Благословенный Камень - Барбара Вуд

Высокая опять презрительно плюнула, а затем в последний раз посмотрела на Шипа, чье несчастное обезображенное тело уже покрыл тонкий слой пепла. Потом перевела взгляд на остальных — Малышку, Ноздрю, Разжигающую Огонь, Рыбную Кость — и, убедившись, что они остаются с ней, повернулась спиной к заволакивавшей небо с запада смертоносной черной туче и сделала первый решительный шаг на восток, обратно по той дороге, по которой они сюда пришли.

Никто не обернулся, чтобы посмотреть на Льва и его людей, уверенно направлявшихся на запад, — все шли вслед за Высокой, едва поспевая за ее широкой поступью. По пути они остановились, чтобы собрать страусиные яйца и наполнить их водой, а когда нашли еду, Высокая наказала им не съедать сразу все, а взять семена и орехи с собой, чтобы поесть потом.

Пока они шли так на восток, земля, не переставая, содрогалась, пока наконец гора не взорвалась. Высокая и ее спутники оглянулись и увидели громадную черную тучу, стремительно заполонившую небо, скрывшую солнце и объявшую запад адским пламенем. Это было последнее извержение вулкана, который в далеком будущем назовут Килиманджаро. И в нем одно в мгновение погибли Лев и горстка его упрямых приспешников.

Какое-то время спустя

Опечаленная смертью Шипа и дав себе слово никогда не забывать о нем, Высокая продолжала вести семью на восток, где, как она и предсказывала, они нашли свежую воду, полагая, что сила, которую она ощущала в себе, исходит от камня-воды, висевшего у нее на груди. Им пришлось надолго остановиться, чтобы она родила своего первого ребенка, даже не подозревая о том, что он — продолжение юноши по имени Шип. Потом они двинулись дальше, пока наконец не вышли к берегу океана, изобиловавшему моллюсками, где, порывшись в земле, нашли источники пресной воды. Они также увидели незнакомые деревья, которые давали сразу пищу, воду и тень, — кокосовые пальмы, растущие в изобилии в этой местности. Здесь семья и осталась еще на тысячу лет, пока не разрослась настолько, что им перестало хватать еды, — и тогда им снова пришлось рассеяться. Кто-то отправился вдоль берега на юг и обосновался на юге Африки, но большинство пошло вдоль береговой линии на север, пересекая земли, которые когда-нибудь будут названы Кенией, Эфиопией, Египтом. Несколько поколений семьи останавливались в этих местах, заселяли их, а потом переселялись дальше, продолжая непрерывный поиск новых источников пищи и незаселенных мест. И они несли с собой синий камень, который передавался из поколения в поколение.

Проходили тысячелетия, и потомки Высокой рассеивались все дальше — вдоль рек и долин, за горами и лесами, осваивая новые далекие территории. Они учились строить укрытия и жить в пещерах, создавали слова и другие способы общения, изобретали новые инструменты, оружие и способы охоты. По мере развития речи совершенствовался и общественный строй, развивалась охота. Из добычи люди превратились в хищников. Они стали размышлять, у них стали возникать вопросы, на которые нужно было искать ответы. Так появились представления о духах, табу, понятие о добре и зле, привидения и зародилась магия.

Достигнув Нила, потомки Высокой разделились: кто-то остался, а кто-то пошел дальше, и синий камень последовал на покрытый ледниками север. Потомки Высокой встретились с людьми, населявшими эти места, — это оказалась другая раса, происходившая от других предков и поэтому немного отличавшаяся внешне: они были немного плотнее, крепче, и у них было больше волос. Борьба за территорию была неизбежна, и волшебный камень-вода попал в руки чужого рода, поклонявшегося волкам. Некая целительница из Волчьего Клана всмотрелась в кристалл, разглядела в нем волшебную силу и вложила его в чрево каменной статуэтки.

Так камень-вода стал олицетворять беременность и могущество женщины.

Книга вторая

Ближний Восток

Тридцать пять тысяч лет назад

Они никогда прежде не видели туман.

Перепуганные женщины, находившиеся в такой дали от дома, безнадежно потерявшиеся, решили, что эта белая мгла — злой дух, прокравшийся на своих невидимых ногах в лес, чтобы отрезать беглецов от мира, забрав их в свое безмолвное царство. К полудню мгла рассеивалась настолько, что женщины едва могли различать то, что их окружает, а когда в небе загорались звезды, она тихонько возвращалась и вновь обволакивала их, оставаясь с ними один на один.

Однако туман был не самым страшным в этой неизведанной земле, по которой вот уже несколько недель бродило племя Лалиари. Здесь повсюду таились привидения — невидимые, безымянные и пугающие. Поэтому люди держались вместе, пробираясь сквозь этот враждебный мир, дрожа от холода в окутывающей их мгле, так как на них ничего не было, кроме сплетенных из травы юбок — одежды, подходящей для теплой речной долины, в которой они когда-то обитали, но совершенно неуместной в этих новых землях, куда их вынудили бежать.

— Мы умерли? — шептала Кика, прижимая к груди своего спящего младенца. — Мы погибли в сердитом море вместе с нашими мужчинами и стали духами? — Ее смущало то, что они ничего не видят в густом тумане, голоса звучат как-то зловеще, а звук шагов их босых ног почти не слышен — как будто они блуждали в царстве мертвых. Кика подумала, что они, наверное, походили на привидения, — осторожно пробирающиеся сквозь густую белую мглу женщины с обнаженной грудью, с длинными, до пояса, волосами, увешанные ракушками и костяными украшениями, с покрытыми звериными шкурами плечами, сжимающие в руках каменные дротики. «Но их лица не похожи на лица привидений», — думала Кика. Эти широко раскрытые от страха и растерянности глаза — конечно же, глаза людей.

— Мы умерли? — повторяла она шепотом.

Но ее двоюродная сестра Лалиари не отвечала Кике: горе переполнило ее настолько, что она не могла говорить. Потому что страшнее тумана и холодных невидимых привидений было то, что они потеряли своих мужчин.

Темноволосая голова Дорона, исчезающая в яростных волнах.

Она попыталась вспомнить своего любимого Дорона таким, каким он был до случившейся трагедии, — молодым, безбородым, стройным храбрым охотником, который любил мирно сидеть у ночного костра и резать слоновую кость. Дорон был веселым, любил рассказывать всякие истории и терпеливо относился к детям, что было довольно большой редкостью. В отличие от других мужчин клана, не выносивших детей, Дорон не возражал, когда они забирались к нему на колени, ему это даже нравилось и вызывало у него смех (правда, он краснел от смущения, если его заставали за этим занятием). Однако чаще всего Лалиари вспоминала, как по ночам Дорон сжимал ее в объятьях, а потом засыпал, обнимая ее, и она чувствовала на своей шее его тихое дыхание.