Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну ! - Глеб Раздольнов

- Я оперативник, товарищ полковник, - ответил Смоковницын, - для организации мероприятий есть у нас другие люди, специально предназначенные.

- Я попрошу, Смоковницын, капитан - товарищ, не перечить старшему по званию. Я сказал, что будешь подготовкой заниматься ты, значит, будешь - ты! Твой отдел погиб, твои люди там были, почему, кстати, тебя там не было? А?.. Проводишь, как полагается, в последний путь и свободен. Должен отдать им свой долг? Должен? А?

- Слушаюсь, - сказал Смоковницын, тушуясь, даже наглое "ты" пропустил мимо ушей, - а не был, оттого, что ....

- Не оправдывайся, кэп, не оправдывайся, все равно теперь, так ведь? Чем им поможешь? Ничем. Не оправдывайся. Проведи похороны и бери отпуск, забудь про все, отдохни, как человек, я тебя деньгами не обижу - получи отпускные и дуй хоть в Турцию, хоть в Египет. Подлечишься на морях. У вас здесь холод какой, а там солнце, вода, девушки - прелесть, прелесть...

Сначала Смоковницын решил, что ослышался про отпуск и особенно это - "у вас здесь..." - совсем чудовищно прозвучало, капитан даже не понял почему так чудовищно резануло слух, просто сразу дернуло как током - "у вас...".

А у вас что же?

- Я не могу в отпуск, у меня - Крохобор...

- Крохобор - мухобор, - оборвал Маргел, - другие люди разберутся без тебя. Выполняй приказ. На отдыхе, я знаю, несколько лет не был, а так нельзя, загубишь себя, товарищ капитан.

- Какие люди? Какие другие? Что это за самоуправство? Мне Голованный поручил, вы не имеете права отменять приказ старшего...

- Смоковницын, ты мне надоел, - Арутюнов повысил голос, но сказал фразу все-таки не грубо, не властно, а довольно миролюбиво, без зла, - ты заработался, не следишь за событиями, это плохо. Сойдешь с ума, как многоуважаемый Михаил Никитич. Вот, вот - смотри, может сам поймешь что.

Без году полковник включил звук работающего до сих пор безмолвно телевизора. На государственном канале шли вечерние новости.

"А ведь уже поздно, транспорт не ходит уже, опять домой пешком добираться, фу, елки-моталки," - думал про себя огорошенный милиционер.

Показывали выступление президента. Петр сразу и не уловил о чем речь, а когда понял, то в очередной раз за день, уж сбился со счета в который, испытал шок.

- Мы не можем далее мириться с положением дел, сложившимся в ряде регионов Провинциальной России. Местные власти оказываются беспомощными в борьбе с коррупцией, бандитизмом, откровенными проявлениями фашизма и экстремизма, - говорил президент, буравя острыми мышиными глазами телезрителей, - мирные жители все чаще остаются беззащитными перед силами зла. Попустительство отдельных элементов в правоохранительных органах дошло до открытого укрывательства преступных элементов. Я вынужден констатировать, что болезнь все больше поражает структуры, те структуры, которые призваны служить народу и государству, вместо этого в Провинциальной России наметился и явно обозначился обратный процесс. Промедление со стороны федеральных органов власти может дорого стоить всем без исключения жителям страны. События сегодняшнего дня заставили нас перейти к решительным мерам. Я подписал указ о введении чрезвычайного положения и прямого президентского правления в ряде регионов страны. Для воинских частей, дислоцированных на территориях данных субъектов, объявлена боевая готовность. В течение 24-х часов в отдельные регионы будут введены дополнительные войска. Службы безопасности и правоохранительные органы переводятся на круглосуточные дежурства. Я призываю всех сознательных, честных граждан государства быть бдительными, оказывать поддержку и помощь службам безопасности и правоохранительным органам. С этого часа во всех силовых службах действуют прямые телефоны, по которым граждане могут сообщать о подозрительных фактах, о людях, допускающих правонарушения, о возможных террористических актах. Я уверен в поддержке простого населения страны, я уверен, соотечественники, что вместе мы сможем искоренить заразу, мешающую нашей спокойной и достойной жизни. Особенно прошу быть бдительными и осторожными тех, кто проживает непосредственно в террозоне или поблизости...

Нельзя сказать, что речь президента окрылила Смоковницына. Между лопаток образовался холодный ежик гусиного беспокойства, но что Петр испытывал - то ли животный страх, то ли безумную радость, сам не мог разобраться.

Выражение лица президента, его холодный уверенный колкий взгляд вселяли в него уверенность в будущем огромной державы, будили в сознании самые патриотические мысли, ему хотелось в миг сорваться с места и бежать, бежать, мчаться - исполнять волю верховного главкома, ловить - хватать гадов, подлецов, убийц, насильников, воров. Он был готов к этому.

