Сантехник, его кот, жена и другие подробности - Слава Сэ

46

Я своих демонов знаю лично. Первый — мастер спорта по вредительству — моя жена. На спор доводит до самоубийства нильских аллигаторов.

Второго звать Авось, он скромнее.

Жена коварней и неотвратимей, но Авось тоже фрукт.

Например: в понедельник очень мне хотелось пить.

Зашёл в Макдональдс, вы знаете, самый дешёвый способ прослыть хорошим родителем. Ещё клоуны у них неповторимо ужасные.

Мне хотелось пить.

— Фанты мне, говорю, побольше!

Унылая девочка за стойкой загребает лёд совковой лопатой и ссыпает в стакан. А на дно чуть фанты, для цвета. И вся эта Антарктида — мне.

Я с детства помню: съешь снежок и школьных друзей моих прекрасные черты растворяются недели на три. Температура, в горле лава, в носках горчица.

Мне бы возопить, — куда, мол, сыплешь, оторва! Окстись! Чай, не месяц май, и не юноша я, с жарким нутром…

Но тут, откуда-то с середины очереди зашептал Авось:

— Ничо-ничо, ты же взрослый! Какая ангина, обойдёшься лёгкой хрипотцой! Голос будет такой… с песочком. Даже эротично. Женщины страсть как любят простуженные мужские голоса…

Прошло два дня. У меня дискант а-ля Фаринелли. Распаляясь, перехожу на сопрано. Женщины с меня хихикают.

Гланды разбухли и болят. Стали как закатные солнца: малиновые, огромные. Будто Босфор в горле, сходящиеся скалы, крупную пищу внутрь меня не пускают.

Я стянул у Ляли шарфик, обмотался.

Три дня питаюсь чаем и скользкими маленькими пилюлями, приятно-зелёными. У Люси были. Надеюсь, они от этого, чем там я больной. Инструкцию к лекарству не нашёл. Пересчитал кол-во в упаковке — тридцать.

Резанула страшная догадка про женскую контрацепцию. С опаской смотрю на луну и на себя в зеркале. Наощупь пробовал найти на себе место, где, возможно, не случится теперь овуляции. Не сыскал. Наверное, уже не случилась.

И раздражительность какая-то…

Если к декабрю понабегут быстрые лёгкие слёзы, значит, дэмоны спелись и ржут теперь.

47

На утреннике дед Мороз ни один костюм не угадал. А дети, они за справедливость, не смолчат.

— Иди ко мне, фея…

— Я не фея, я снежинка!

— Хорошо. И ты крокодильчик, подходи…

— Я не крокодильчик, я черепашка!

— Ладно, ты — черепашка. Будете песенку петь. Третьего позовём… это будет… ты крокодильчик?

— Не крокодильчик я. (Плачет.)

— А кто?

— Динозавр!

… Танцевали. Надо было хлопать себя по разным органам, не путаться. Голова-живот-попа-колени. На скорость.

В конце танца все смеются над глупейшим из родителей, что спутал попу и голову. Искромётный сценарий такой.

В тупые родители наметили маму одного турецкого султана, крупную даму в очках. Она выглядела безобидной. Никто ж не знал, что там султан — невоздержанный холерик.

Когда мама запуталась, дед Мороз захохотал саркастически «Шо ж вы, мамо». Все захихикали следом, а янычар не вынес — прыгнул на деда и стал разрывать на тысячу маленьких дедов Морозиков. Мальчика оттащили, но опять разогнался — и головой деду в пузо. Расчет был верный. В султанской чалме крупный брыльянт блистал, из люстры. Если в печень таким попасть, да с разбегу, не то что смеяться, как дышать забудешь.

Не будь дед такая каланча, — с ёлки своим ходом не ушёл бы.

Зал султану аплодировал стоя. Потому что нечего маму обижать.

48

Мне сказали, народ алчет песен. Надо пять-шесть, про зиму и любовь. Обещали слушательниц эзотерического толка, разумеющих светлую грусть.

Прихожу. Педагогический курятник. Самая модная песня у них — «Отцвели уж давно». Она же самая жизненная.

Сижу в углу, строю инструмент. Дамы подкрадываются, блестят в меня лорнетами.

— Ага! — радуются. — Превосходно!

Будто я поросёнок в яблоках и с хреном.

Впорхнула гений конферанса, женщина-праздник. Светится, хоть прикуривай. Не разделась, сразу ко мне:

— Я выйду в начале, буду бить в треугольник, как будто это куранты. Правда здорово придумала?

Кивнул. Зачем расстраивать. Может, думаю, есть в том сермяжная правда — убивать училок треугольником.

Я ведь думал: три раза брякнет (третий звонок) и уймётся. Так нет же!

Она подражала самым долгоиграющим курантам, чередовала феерические звонкие трели морозными переливами и драматическими адажио.

