Собрание творений. Покаяние - преподобный Ефрем Сирин

Поскольку время жизни моей утратилось в суете и срамных помыслах, то даруй мне врачевство, чтобы вполне излечиться мне от сокровенных язв моих, и укрепи меня хотя бы один час усердно потрудиться в винограднике Твоем. А время суетной жизни уже в единонадесятом часе.

Ладью с моей куплей управь заповедями Твоими и мне, ничтожному купцу, даруй благоразумие продать свою куплю, пока есть еще время. Ибо время плавания ладьи приблизилось к концу, настигла великая буря и самое время взывает мне, рассеянному: «Покажи теперь, ленивый, всю куплю, какую имел ты в продолжение жизни своей».

И час смертный устрашает меня, бедного. Ибо смотрю на дела свои, – и душа моя трепещет; вижу нерадение своей лености, – и цепенеют кости мои. Ибо час разлучения представился очам моим и, помыслив о нем, пришел я в сильный страх. Вместо того чтобы радоваться, еще более убоялся я, потому что при благодати не сделал дел своих достойными.

Во время смерти великий предстоит страх всем, подобным мне, грешникам. Напротив, час разлучения доставляет радость всем святым, всем праведным, всем подвижникам. Но тот же час разлучения ввергает в печаль неусердных и слабых, когда вспоминают о своем нерадении и о недостатке усердия в прошедшее время жизни своей. И тогда раскаяние ужасно мучит сердце человека, не радевшего здесь о своем спасении. Мучительность раскаяния его превышает самый страх смерти и разлучения.

Напротив, праведные, святые и подвижники веселятся в час смерти и разлучения, имея перед очами своими великий труд своего подвижничества: бдения, молитвы, посты, слезы, возлежания на голой земле и вретища; душа их ликовствует, потому что по разлучении с телом своим желает войти в покой. Но страшно явление смерти грешникам и людям слабым, которые не заботятся о чистоте жизни в суетном мире. И весьма сильно печалит час разлучения человека грешного: ему вовсе не позволяется что-либо сказать за себя; повеление о часе том дастся со строгостью.

Увы, увы, душа! Для чего же не радеешь ты о жизни своей? Почему в рассеянии проводишь дни целого жития своего? Не знаешь разве, что позовут тебя внезапно? Что будешь делать там, живя нерадиво здесь? Что станешь отвечать в оправдание свое, представ Престолу Страшного Судии? Ужели не понимаешь, несчастная, как обманывает тебя враг? Не знаешь, рассеянная, как изо дня в день расхищает он небесное твое богатство? Трезвись, трезвись, душа, в час брани! Проси Бога, молясь со слезами! Взывай к Богу с сердечной скорбью, и скоро пошлет тебе в помощь милостивого ангела и освободит тебя от самой брани и от вражеского смущения. Старайся, чтобы час разлучения не застиг тебя в печали и воздыханиях и чтобы не плакать тебе во веки веков.

В этот час все придет на память тебе, и, горько жалуясь, скажешь сам себе: «Ежечасно вспоминал я все это и, свидетельствуя о себе, говаривал, что дни своего пребывания на земле проведу так, чтобы не грешить, не буду опять отступать от заповедей Божиих, но всегда с великим усердием стану делать благоугодное Богу. А теперь оказался я человеком пустым, не имеющим у себя ни одного доброго дела».

Войди, душа, сама в себя, подвизайся непрестанно и всегда бойся. Возлюби Бога твоего и служи Ему добрыми делами, чтобы, когда придет час смерти и разлучения, нашел Он тебя готовой и с великой радостью ожидающей Его. Размысли, душа, о житии своем и о Божием призывании. Час разлучения не печалит того, кто освободился от всего земного, но смерть печалит человека рассеянного, печалит грешника, печалит ленивого, который поленился делать угодное Богу, печалит многостяжательного, который связал душу свою попечениями мирскими, печалит богача, потому что невольно разлучает его с миром, печалит отцов, потому что разлучает их с любимыми детьми, печалит миролюбца, потому что в плаче разлучает их друг с другом. Все они печалятся в час смертный, потому что связаны мирскими попечениями. О чем же воздыхать и печалиться тебе, душа, свободная от мира и отрешившаяся от попечений его? Наименовалась свободной, – и будь всегда такой и мужественно шествуй по пути Божию, с готовностью делая благоугодное Богу. Если всей душой своей прилепишься к Богу, то никогда не убоишься смертного часа, скорее же смерть и разлучение с телом обратятся для тебя в радость. Спаси меня, Долготерпеливый, спаси меня, Сын Божий, Безгрешный Христе, и даруй мне, Спаситель, помышление о жизни, чтобы ничего не иметь мне никогда в сердце своем, кроме этого помышления, чтобы всегда исполнять мне волю Твою, при содействующей мне, грешному, благодати, быть готовым и охотно ходить в повелениях Твоих, с пользой употребить в дело то серебро, которое дал мне Сам Ты, Небесный Царь, и на селе Твоем, Спаситель, совершив добрую куплю, сподобиться похвалы от Тебя, Владыка, и, когда придешь Ты, Господи, с дерзновением сказать Тебе от чистого сердца: «Блажен я, что пришел Ты, Владыка! На брак Бессмертного Жениха облеки меня в достойное одеяние, которое приобрел я Твоей благодатью. Возжгу и светильник, который даровали мне Твоя, Христе, благодать и Твое долготерпение. С радостью выйду в сретение Тебе, прославляя и благословляя Бессмертного Жениха, чтобы удостоиться мне быть сопричастником праведных и святых, благоугодивших Тебе во веки». Аминь.

