Линка (СИ) - Смехова Ольга

Глава 6

Я — кукла. Но не простая, не такая, каких полным полно в магазинах игрушек. Я не уродливый кусок пластика. Не ошибка дизайнера, я просто живая. Где-то внутри вместо сердца полыхает голубым пламенем моя искра. Почему голубым? Не знаю, просто мне так хочется. А еще меня зовут Полина. Кстати говоря, о именах…

— Лекса?

Писатель теребил подбородок, читая сегодняшние новости в интернете. Судя по выражению лица — они были не самыми приятными. Что же могло так разочаровать мучителя детских душ?

— Агась? — после минутного молчания, наконец, отозвался он.

— Ты вчера сказал, что меня зовут Полина. С чего ты взял? — обида, столь некстати зародившаяся в моей души прошлым вечером испарилась, изошла простой глупостью. И что мне тогда взбрело в голову? Человек ведь волен слушать любую музыку, которая ему нравиться. И если ему нравиться слушать про предательства и уходить с головой под скорбную мелодию с аккомпанементом из треска костей… от одного только воспоминания я передернулась — не хотелось видеть нечто подобное ещё раз.

— Я вчера был в магазине игрушек. Видел такую же, как ты. Там, на коробке было написано, что твою товарку зовут «Полиной».

Вот оно значит как. Я грустно посмотрела на свои руки, на пятно, что каким-то чудом оказалась на черных штанах. Носок белого пластикового ботинка с вызовом смотрел в потолок. Будто вот-вот раззявит пасть и проглотит весь мир. Вот оно что — пронеслось в моих мыслях. Зачем он ходил в магазин игрушек? Может быть, хотел купить мне подружку? Выходит, он с любой куклой может вот так, не только со мной?

— А что ты там делал? — я тут же поняла всю глупость собственного вопроса, вспомнив про игрушечный руль, который он купил для… я вдруг осознала, что у Лексы могут быть дети. Крикливые, плачущие, капризные…

Это глупость, ответила я самой себе. Какие дети, если сюда он приехал затем, чтобы встречаться с девушкой? Хотя, кто его знает.

— Племяннику подарок покупал. Руль, видишь? — он, словно насмехался надо мной. Как я могу его видеть, если Лекса загораживал собой весь обзор? Но я промолчала. Юный писатель поправил очки на носу, вздохнул, потянулся.

— Я буду называть тебя Линка. Можно?

— Линка — я повторила за ним, словно пробуя своё новое имя на вкус. Мне оно одновременно казалось и дерзким, и приятным на слух. — Знаешь. Мне даже нравиться. Линка, Линка… это ведь производное от «Полина»?

— А какая разница? — Лекса был прав. Абсолютно никакой.

***

Я стояла у окна. Лекса, словно догадавшись о том, что я просто помираю со скуки, когда он уходит, решил мою проблему. Он поднес меня к окну, плотно закрыл форточку, выставил мои руки, позволив им упираться в толщь стекла. Таким образом мне удавалось видеть и то, как красиво режут крыльями небеса кричайки, и как мобили бороздят сеть местных дорог. Я готова была расцеловать своего спасителя за такой подарок! И почему я сама никогда не думала о подобном? Стоило ведь разок попросить и…

Лекса еще не ушел, а я уже наслаждалась своим новым развлечением. Казалось, я смотрю в монитор компьютера, где не происходит ничего интересного, но с другой стороны — меня чем-то увлекала вся эта людская сутолока. Кто-то куда-то спешит; маленькая девочка одной рукой тащит за собой младшего братца, а тот смешно семенит за ней следом. Сжимает что-то в кулачке — наверно, деньги на мороженное. Вон, и кафе напротив — манит большущим рожком-рекламой, с глазами и ртом. Зайдите, мол, отведайте! Мне вдруг почему-то стало грустно — мороженного я никогда в своей жизни не попробую. Как и ничего другого, вообщем-то. Я не смогу любить — как человек, не смогу наслаждаться едой, много чего еще не смогу. Меня наградили искрой? Или же все-таки прокляли? Плюнули крохотным огарком в сторону игрушечного тельца — и получилась я. Тебе теперь ничего нельзя, но ты можешь жить. Довольна?

