Светоч - Лариса Шубникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сами мы, – смотрела сердито, но и напугано. – Еще неизвестно от кого хорониться надо… – договорить не успела: её дёрнула за рукав Влада, будто упреждая.
– Вон как, значит? Волка лютого боишься? Оно верно, бойся, вихрастая, – Глеб напустил на себя грозный вид, оскалился и рыкнул, да так, будто правда злой волк.
Лошади, что тянули подводу, затревожились и захрапели! Возница голову втянул в плечи, просил Щура оборонить от нежити! Возок качнуло, и рыжая повалилась на спину за кули мучные. Малое время спустя показалась её голова с испуганными глазищами и приоткрытым ртом: не иначе кричать вздумала.
Глеб усмешку сдержал: уж очень потешно было смотреть на рыжуху, выпачканную мукой и испуганную простым рычанием. Лица не уронил, даже малой улыбки себе не позволил. Когда обернулся на знахарку, едва в седле удержался: смотрела прямо на него. Во взоре удивление, но и смех потаённый.
– Смешно тебе? – Глеб брови насупил, упёрся кулаком в колено.
– Смешно, Глеб Чермный, – Влада все так же прямо смотрела, глаз не опускала. – Когда человек волком рычит, куда как смешно.
– Твоя правда, Влада Скор. Ещё смешнее, когда человека волком кличут. Если тьму раз сказать, что он волк, волей-неволей зарычит. Ай, не так? – Глеб не злился, но и не шутковал.
Она смолчала, только чуть покраснела, будто застыдилась. Глеб до того и не видал, чтобы знахарка голову клонила, словно виноватилась.
– Чего ж молчишь?
– А что ж говорить, если твоя правда? Только ведь просто так называть не станут, – говорила тихо, но твёрдо.
– Просто так не станут, верно. Только, если сильно надобно.
– А кому надобно? – Влада, по лицу видно, растерялась.
– Вот и я думаю, кому? – сказал и понукнул коня.
Ехал и сам себя ругал! Почто принялся с бабой о таком? Почто с ней, а не с иным кем? Опричь неё и прорвалась обида старая на клевету. Глеб думал, что давно уж привык, ан нет, заедало и мучило. Насилу уговорил себя не яриться, гнал коня без оглядки на обозных, пока Житята не заныл:
– Глеб, загнал совсем. Лошади едва тянут, чай, поклажа нелёгкая. Вон уж перелесок Вешенский, успеем.
– Добро, – одно слово только и кинул, но коня придержал.
Не стерпел и оглянулся на Владу, а та будто ждала его взгляда: сидела не возке, вытянув шею, и смотрела прямо в глаза. Глеба и тряхнуло! Будто шепнул кто, что сама Влада не разумеет, откуда дар взялся. Если бы не окрик Вадима, что Вешень близко, Чермный принялся бы выпытывать у знахарки, что да почему. А так пришлось ехать впереди обоза, да просить Перуна о мудрости и разумении.
В Вешень вошли задолго до полудня, обозом добрались до берега Волхова и спешились уж у мостков, где толпился народец, ожидая купеческой насады. Гомон, куриный клёкот, детский крик – все смешалось и звенело в воздухе. Глеб рад был той суете, разумея, что вот эта толчея, заполошные метания и есть живь. Не болото стоялое, не муть тягостная, но устремление, а стало быть, желание жить.
– Глебка, пёсий нос, раздумай наново! – злобился сивоусый. – Как я тебя одного отпущу? Порежут. Или ты кому башку снесешь. С тобой пойду, вот как хочешь.
– Вадим, тебе-то чего там? – Глеб смотрел на жену Скора, что сошла с возка и стояла теперь с широко раскрытыми глазами: оглядывала народец, мостки насадные и саму реку.
Едва не хохотнул, когда разумел – впервой Влада серди такой толпы. С того и изумление, и растерянность. И то верно, откуда ей, знахарке безвестной, знать, каково из себя городище. И это только Вешень, а как будет смотреть на большой Новоград?
– Ты на кого зенки пялишь? Глебка, ополоумел? Доглядишься. Нашел в чью сторону шею воротить. Она жёнка Скорова! Была бы иного кого, я б и не ворохнулся! Ещё не хватало сманить жену ворога! – Вадим ругался, едва кулаком не грозил.
– Уймись, дядька. Я вольный, куда хочу туда и смотрю, – с тем и пошёл к знахарке, не глядя на людей, что, узнав его, разбегались в разные стороны. А как иначе? Лютый волк завсегда страшный.
Влада, приметив его, выпрямилась и ухватилась за опояску, на которой висела связка оберегов. Глеб и разумел – опасается. С того осердился, а почему и сам не понял:
– Не за оберег надо держаться, ведунья, а за торбу. Народец тут всякий обретается, вытянут кошель и глазом моргнуть не успеешь, – брови свёл к переносью, выговаривал.
Влада ресницами захлопала, но не отшатнулась, а вот Белянка охнула и отпрыгнула от Глеба как заяц потревоженный. Он не утерпел и опять зарычал: уж очень потешная девка. С того рыжуха взвыла тихонько и принялась икать.
– Почто пугаешь? – Влада не укоряла, любопытничала.
– Я токмо рычу, Влада. А уж пугаются сами. У страха глаза велики, тебе ли не знать? Ты сама ведунья, так народ, поди, и тебя сторонился. Ай, не так? – ждал, что разумеет его, и наново удивлялся, с чего он с ней о таком?
Она голову к плечу склонила, вроде задумалась, а уж потом и улыбнулась. Да скупо так, едва приметно. А Глеб засмотрелся – красивая до изумления. А с улыбкой – стократ. Так бы и глядел, но подала голос рыжая:
– Щур меня, – глаза широко распахнула. – Еще и щерится, как волк.
Глеб очнулся сей миг, тряхнул головой:
– Насада придёт, опричь меня держитесь. От мостков далече не ходите, инако обидят. Бегать за вами недосуг, а потому сидите так, чтоб я видел. Уяснили? – и пошёл себе.
Оглянулся уже, когда подошёл к коню. Влада и рыжуха послушно уселись на лавку, что врыли в землю добрые люди. Сидели смирно, головами вертели по сторонам, шушукались. Глеб улыбку спрятал в усах, знал, что всё им интересно.
Малое время спустя, показалась насада. Забегали по мосткам торговые люди: тюки снести, кули притащить. Справились скоро – невелика поклажа. Житята-обозник поручкался с братом-насадником, кивнул Глебу, мол, благо тебе, что от татей оборонил, и повел подводы свои посуху в обратную сторону.
Чермный
