Ричард Длинные Руки — император - Гай Орловский

Я всматривался, стараясь понять, что же такое в них неправильное, почему как ножом по стеклу, плечи сами передергиваются, странное омерзение вздыбливает редкую шерсть на спине и руках.

— Всего шестеро, — подтвердил я. — И собрали несколько сотен?

Норберт с облегчением вздохнул.

— Моих там тридцать человек, — буркнул он. — Ладно, посмотрим.

Теперь уже и они с Альбрехтом всматриваются нацеленно, глаза притерпелись к слабому свету звезд, оба напряжены, я сам ощутил, что ладонь моей руки тоже опустилась на рукоять меча.

Норберт сказал за спиной до жути трезвым голосом:

— Нет, ваше величество. Сэр Альбрехт, вас это касается тоже.

— Мы не можем так все оставить, — прошептал с достоинством Альбрехт, но достаточно неуверенным голосом.

— Можем, — возразил я со вздохом. — Мы уже полководцы, а не ратники. Меч в ножны, сэр Альбрехт!

Норберт произнес сурово:

— Сейчас их встретят мои ребята. А мы посмотрим.

Я смолчал, тоскливое чувство близкого поражения подступило к горлу, как тошнота.

— Пусть отступают, — повторил я. — Нам сейчас не победить важно! Увидеть, чем сильны эти твари. Что в них такого, что создали такую махину… Тут на мой парусный флот смотрят как на чудо, а это ж вообще запредельно. В общем, сэр Норберт…

— Я им уже сказал, — заверил он. — И повторил несколько раз.

Темная масса бегущих приближается с надсадным хрипом и стонами. Пленники не просто шатаются, их от изнеможения бросает из стороны в сторону, бегут уже едва-едва, лица блестят от пота, хотя ночь достаточно холодная.

Конница вылетела из-за леса стремительно, как низко летящие над землей стрижи. Ярко и нехорошо блеснули в слабом свете звезд острые клинки.

Передний всадник прокричал что-то лихое, остальные слегка раздвинулись, чтобы всем было место в схватке.

Я охнул, а рядом люто выругался Альбрехт. Существа с Маркуса, ни на мгновение не колеблясь, сдвинулись с мест и, я не поверил своим глазам, с невероятной скоростью оказались между толпой пленников и скачущими на них конниками Норберта.

Дыхание мое застыло в груди. Переместились твари… слишком быстро. Будь я порастяпистее, сказал бы, что перенеслись, но, конечно, успел заметить, как сдвинулись с мест и за то время, что всадники преодолели два-три ярда, эти прошли десять и остановились, готовые к схватке.

Я прокричал:

— Назад!.. Довольно!

Норберт даже не посмотрел на меня, лицо бледное, дыхание идет со свистом, кулаки сжаты, смотрит неотрывно, мысленно уже там с ними скачет впереди отряда, заносит над головой меч для удара.

Пришельцы не двигались, застывшие, как статуи, пока всадники не налетели всей массой. Я уже чувствовал, что произойдет, и, боюсь, это понял и доблестный сэр Норберт.

Затем эти твари словно исчезли, превратившись в некий смазанный вихрь движений. Но зато я хорошо видел всадников, что вылетали из седел, словно выброшенные неведомой силой, видел встающих на дыбы коней, донеслось испуганное ржание, только лязга мечей так и не услышал.

Норберт прошептал в отчаянии:

— Да что же это…

Я ответил так же тихо:

— Я же велел уходить… Эти твари не пустятся в погоню!

Он сказал яростным шепотом:

— Они бы не выполнили приказ.

Я смолчал в бессилии. Разведчики, может быть, и выполнили бы, у Норберта дисциплина строгая, хотя никто не хочет отступать без боя, это полная потеря чести, но с этими существами, как уже вижу, нельзя подраться и отступить.

Все всадники до единого были выброшены из седел и убиты самым зверским образом. У кого-то оторвали руки, кому-то размозжили голову, многих просто убили страшными ударами о землю, так что ломались не только все кости, но и тело лопалось, как бурдюк с красным вином.

Норберт то люто ругался шепотом, то читал молитву, а я все смотрел на окончание короткой страшной схватки, и ужас сковал все тело. Шестеро пришельцев со звезд голыми руками убили весь отряд умелых и отважных бойцов. В течение минуты. Даже меньше. Никто из людей не убил ни одной этой твари. А эти существа, похоже, даже не ранены.

На поле схватки осталось и с десяток конских трупов, остальные с диким ржанием разбежались, пришельцы ими почему-то не заинтересовались.

Толпа пленных не успела сделать попытку разбежаться, то ли слишком измучены, то ли все произошло слишком быстро. Пришельцы в мгновение ока оказались перед ними, я не видел, что они сделали, но двое из пленников упали, похоже, убитые ими, остальные с жалобными криками двинулись в прежнем направлении.

Я тупо всматривался в труп коня, что ближе всего к нам. Почти оторвана голова, грудь проломлена с такой силой, словно булыжник, брошенный катапультой, ударил в полную мощь.

Норберт все еще шипел сквозь стиснутые зубы. Я сказал сдержанно:

— Сэр Норберт, поляжем здесь, возможно, мы все. Потому сейчас держитесь.

— Ох, ваше величество…

— Сэр Ричард, — напомнил я. — Мы не на приеме. Это самая тяжелая наша битва. И потери в ней будут такие… что лучше не считать. Смотрите, как зажал себя сэр Альбрехт. Эти пленные для нас уже потеряны. Может быть, когда-то отобьем, спасем, выручим, но не сейчас.

Норберт зло зыркнул на темного от гнева, но неподвижного графа, тяжело и с надсадными хрипами в груди вздохнул.

— Я все понимаю, сэр Ричард. Но душа рвется.

— У меня тоже, — ответил я. — Это и мои люди!..

Сэр Норберт, зажмите себя в кулак.

— Да-да, ваше величество. Я уже все.

— Сейчас, — договорил я, — для победы в самом деле придется отдать не просто много, а все. А мы, с учетом полученных данных, должны начать вырабатывать новую стратегию борьбы с этими чудовищами.

Альбрехт шевельнулся с некоторым трудом, словно ломал застывшую на нем корку льда.

— И тактику, — произнес он. — Ваше вели… сэр Ричард, по прибытии в лагерь созвать военачальников?

— Да, — ответил я. — По дороге расскажете, что случилось. Но без красочных подробностей. Мне нужен не их гнев, а холодные головы.

Он ответил уже почти прежним голосом:

— Да, сэр Ричард. Преклоняюсь перед вашим умением держать себя в руках.

— Не очень-то и умею, — признался я. — Но на людях держу морду лица кирпичом. Так надо. Мы не то, что есть, как думают и говорят дураки, а то, что выказываем другим.

Он вздохнул, взглянул на Норберта.

— Верно. Но не лицемерие ли это? Как церковь на это смотрит?

— Это человечность, — объяснил я. — А церковь… ложь во спасение придумана церковью, иначе жизнь стала бы адом, говори мы то, что думаем. Если хочешь с человеком сохранить хорошие отношения, говори то, что надо, а не что хочется. Потому, сэр Норберт, горе в кулак, улыбайтесь и говорите бодро, что мы выяснили нечто важное об этих мерзких тварях.