Довольна, смело бы ответила я. И всё же…

И как же, все-таки, мы высоко жили. Я подсчитала окна в соседнем здании, досчитала до десяти — а ведь мы с Лексой жили гораздо выше! Масса игрушечных человечков внизу торопилась. Того и гляди, смогу ощутить себя всевластной богиней. Сижу — под облаками, смотрю — на всех и сразу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Казалось, что я больше никогда не захочу вернуться туда — в утлую, маленькую комнатку. Зачем, когда там, снаружи самый настоящий, огромный мир? По нему, грохоча подошвами ботфорт и сапогов, гордо подняв голову вышагивают великаны. Люди, настоящие живые, коим не требуется для жизни искра, если Аюста не соврала мне. К ним не приходят озлобленные Повелительницы Тьмы, их не хотят съесть. Мне в тот же миг захотелось стать человеком. Не человечком — крохотной фигуркой, шныряющей у гигантов под ногами, а такой же, как они. Я смотрела — и предвкушала. Скоро опустится ночь и тогда город не просто преобразится, а очарует меня своим сказочным видом. Мне вспомнилось, как он представился в моем недавнем сне, и во мне само собой зародилось желание сравнить. Где лучше? Во сне или же наяву? Наверно, еще никогда я не ждала вечер с таким нетерпением.

Сумбур моих мыслей иногда собирался, приходя к единой точке, к контрапункту, заставляя меня возвращаться к вчерашним вопросам. Придет ли сегодня Аюста, принеся с собой россыпь ответов, не захочет ли Юма вновь испытать мою зародившуюся жизнь на прочность, смогу ли я понять Лексу? Вспомнив о писателе, я в тот же миг вздохнула.

Лекса… почему он подумал обо мне, прежде, чем уйти? Не оставил, как обычно, сидя на столе, а решил озаботиться моим досугом? Это ведь не как не вяжется с теми коррективами, что я успела внести в его образ. Решила, что буду принимать его таким. Каков он есть, а писатель вновь решил преподнести мне неожиданный сюрприз. Получите и распишитесь! Движение — боль — жизнь — музыка — ритм. Того и гляди сейчас вновь запоют человечки-кругляши. Что, если музыка, песни, которые он слушал вчера — всего лишь фон для его творчества? Этакая среда, в которой просто обязан окунуться его талант. Иначе — не выйдет, иначе — получится ерунда. Но ведь до этого у него получалось писать и без всякой музыки, иногда даже отрываясь на разговоры со мной. Что же выходит — я тоже для него всего лишь фон? Не всего лишь. Он заботится обо мне, он боится за меня, волнуется. А я неблагодарно смотрю на него — свысока. Вон, двинулась крохотная круглая фигурка, завернула за угол. Где-то там, верно, где я не вижу, его поджидает девушка. Красивая ли, хорошая ли, чем ей удалось закогтить его душу?

Мне хотелось походить по подоконнику, чуть сменить угол обзора, заглянуть чуточку дальше, чем позволила мне забота Лексы. Я попыталась сделать шаг — двинуть ногой. Поначалу ничего не получалось. Я повторила фокус с вращением головы — боль лишь дала о себе знать, но тут же ушла. Кажется, моё тело привыкало к тому, что я теперь — не обычная кукла, что внутри меня горит искра, что я просто пылаю жизнью, если можно так сказать. Шарнир скрипнул — неприятно и очень больно, а я потеряла равновесие и чуть не распростерлась на подоконнике лицом вниз. Вот было бы забавно — самой себя лишить такого подарка! Нет уж, ничего забавного в этом точно нет и… какая же я дура! Осознание стукнуло в голову, чуть вновь не сбив меня с ног.

Мне хотелось биться головой о стену, вечно просить у своего спасителя прощения. Ну как? Как же я не догадалась до этого сразу? Следовало всего лишь чуточку подумать вчера — головой, и тогда я не дулась бы зря на Лексу. Промелькнула перед глазами цепочка из того, что такое жизнь. Движение, ритм, боль…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ему нужна была чужая боль для того, чтобы творить. Не стоны и крики пытаемых людей, а именно концентрат. Эликсир предательства, боли и страданий, что смогли сделать из музыки. Помните, я спрашивала, как можно облечь любовь в слова? А, выходит, что можно — у писателей ведь получается. Кто сказал, что подобное не может получиться у музыкантов? Наложить гриф на струну и сыграть, скажем, боль от потери, грусть, печаль, просто тоску? Зачем? Да потому что оно всё — живое! Не было бы таким — не могло бы тронуть, не заставило бы переживать, плакать, думать. Лексе просто не хватало жизни для своих слов — и он почерпнул её в другом источнике. Кто-то, возможно, так же будет читать его книги — чтобы вырвать из них искру. Мне захотелось, чтобы сейчас же передо мной появилась Аюста. Вопросы множились в геометрической прогрессии, а ответы всё не желали приходить. Но я чувствовала, что моя догадка — верна, что я не ошибаюсь. Но если всё так, значит, искусство тоже живое? А может ли оно таким быть? Почему нет — спросил рассудок. Логика лишь пожимала плечами. Она пасовала уже перед тем, что неодушевленные предметы могут жить, а уж о том, чтобы считать витальными ЯВЛЕНИЯ…