Тайный узел - Евгений Евгеньевич Сухов

— Возможно, что так оно и было, — сдержанно согласился Виталий Викторович. — У меня вот такой к вам вопрос… Только поймите меня правильно, я должен его вам задать.

— Спрашивайте, чего уж там. Только этих гадов сыщите! — сдерживая слезы, произнес Богданов.

— Почему бандиты убили ваших детей, а вас добивать не стали? Ведь вы же лежали без сознания. Могли в дальнейшем опознать преступника, с которым сцепились.

— Кто ж его знает, что у этих сволочей на уме было? Наверное, они посчитали, что три ножевых ранения, одно из которых пришлось в левую грудь, под самое сердце, достаточно, чтобы я копыта откинул, — угрюмо пояснил Федор Богданов. — А оно вон как получилось… Выжил!

Когда Щелкунов заговорил о детях, лицо Богданова задергалось и он, похоже, едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.

«Я бы, наверное, не удержался бы, зарыдал, случись такое с моими детьми, — подумалось вдруг Виталию Викторовичу, и по его спине пробежали мурашки. — Хотя какие тут дети с такой работой! Только и занимаешься тем, что с раннего утра до позднего вечера вылавливаешь разного рода негодяев! Передохну́ть даже некогда».

Щелкунов невольно вспомнил про Зину. Сегодня утром она зашла к нему в кабинет и доложила о своей работе по раскрытию произошедшего за два дня до Нового года ограбления продуктового склада. Под подозрение попал сторож и его племянник, и Зинаида умело собирала доказательную базу. Дело шло к аресту преступников. Девушка держалась так, как если бы не было того новогоднего утра и ее робко сказанных слов, и Щелкунов также ни интонацией, ни словом не выдал своего настроения. А девчонка она славная, возможно, что в тот день следовало бы проявить настойчивость, тогда между ними могло бы сложиться что-то серьезное.

— Вы мне ответьте вот на какой вопрос, Федор Игнатьевич… Почему нападение было совершено именно на ваш дом? Вы человек, прямо скажем, небогатый. Для своих преступных целей убийцы могли выбрать кого-то более зажиточного. Например, даже в вашей Ягодной слободе через два дома от вас живет Григорий Стешин, который заведует коммерческим магазином. Рыба его мороженая нарасхват идет. Может, у вас есть какие-то предположения на этот счет?

— Нет у меня никаких предположений.

— Может, у вас имеются какие-то недоброжелатели, может, вы с кем-то поссорились или чего-то не поделили?

— Делить мне особо нечего… Гол как сокол! В мире стараюсь с людьми жить. А кто мне не нравится, так дружить не навязываюсь, при встрече говорю «здрасте и до свидания» и топаю себе дальше! В слободе всем известно, что у меня воровать нечего, — абсолютно искренне поведал о своем бедственном материальном положении Федор. — Что с нищего можно взять, кроме исподних портков? Да и то штопаных. Может, бандиты не знали об этом. А когда убедились, что поживиться в моем доме нечем, так сорвали свою злость на детях да на мне… А может, перепутали с кем?

Федор Богданов замолчал и горестно опустил голову. Что ж, такое тоже вполне могло произойти, ибо другого объяснения дикому преступлению не находилось.

* * *

Первым, кто услышал крик о помощи и обнаружил истекающего кровью Федора Богданова, еле выбравшегося из своего двора, был его сосед Егор Никитич Феклушин, пенсионер еще, верно, с довоенных времен. Его Щелкунов допрашивал вторым. Феклушин говорил охотно и пространно, но Виталий Викторович не перебивал старика и не просил говорить его по существу и покороче: знал по собственному опыту, что если дать собеседнику говорить свободно, то можно выведать больше, нежели, перебивая, задавать интересующие вопросы в надежде поскорее получить нужную информацию. Пенсионеры и прочие старики, кроме никчемной информации, начинающейся еще с доисторических времен, часто выдают мимоходом исключительно ценные сведения, прячущиеся в деталях и вроде бы в незначительных на первый взгляд мелочах. Каковых — и это подтвердит любой ответственный работник Министерства внутренних дел, проводящий следственные действия по уголовным эпизодам, — в расследовании дел не имеется.

Свои первоначальные показания старик Феклушин подтвердил.

— У меня бессонница, — пожаловался он, — раньше трех утра и не засыпаю. А чтобы не лежать напрасно и в потолок глазеть, вот я и хожу по поселку. Иногда делами какими-то занимаюсь, что не успел в течение дня выполнить. Это раньше бывало, по молодости, не успел голову положить на подушку и уже дрыхнешь без задних ног. А сейчас очень постараться нужно… И вот вышел я со двора и слышу какой-то неясный голос, как будто бы откуда-то издалека доносится. Прислушался малость, вроде бы тихо. Думал, показалось, дальше потопал и тут опять слышу, уже более разборчиво, как будто бы кто-то на помощь зовет. Глухой такой голос, протяжный. Я и пошел на него. Вижу, у дома, где Богданов с дочерьми проживает, человек на снегу лежит около калитки. Вроде бы не шевелится. Присмотрелся я к нему, кажись, на Федьку нашего похож. Думаю, неужели перебрал? С ним порой такое случается. Спрашиваю: «Федор, ты, что ли это?» А он мне отвечает: «Я это… Напали на меня, злыдни. По башке стукнули чем-то тяжелым, а кто, не знаю». И тут две женщины еще вышли, они в соседних домах проживали, Мария Никишина и Дарья Куманец. Видно, он их своим криком переполошил, а может, и не спали совсем… Вот втроем мы его подняли, как могли, и в сени потащили. И тут, когда в избу уже занесли, Федор говорит нам: «Вы не шибко-то тут шумите, а то детей разбудите, спят они. Положите меня на лавку, так мне спокойнее будет». Ну мы его на лавку и уложили.

— Выходит, Богданов не знал еще, что детей нет в живых? — с едва заметной вопросительной интонацией произнес Виталий Викторович, скорее для себя, нежели для Феклушина. Однако Егор Никитич принял последнюю фразу майора милиции как обращенную к себе и охотно ответил:

— Конечно, не знал. Он только что в доме оказался…

— Хорошо, вы занесли его в сени, положили на лавку, что было дальше? — продолжил допрос майор Щелкунов.

— А дальше Марья Никишина решила заглянуть в комнаты. Мол, как там дети, что с ними, неужто от всего этого гама и грохота они не проснулись? Вошла она в комнату, а через минуту вышла с перекошенным лицом и слова вымолвить не может. Только рукою на дверь в комнату указывает и рот открывает, а слов-то ее и не слышно. Как рыба, право… Ну, сердце у меня захолонуло от дурного предчувствия, сразу понял, что недоброе произошло. И я решил пойти, глянуть, чего это ее там так напугало? Захожу — через