Жизненное пространство - Алексей Колентьев

Пока я размышлял, к костру подошли мои недавние напарники по «миссии спасения». Вид у хлопцев был залихватский, все трое изрядно поднабрались и громко, перебивая друг друга, что-то говорили. Однако их предводитель Витя был не сильно пьян, вернее, не так сильно, как его приятели. И у меня появилось желание показательно начистить ему его нахальное табло. Но от нервического поведения меня избавили двенадцать лет службы в разных не слишком безопасных для жизни местах, и я решил посмотреть, куда ведет этот след, как говорила пантера Багира из киплинговской сказки.

Витя подошел ко мне, сделав страшно секретное лицо, предложил «пойти обсудить одно дело с глазу на глаз». Отчего же не пойти, тем более что нечто подобное я ожидал, и лучше уж это произойдет сейчас. Мы отошли от костра, перешли дорогу и спустились в подвал «тошниловки».

Восемь столиков без скатертей, но с набором «солонка-перечница» на грязноватых салфетках. Пять ламп в жестяных абажурах давали приемлемое освещение. Справа от входа бар с батареей бутылок и ловким кавказцем за стойкой, две подавальщицы-официантки неопределенного возраста разносили заказы двум десяткам людей, объединенным в две устойчивые застольные компании. Было как-то надрывно весело. Ребята пропивали и проедали вырученные за хабар рублики и делали это с душой. Я их понимаю: завтра может наступить не для всех, поэтому пусть все случится сегодня и будет это «все» как можно ярче и громче, пусть даже потом, с похмелья, многое и забудется навсегда. А позже выжившие после очередного рейда в Зону будут по крупицам восстанавливать события сегодняшнего вечера, поминая глотком-другим того, кто больше за стол с ними уже не сядет никогда.

Крайний столик у стены, возле стойки, был свободен, и мы с Витей присели на табуреты, выполненные в народном стиле — с резными узорами, изображавшими жар-птиц. К нам подошла подавальщица, женщина лет сорока, с усталым, осунувшимся лицом, в мелких чертах которого сквозило одно лишь желание: «Как сменюсь — сразу спать». Поинтересовалась с вполне естественным тут малороссийским говорком, что нам подать.

Есть не хотелось, чай повсеместно на Украине напиток непопулярный, поэтому я попросил бутылку темного пива и соленых сухариков, а вот мой собеседник, напротив, заказал триста граммов водки и кучу всякого на закусь. Я не заметил у него трофейного MP, а с бандосов они много взять не могли, поэтому вывод был очевиден: ствол Витя загнал и теперь пропивает дивиденды.

Я приготовился слушать, и предводитель молодняка меня не разочаровал. Повел он свой сказ издалека, изложив для начала свою краткую биографию. Затем объяснил причину, по которой оказался в Зоне отчуждения, и с гордостью поведал аж о трех рейдах на Свалку и в Темную долину, «скромно» упомянув о дюжине заваленных бандитов и одном самолично убитом кровохлебе. Врал парень вдохновенно. Местами приходилось прикладывать довольно серьезные усилия, чтобы не рассмеяться. В конце монолога Виктор высказал деловое предложение. Я слушал, в таких случаях лучше не перебивать — пусть человек выговорится и, не наблюдая твоей реакции, пойдет на второй-третий заход. Такой прием серьезно снижает уверенность оппонента, человек не знает, чего ожидать.

— С-слуш-шай, Антон, я — опытный бродяга. Ты, я эт-т-то понял сразу, мужик э…

— Тоже опытный, — подсказал я, и Витя радостно закивал головой:

— Верно. Так я к чему веду: ты да я… да друганы мои составим команду и п-п… пойдем Зону потрошить. А потом свой клан создадим. — Он ошалело выпучил мутные зеленые глаза, видимо, поразившись открывающимся перспективам. — Ну, как тебе предложение?

— Нет. — Я поднял ладонь, дабы пресечь возражения пьяного новичка. — Более того, ни в трезвом, ни тем паче в пьяном виде больше ко мне не подходи. У нас разные дороги, Витя. Я сам по себе, и напарники мне не нужны. Ты кушай, кушай — вся беда с вами, «потрошителями», именно оттого, что не закусываете…

Я одним долгим глотком допил пиво, поднялся из-за стола, оставил под солонкой деньги за выпитое и чаевые для усталой подавальщицы и собрался идти в гостиницу. Еще о многом нужно было подумать, а этот балбес меня с самого начала раздражал. Надо завязывать с беседами.

— …А мне пора, дел много еще. Бывай здоров. На прощанье прими совет: не ходи ты «Зону потрошить», она сделает это с тобой много раньше. А если все-таки пойдешь, не бери пацанов зеленых с собой. Не отягощай карму.