Причём никто же в зале не знает, что эта тётя — куранты. Все думают, она просто стоит и долбит одну ноту, потому что с ума сошла.

Лицо конферансье при том плясало нечто новогоднее. Подмигивало, поднимало бровки, многозначительно косило на ёлку, губами делало плям-плям.

Всем сделалось неловко и до слёз скучно.

Понимаете, треугольник такой инструмент, больше часа его соло можно терпеть за очень отдельные деньги. В детском саду партию треугольника поручают толстым и глухим, и тем, кто вчера описался. И то, все они потом стыдятся и до пенсии скрывают, что играли в саду на треугольнике.

С последним дзынем сделался как бы Новый год и заснул последний зритель. Конферансиха залудила прегадкое буриме собственного приготовления. Начало такое:

Новый год, новый год… (пять раз)Что он нам всем, друзья, принесёт…

Потом, собственно, был концерт. Первая часть — дремучая бардятина. Про горы, деревья с человеческими эмоциями, и про способы разделить банку сардин на шесть голодных идиотов.

Ко второй части удачно опоздал С. Б., джазмен-алкоголик. Он тоже пришёл скулить про снег и чувство, но как-то не так заскорузло у него получается.

Как многие жители страны двух конфессий, он начал праздновать Новый год на католическое рождество, а старый Новый год ещё не наступил. Оттого дорога под ним змеится, выскальзывает и даже отпрыгивает в сторону.

С. Б. в пути подруливает себе бровями и чехлом гитары.

Пролез сквозь зал, плюхнулся на сцене, рядом. Расчехлился. Дыхнул на первые ряды так, что запотели лорнеты.

После антракта мы с ним пели дуэтом, но быстро стало лень. Потренькали «прощание в Венеции», повернули к финалу.

Тут у нас принято вовлекать в пение зал.

С. Б. шепчет: давай «виноградную косточку», я там слабаю импровизацию, под Джо Пасса.

Чего-то расдухарились, проигрыш залудили на 214 куплета. И с тех пор педагоги не любят джаз.

49

Господин посол мужчина важный. Унитаз у него большой, как церковь. И что-то в унитазе сломалось.

Господин посол решает для себя — не посольское это дело, унитазы починять. Вот был бы примус, тогда да. А за горшки — нет, не берётся. Ссылается на крайнюю рукозадость, присущую послам большинства мировых держав.

Секретарь посольства звонит по газете во «все виды сантехнических работ». И вот, мастер Женя приезжает. Добрейшей души. На входе его обыскали, но не отобрали ничего. Потому что лицо честное. И мобилку оставили, хоть в мобилке мог быть тротилловый эквивалент ракеты «Булава», или даже фотик.

Посол заглянул, спросил — «Хав а ю»?

— Женя, — признался Женя.

— О! Джек! Овзихавтуплэйтугезалисенпикчерзтумайстори, йез? — спросил посол более детально.

— Йез. — Женя в ответ слепил такое умное лицо, какое только можно слепить из двух пуговок, картофелинки и лукового перегара.

Большому, красивому как церковь унитазу Женя сделал наркоз, провёл резекцию и, якобы случайно, оторвал бачок с корнем.

(На самом деле, так поступают все настоящие сантехники, чтоб потом было, о чём рассказывать.)

И грянул потоп.

В посольском туалете ведер с тряпками нет.

И вот, Евгению мерещится ужасное: госпожа наша Латвийский Президент пьёт корвалол стаканами, вся в пятнах, трясёт нотой на пяти страницах и орёт по-русски:

— Что это такое, сука! Зачем ты затопил посольство!

Он сдирает с себя свитер, хочет вытереть вооружённый конфликт между Родиной и Англией.

А вода прибывает. Женя ищет, чего бы перекрыть, забегает за угол, там в душе человек плещется. Женя сквозь перегородку, громко, но вежливо, чтоб не испугать:

— Простите, где тут перекрыть холодную воду можно?

Теперь представьте: вы — жена английского посла. Моетесь в душе, вся, вместе с сисями. «Джинглз белз» напеваете. Вдруг вбегает полуголый инкогнит, орёт взволнованно, очень похоже, что по-арабски. И совсем не кажутся его слова предложением дружить народами.

Жена посла заявляет твёрдо, что из душа не выйдет, потому что верна стране, королеве и, по возможности, мужу. А лучше принцу Чарльзу. А ещё лучше Девиду Бегхему.

Евгений переспрашивает:

— Чиво?…

Тут слушатели-мужчины перебивают рассказчика, интересуются, какая она из себя, дрим вумен оф бритиш амбассадор. Женя врёт, говорит не рассмотрел, и что вера в Бога не велит ему алкать чужих тёть. По жару отпирательств всем делается ясно: сеанс имел место. И размер груди был — минимум четвёртый.