Соседи - Сергей Никшич

А Гапка тем временем продолжала светить в лицо Мефодию, надеясь на то, что ей удастся его каким-нибудь образом словить и продать в музей или зоопарк, чтобы разбогатеть.

В дверь снова забарабанили. На этот раз открывать пошел Голова. Следует честно признать, что Клара чуть не упала в обморок, увидев перед собой негра в пачке балерины, и только потом до нее дошло, что перед нею начальственное лицо.

– С девочками развлекаетесь! – зашипела Клара, как разъяренный гусь. – А я дома одна как сыч сиди… А мой где?

Голова кивнул на шкаф.

Клара вежливо, как в дверь, застучала по шкафу.

– К вам можно, или ты сам выйдешь, придурок недоделанный?

– По какому праву, по какому праву? – закудахтал было Тоскливец. – Вы, гражданка, как моя бывшая супружница не можете мне приказывать…

– Верно, – согласилась Клара. – Приказывать не могу. А шею скрутить – очень даже. Выходи, кастрат!

Тоскливец решил, что лучше выйти, чем позволить Кларе произнести свой известный монолог относительно своей особы, который потом деревенские острословы будут пересказывать во всех подробностях, добавляя еще и от себя. И он уже почти собрался выйти, но тут Клару вдруг заинтересовала дыра в полу.

– Что это там у вас, Агафья Степановна? – вежливо поинтересовалась у Гапки Клара, поражаясь тому, какая та молодая и прехорошенькая, и заодно ее и проклиная как потенциальную разлучницу.

– Сама толком не знаю, но думаю, что если словить, то цену можно будет взять неплохую…

Душу Мефодия при словах «словить» и «цену взять» свела внутренняя судорога, но он, загипнотизированный светом, пошевелиться не мог и только надеялся на то, что фонарик хоть на мгновение дрогнет в руке у его мучительницы и тогда он улизнет.

Но тут Клара узнала того, кто превращал и ее в гнома, и с ужасом воскликнула.

– Да это же коварный Мефодий!

– Так ты знакома с гномами? – подозрительно прогнусавил вылезший из шкафа Тоскливец, который за отсутствием в эту ночь других перспектив собирался хотя бы неплохо перекусить дома и для этого заставить Клару стать к «вечному огню».

– Дайте-ка я его удушу! – предложила Клара. – Она оттолкнула Гапку и бросилась на Мефодия, как бык на тореадора, но тому только этого и надо было, потому что как только он оказался в темноте, он тут же прыгнул куда-то в сторону и был таков. Он не знал, однако, что в темноте его поджидает радостный Васька, надеющийся, что и ему наконец повезло. Но осатанелый Мефодий, которому ничего за этот вечер не удалось украсть, просто врезал Ваське между глаз, хотя и безрезультатно, потому что привидению нельзя сделать больно.

– Обижаешь, – промурлыкал Васька, – обижаешь, подлый гном, подлый потому, что я нашел тебя, но при этом опять не превращаюсь в кота. А почему интересно мне знать?

– Много будешь знать – скоро состаришься, – грубо парировал Мефодий и стал пробираться по хорошо ему известному подземелью, из которого он совершал набеги на погреба горенчан.

Васька попробовал было пройти сквозь Мефодия в надежде, что это поможет, но к его ужасу какая-то неведомая и невидимая сила отбросила его от гнома.

– Я все понял! – заорал Васька. – Ты самый главный у них. Самый главный вор!!!

– Вор! Вор! Вор!!! – ехидное подземелье, которому в этот вечер развлечься больше было не чем, охотно ответило могучим эхом. – Вор-р-р!!!

Мефодий злобно взглянул на бывшего кота и сказал:

– Я могу превратить тебя обратно в кота, но тогда ты будешь до конца своих дней охранять мой дом от мышей и удрать тебе не удастся, потому что я одену на тебя ошейник. А если хочешь, оставайся привидением. Сам решай.

Васька и сам был не лыком шит и сразу же догадался, что тот его заманивает в ловушку, чтобы приготовить из него, Васьки, колдовское варево или что-нибудь в этом роде. И он ничего не ответил Мефодию, а поднатужился, чтобы стать почти невидимым, и бесцветным облачком потек вслед за ним.

А наверху, над проломанной в Гапкином полу дырой, царил полный разброд. Гапка дралась с Кларой якобы из-за Мефодия и потому, что ей не удалось его словить и продать. Голова, до того как уехать, влепил основательного леща по шее подчиненного, чтобы тот не шатался по ночам по его бывшему дому, а сосредоточился на бухгалтерии, в которой по неизвестной причине все исчезает как в черной дыре.

При слове «дыра» на губах его подчиненного появилась предательская улыбочка, которую он тут стер усилием воли, словно ее там и не бывало. А Голова, проклиная фрак, Тоскливца и всех остальных, плюхнулся на заднее сиденье, и они с Галочкой тут же укатили в город.

Тоскливец, в свою очередь, как человек благоразумный и наученный горьким опытом отнюдь не принялся разнимать Клару и Гапку, а направился прямо к двери, чтобы спрятаться у себя дома и выждать, пока гроза пройдет. Желательно, мимо. А Гапка и Клара вскоре сообразили, что силы их равны, и поэтому, покрякивая и чертыхаясь, высвободились из взаимных объятий, и Гапка тут же указала незваной гостье на дверь. А та и не думала перечить, и вскоре дверь оглушительно захлопнулась и в доме остались снова только Светуля и Гапка, которые тут же забились в единственную еще не разгромленную постель и забылись, наверстывая упущенное, тяжелым предутренним сном, не решаясь признаться самим себе, что очередная ночь по какой-то дикой и малопонятной причине безнадежно погублена.

Цилиндр

Галочка практически не обращала внимания на своего водителя, потому что в ее глазах он почти сросся с автомобилем, и она вспоминала о нем только тогда, когда он опаздывал на работу или напоминал о том, что у него закончился бензин. Одним словом, личность была малоприметная, профессионально угрюмая, пессимистичная и отягощенная многочисленными и такими же мрачными, как и папочка, отпрысками, которые неизменно требовали еды и новых штанов. Звали его, по какому-то недоразумению, Нарциссом, и все сходились на том, что его родитель, вероятно, основательно перебрал в ту первую ночь, которую родившийся мальчишка погубил своим непрерывным криком. Ему-то и достался, как мы помним, цилиндр из сундука, и Нарцисс первым делом тщательно проверил, не зашит ли в цилиндр брильянт или что-нибудь, имеющее хоть какую-нибудь ценность. Для этого он притащил его домой, а жил он на Оболони, с видом на стоически относящийся ко всему, что происходит на его берегах, Днепр. Жена его, как только увидела сей странный предмет, сразу получила то, что ей так недоставало на протяжении всего дня, – повод разразиться чудовищной бранью, от которой даже приученный к строгости Нарцисс несколько растерялся. Но это не помешало ему выставить цилиндр на кухонный стол и приняться его почти нежно распарывать и ощупывать изнутри.