Вариантов действий у Вити было немного. Он мог бы попытаться затеять со мной драку прямо здесь, пьяного куража у него должно было на это хватить. Закончилось бы все довольно быстро, но привлекло бы ко мне ненужное внимание. Второй вариант — он выходит вслед за мной, договаривается с друзьями, и они пытаются замочить меня уже коллективно. Последний вариант был предпочтительнее, но Витиных друзей валить мне не хотелось: я всегда испытывал некое подобие сочувствия к слабым, подпадающим под чужое влияние людям. Но управлять ходом событий мне надоело, при любом раскладе им ничего не светило: ни вместе, ни по отдельности. Витя не напал сразу, значит, вариант номер два. Подождем. Пора и на боковую, пока есть возможность спать в нормальной кровати…

…Сон был тем видом жизнедеятельности, который я не люблю более всего: бесцельное времяпрепровождение, когда можно заняться чем-то полезным и нужным. Но без него — никак. С течением жизни я стал замечать, что сон дается каждому человеку для разных целей: кто-то просто отдыхает, кто-то прячется от действительности и всяческих жизненных перипетий, кто-то с помощью толкований сновидений пытается приоткрыть, так сказать, «покровы грядущего» и т. д. Мне сон нужен для того, чтобы запущенный во время бодрствования механизм жизни провернулся без моего участия. Таким образом судьба дает человеку понять, что существуют моменты, когда он либо не нужен, либо нежелателен ей в активном состоянии. Возможно, именно поэтому я никогда не запоминаю снов или просто их не вижу. А когда применяешь методику «волчьего» сна, то грезы исключены в принципе. Заблуждаются те, кто видит сон человека моей профессии как некую череду кошмаров с вереницами трупов врагов, тянущих ко мне трясущиеся конечности и грозящих своему погубителю вечными карами, или павших друзей, говорящих о смысле жизни и всяком таком задушевном. Нет, конечно: были у меня и враги, которых я отправил в страну вечной охоты, и друзья, проскочившие за грань небытия раньше меня. Но духи врагов, видимо, не желали со мной повторной встречи, а друзья на то и друзья, чтобы не мешать близкому человеку отдыхать. Думаю, что, когда придет мой черед и я к ним присоединюсь, мы без суеты займемся чем-нибудь тамошним, потусторонним. А до тех пор они, скорее всего, ждут, что со своими заморочками я разберусь самостоятельно. Что у меня обычно неплохо и получается.

Утро было полно сюрпризов. В лагере новичков было непривычно оживленно для 5:30. Были слышны крики и беготня, да и ПДА пару раз завибрировал. Я не спешил подниматься наверх и, пожелав Поповичу доброго утра, начал претворять первую часть моего плана в жизнь.

— Попович, а скажи мне, сколько стоит у тебя некий артефакт «крикун»?

Торговец поднял на меня безразличное лицо опытного игрока в покер:

— Двадцать тысяч рублей, и я тебе не Мишка Одессит, я не торгуюсь.

Это-то как раз и есть твое слабое место, барыга, про себя ухмыльнулся я и продолжил:

— Хорошо, это даже кстати. Мне нужен «крикун» и трансмут «Лукерьины бусы». Сколько за все?

Торговец задумался. Конечно, он понимал, что денег у меня таких может и не быть, но страсть к наживе притупила его бдительность:

— Сорок пять тысяч за все.

Он выжидательно глянул на меня исподлобья. Попался, голуба: теперь ты мой!

— Значит, за «крикуна» ты просишь двадцать пять, а за «бусы» двадцать тысяч… — намеренно оговорился я, на что барыга быстро отреагировал, уточняя:

— Наоборот, за «крикуна» двадцать «косых», а за «бусы» двадцать пять — от пуль бережет как-никак. А «вопилка» эта твоя вообще штука специфическая, ею только радиопередачи глушить да электронику портить…

— Тогда предлагаю бартер: ты мне «крикуна», а я тебе — трансмут «Лукерьины бусы». И разойдемся, довольные друг другом.

Вы когда-нибудь слышали выражение «подковерная схватка»? Так вот, лицо Поповича некоторое время бугрилось и пыжилось, меняя форму и цвет в диапазоне от красно-лилового до бурого, отражая сильнейшую бурю эмоций, подавляемых хозяином «отеля». Наконец опыт взял свое и торговец ответил:

— Ну, ты и жучила, старатель… Давно меня так никто не накалывал.

Это был перебор, нужно было вернуть часть самоуважения, дабы не расстраивать хорошего человека.

— Нет, просто неопытный, в ваших артефактах слабо разбираюсь. Я вдруг вспомнил, что снял один трансмут, но точно его свойства не знал. А ты напомнил про пулестойкость, вот я и…