Слово умилительное первое

Однажды, встав очень рано, ходил я с двумя братиями вне благословенного града Эдессы, возвел очи свои на небо, которое, подобно чистому зеркалу, со славой осиявало звездами землю, и в удивлении сказал: «Если звезды сияют такой славой, то кольми паче праведные и святые, сотворившие волю Святого Бога, в тот час, когда приидет Господь, воссияют неизглаголанным светом спасительной славы!»

Но вдруг, при воспоминании о страшном Христовом пришествии, содрогнулись кости мои, и, ощутив смущение в теле и душе, заплакал я с сердечной болью и сказал, воздыхая: «Каким я, грешник, окажусь в этот страшный час? Как предстану Престолу Страшного Судии? Как мне, рассеянному, иметь место с совершенными? Или как мне, козлищу, стать с овцами одесную Христа? Или как мне, бесплодному, оказаться в числе святых, сотворивших здесь плод правды? Или что мне делать, когда святые узна́ют друг друга в небесном чертоге? Кто меня узна́ет? Праведные будут в чертоге, нечестивые – в огне. Тогда мученики покажут свои муки, подвижники – свои добродетели, а я что покажу, кроме слабости своего нерадения?

О душа рассеянная, душа грешная, душа бесстыдная, душа, ненавидевшая всегда жизнь свою! Долго ли от развлечений пресмыкаться тебе по земле? Долго ли увлекаться тебе худым навыком к лукавым помыслам? Не знаешь разве, что худые помыслы ежечасно перед тобой, как темное облако, и препятствуют тебе трезвиться перед Богом? Чего, наконец, ждешь в нерадении своем, пока коснит прийти Небесный Жених? Но Он не коснит, несчастная, – напротив, как страшная молния с небес будет пришествие Его. Постарайся оказаться готовой в этот страшный час, чтобы не плакать там во веки веков.

Вовсе не обращай внимания на падения других, оплакивай свои беды. Не смотри на сучок в глазе брата твоего и ближнего, но думай всегда о своем бревне (Мф. 7, 3). Если в состоянии будешь вынуть сначала свое бревно из своего ока, то вынь и сучок у брата и ближнего. А если не в состоянии, то оплакивай ужасную свою слепоту. Как тебе думать, что сообщишь свет ближнему? Будь ежечасно врачом самой себя, душа, тогда только увра чу ешь недужного брата своего. У тебя нет предлога для твоего нерадения, потому что Святой Бог дал тебе все: рассудок, разумение и духовное ве́дение. Уразумевай полезное».

Оба же брата со слезами говорили: «Для чего так жалобно плачешь, отец?» И я сказал им: «Чада мои возлюбленные! За нерадение свое пла́чу я о себе. Благой Бог даровал нам просвещение ве́дения, а я день за днем отвергаю оное. Если бы исполнял я волю Господню, то блажен был бы в час тот, и не я один, но блаженны были бы все, творившие волю Господню.

Поэтому-то, братия, вовсе не будет там у нас оправдания, потому что все грешим, имея ве́дение. Все мы познаём Божий Промысл и все дары, какими ущедрил нас Благой Бог. Благодать Его во всякое время часто посещает сердца наши, и если находит себе упокоение, то, войдя, постоянно обитает в душе, если же не находит чистого сердца, тотчас отступает. Но щедроты снова побуждают ее снизойти и посетить нас, грешных, потому что все мы изменяемы по произволению, но не по природе.

Всегда мы рассеянны и слабы, завистливы и лукавы, часто думаем друг о друге худо, занимаемся лукавыми помышлениями и всегда, как в ужасной тине, погружены в помыслах. И когда благодать приходит посетить нас, встречает в сердцах наших зловоние нечистых помыслов и тотчас отступает, не находя себе входа, чтобы вселиться и обитать в нас, как ей угодно, и разве только светоносной своей сладостью производит впечатление на сердце, чтобы ощутил человек, что благодать посещала его, но не нашла себе входа, чтобы, таким образом усладившись озарением благодати, взыскал он ее. Впрочем, сама благодать не может совершенно отступить от нас, потому что собственным своим милосердием побуждается всех миловать.