Однажды в мае - Ян Дрда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Асфальт пустое дело! — бранил кто-то в темноте проезжую часть моста. — Если нацисты у нас тут прорвутся, так только из-за асфальта!
— Вообще у городских властей нет ни на грош фантазии, — с горечью ответил чей-то насмешливый голос. — Им век никому в голову не придет, для чего годится добрая гранитная брусчатка!
— Нечего плакаться, ребята! Баррикада выдержит атаку пехоты, вооруженной даже станковыми пулеметами! — успокаивал своих людей молодой кудрявый сержант Марек, в гражданской жизни — машинист буксирного парохода. Гошек назначил его комендантом первой баррикады.
— А если придут танки?
— Танки? Ну, тогда что-нибудь еще выдумаем…
На середине моста начали сооружать вторую баррикаду. Для этого воспользовались тяжелыми металлическими бочками, которые грохотали в темноте словно танкетки. Гошек совсем не собирался строить баррикаду на этом месте. Но, когда он вернулся с первой, где проверял прочность постройки, вторая была уже наполовину готова.
— Кто распорядился здесь строить? — спросил он в темноте.
— Мы сами… — ответил чей-то знакомый голос. — Тут она как раз к месту придется…
Гошек обошел бочки, какие обычно используются под бензин, постучал по ним прикладом. Они были, по-видимому, полны.
— Что в них? — спросил он людей, которые расставляли бочки широким барьером.
— Фейерверк-то какой получится! Это эфир, приятель! — откликнулся все тот же голос, что недавно сказал «мы сами». При слове «фейерверк» Гошек сразу догадался, откуда он знает этот голос. Ну конечно, тот самый парень, который днем собирался взорвать мост. Бесшабашный Микат. Гошек едва сдержался.
— У тебя одни фейерверки на уме! — прикрикнул он на Миката.
Тот, видно, тоже узнал голос Гошека и сразу притих.
— Ну, днем-то я и вправду хватил лишку, — ответил он робко, — да больно уж баррикада хороша, вот в чем штука! Прогонят нас с первой, мы дождемся, пока фашисты доберутся до этой, а потом как дадим по ней зажигательными из станкового пулемета! Вот посмотришь, как здорово она взорвется у них под носом!
— Как бы они сами ее не подожгли… — с сомнением сказал Гошек.
— Не беспокойся! С той стороны — старые бочки с песком! Наших мы, понятно, на ней не оставим, пусть баррикада будет без людей!
У Гошека были еще некоторые возражения, но в конце концов он согласился с Минатом. Огненная преграда на мосту могла тоже кое-что значить. Микат был счастлив как мальчик, что его выдумку одобрил сам начальник.
— Пусть только нос сунут! Вот фейерверк устроим! — услышал Гошек в темноте, отходя к третьей баррикаде, на южном конце моста. Он невольно усмехнулся, хотя на душе у него было нелегко.
Третью баррикаду, самую широкую и основательную, строили почти одни женщины. Баррикада высилась у самого въезда на мост, в том месте, где в субботу утром погибла молоденькая кондукторша. Голешовицкие женщины, молодые и старые, все, как одна, помнили об этой первой жертве восстания. Они работали молча, с каким-то остервенением. Живая цепь тянулась от баррикады до самого предмостья. Там была гранитная мостовая, что сейчас было чрезвычайно важно. Трое пожилых мужчин и множество женщин кирками, ломами и даже лопатами выворачивали из мостовой гранитные кубики, уложенные в правильные тесные ряды. Это был египетский труд. Но, как только удавалось вытащить из ряда первый кубик, вынимать остальные становилось легче. Женщины вцеплялись в камни голыми руками, обламывая ногти на черных от земли руках. Все перепачкались, волосы у всех растрепались, слиплись от пота, ботинки и платья промокли под дождем, но никто не отступал. Женщины со сверхчеловеческим упорством выдирали из земли и поднимали тяжелую брусчатку. Они не обращали внимания на боль в пояснице и в суставах, на ободранные до крови ладони. Камни равномерно двойной цепью ползли из рук в руки в сторону строящейся баррикады. В основание ее были положены два трамвайных вагона и поврежденный эсэсовский автомобиль. Женщины укладывали брусчатку внутри вагонов прочной стеной, которая могла устоять перед любым натиском, и разобрать ее было уже невозможно. Баррикада становилась самым надежным оплотом обороны моста.
