мог спать, не мог нормально есть. Голова, казалось, вот-вот раздуется, как воздушный шарик, и лопнет, обдав окружающих своим содержимым. Какой-то человек, сосед по купе, заметив, что с ним что-то не в порядке, предложил воду и свою помощь, но Андрей только покачал головой.

Потом была пересадка в Минске на Осиповичскую электричку, набитую народом. Андрею повезло устроиться у маленького окна, и слабый ветерок достигал его разгоряченного лица.

За окном мелькали деревья и домики.

Андрею было плохо. И не только душевно. Но он верил, что как только увидит Олю, все пройдет, к нему вернется былая непоколебимая решимость вынести вместе с ней все.

А мать? Нет, он ее не ненавидел. Андрей лишь испытывал чувство досады и обиды, но никак не ненависть. Горькое сожаление мучило его. Сожаление о том, что мать не поняла тех чувств, которые он испытывал к Оле.

Андрей вышел в Млыновке поздно вечером. Над перроном горели фонари.

Куда идти, он не имел ни малейшего понятия. От перрона шла дорожка через сосновый лесок. И где-то там, на фоне пылающего закатного неба, виднелись огоньки жилых домов.

Вдыхая свежий ночной воздух, Андрей двинулся по тропинке. Вокруг надрывались в неудержимом стрекоте цикады. Вдали слышался лай собак.

Рядом с Андреем шли люди, которые, как и он, тоже сошли с электрички.

Андрей обратился к двум женщинам, которые несли огромные сумки с продуктами и тихо переговаривались.

— Вы не подскажете, где улица Советская?

— Ой, Мария! — воскликнула полная, обращаясь к своей долговязой спутнице. — Ты ж на Советской? Вот, с женщиной пойдете, она вам все покажет.

Потом обе женщины шли молча, видимо стесняясь присутствия Андрея, но продолжили спустя время прерванный разговор о теплицах, видах на урожай картошки и о какой-то «дурковатой Лидке».

Вскоре полная, попрощавшись, скрылась в темном переулке. Андрей пошел за высокой худой женщиной.