Готов не спать сутками, плохо питаться, не получать зарплату, готов уставать до чертей собачьих, на многое - многое готов...

Арутюнов, по-прежнему возлегавший в кресле, мешал ему. Мешал своим тупым присутствием не только в данном кабинете, но и вообще в органах, в жизни самой.

Петр отчетливо сознавал, что президент говорит именно об Арутюнове, что такие, как этот мерзавец - чирьи на теле МВД, они развратили состав милиции, они спаялись с преступными кланами, они - виновники той ситуации, в которой оказалась страна. Петр понимал, что он должен бороться именно с Арутюновым, тогда он выполнит распоряжение президента. Понимал. Но как осуществить свой гражданский долг он не знал.

- Вот с утра и начнем борьбу, - новый начальник янского УВД сладко потянулся, зевнул и пропустил еще одну коньячную стопочку, - завтра и начнем... А ты иди в отпуск, Смоковницын, иди...

- Какая же ты сволочь, Маргел! - это все на что хватило капитана Смоковницына в борьбе за чистоту органов. Никогда в будущем ему не суждено было сделать большего для выполнения указа президента, чем в данный момент.

Он не мог применить к своему непосредственному руководству мер физического воздействия и совершил единственно возможный поступок - оскорбил полковника, чем хотел морально его изничтожить, хотя грубая лексика никогда не была у капитан в чести.

Но выпад подчиненного вызвал у начальника неожиданную реакцию. Маргел Юросович пьяно и заливисто расхохотался, сначала искренне, а потом уже с нажимом, но все равно открыто и беззлобно, так родители смеются над шалостями и глупостями малолетних детей.

Укачанный алкоголем, он тяжело поднял с кресла увесистый зад, не выпуская сигары, подошел к Смоковницыну почти вплотную. "Сейчас не сдержусь, решил последний, вдарю, как есть вдарю, справа вдарю, хуком, и будь что будет!"

- Не надо, не надо, - прошлепал толстыми губами полковник, словно читая мысли Петра, - бить меня, Петя не надо. Я вот что тебе предложу. Давай-ка, заходи как-нибудь ко мне. Я недалеко здесь живу. Посидим - поокаем. Ты мне что-нибудь расскажешь, я тебе расскажу. Ведь ты - прямой, честный, я люблю таких. Ты мне еще тогда понравился, хороший ты мент, только непонятливый. Заходи ко мне - попьем вина, закусим хлебом... Так вроде бы у поэта, да?

Смоковицын отрицательно и очень энергично завертел головою, не знаю, мол, как там у поэтов, отстань. А сам от злости позеленел весь.

- Да...- сам с собою согласился Арутюнов, - приезжай на вороной своей кобыле, в дом гетер под городскую нашу стену, дай им цену за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену... Жаль, что не знаешь, Смоковницын, жаль. А ты бы Бродского погонял бы в то время, ой, погонял бы!..

И он снова заливисто расхохотался. Петр хотел развернуться и уйти уже без позволения, но начальник цепко схватил его за рукав кителя, и вполне трезво, совсем другим тоном, не допускающим возражения, произнес, выдыхая спиртные пары прямо в лицо:

- К губернатору не суйся! Не суйся. Оставь все как есть. Сунешься пожалеешь!

"Запугивает", решил Смоковницын, дернул плечом и ушел.

- Осторожнее на тротуарах - закричал вслед доморощенный полковник, внимательней, не нарвись на растяжку, итак, служить уже некому, всех в расход отправили. И еще отправят... А мы им будем "рахмат" кричать, "рахмат"!

Последние слова он произносил почти шепотом.

ФАЙЛ ПЯТЫЙ.

Мелкий вредный дождь, с утра моросящий, несмотря на свою несолидность, успел - таки основательно вымочить грунтовку. Дорога и вчера оставляла желать лучшего, а теперь и вовсе стала не проезжей.

Веня еще умудрялся как-то двигаться вперед, большей частью даже не по дороге, а по кромке поля, плотно заросшей травой. Густая трава стлалась под колеса, создавала вполне приемлемый щит, по которому не без сложностей, с переменным успехом, но можно было покорять расстояние.

Мучиться оставалось недолго. В трех-четырех километрах, судя по карте, проходила новая супермагистраль с подвесными ярусами и жестким каучуковым покрытием особой шершавости с подогревом.

Ранним утром стрингер распрощался с гостеприимным добродушным Поликарпычем, чмокнул на прощанье чуть смущенную Маринку (у них прошла бурная ночь), пообещал на днях обязательно появиться, завел "Седан" и был таков.