* * *Гошек увидел у предмостья довольно странное зрелище и невольно остановился: оптовый торговец пан Мацоур возился, кряхтя и вздыхая, с одним-единственным камнем в стороне от живой цепи. Мацоура привел сюда буквально силой Стршельба после того, как торговец дважды пытался ускользнуть по дороге, пользуясь темнотой на улицах. Перенеся кубик гранита на метр-два вперед, пан Мацоур опускал его на землю и отдыхал, тщательно отряхнув перчатки; спустя некоторое время он снова о кряхтеньем и стонами наклонялся к своему грузу. Он передвигался рядом с цепью без всякого толку.
Гошек удивился: неужто и вправду этот делец был настолько туп? Или он просто притворялся? Женщины в цепи тоже заметили странное поведение Мацоура.
— Не надрывайтесь в одиночку! — закричала одна из них и мгновенно втащила Мацоура за рукав в цепь и поставила рядом с собой.
Камни плыли один за другим из рук в руки неумолимо, с утомительным однообразием. Через три минуты пан Мацоур застонал, схватился за поясницу и, пошатываясь, кое-как выбрался из цепи. Женщины, не прерывая работы, быстро заполнили свободное место. Их молчаливое мужество заставило Гошека перекинуть винтовку за спину и стать в цепь вместо Мацоура. Вскоре он почувствовал, что по спине у него струйками стекает горячий пот и что ему не хватает воздуха. А женщины не сдавались, вкладывая в работу всю свою затаенную ненависть, накопившуюся за шесть страшных лет, когда приходилось втихомолку только глотать слезы.
— Гошек, Гошек! — закричал кто-то, пробегая вдоль цепи.
— Я здесь! — отозвался Гошек.
Когда связной подбежал, он попытался всмотреться, но соленый пот щипал глаза, ничего не было видно и в двух шагах. Гошека обрадовали вестью, что прибыло еще десять свежих бойцов с оружием.
— Отец!.. — окликнул чей-то тихий голос из цепи.
Гошек оглянулся и увидел свою жену, разгоряченную, растрепанную, но с сияющими глазами. К тяжелой работе она привыкла смолоду и сейчас быстро поднимала с земли тяжелые кубики гранита, задавая темп всей цепи.
— Ты меня проучила, оказывается! — сказал Гошек. И к его сердцу подступила волна радостной гордости. Но он тут же забеспокоился. — Что с Пепиком?
— Он, наверное, спит, — ответила она, выпрямляясь. — Я его заперла дома. На всякий случай…
— А девушка?
— Та будет спать три дня, не меньше…
Несколько успокоенный, Гошек отправился посмотреть на новых бойцов. Они принесли с собой оружие, отбитое у немцев, и это, пожалуй, было важнее всего. Гошеку представились молодой инженер Доубек и его жена Мария, которая с винтовкой за плечами сопровождала мужа. Затем подошли трое рабочих с бойни и несколько человек из порта. В конце ряда Гошек увидел девушку в спецовке, перетянутой поясом. На плече у нее висел немецкий автомат. Приглядевшись к спецовке, в которую была одета девушка, Гошек пришел в замешательство. Постой, постой, да это большое масляное пятно на правой стороне груди и светлая заплата на левом колене ему очень хорошо знакомы! Несомненно, это спецовка Пепика! У Гошека забилось сердце. Он приблизился к девушке, но та отступила назад. Должно быть, она боялась за свой автомат. Лихорадочным, встревоженным взглядом она впилась в лицо Гошека, Он неуверенно улыбнулся, желая внушить ей доверие.
— Где наш Пепик? — спросил он слабым, вдруг охрипшим голосом, и сердце его замерло.
У девушки заблестели глаза. Она сразу догадалась, кто этот незнакомый человек. Она подала Гошеку руку и крепко ее пожала.
— Не бойтесь! — сказала Галина на мягком польском языке. — Он остался дома…
* * *Дома Пепик не мог найти себе места. Да и мать, казалось, чувствовала себя не лучше. Она встревоженно подходила то к одному, то к другому окошку, приподнимала плотную штору, то в дело поглядывая на темную улицу, потом вдруг схватила платок и быстро повязала его под подбородком.
— Никуда не ходи, я только на минутку уйду, узнаю, не нужно ли чего-нибудь папе, — сказала она уже на пороге.
Было слышно, как она два раза повернула ключ снаружи. Пепик понял, что мать взволновал призыв, который снова и снова слышался на улице:
— Все к мосту! Все на постройку баррикад!
Мама правильно сделала, что пошла туда, но зачем было запирать его, Пепика? И вдобавок запереть замок на два поворота ключа! Это уж просто несправедливо! Пепик чувствовал себя оскорбленным. Несмышленыш он сопливый, что ли? Запереть его, участника захвата поезда! Разве не он добыл себе оружие?
Пепик достал из-под кровати свой драгоценный фауст-патрон, полюбовался на него и засунул опять подальше.
Кто-то снова забарабанил в окно, крикнув: