Прошлое. Настоящее. Будущее - Константин Анатольевич Крылов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако с точки зрения национального стиля ДПНИ ничем себя не проявило. Всячески дистанцируясь от скинов, старо-патриотов, баркашовцев и т. п., она сделала ставку на то, что её члены вообще ничем не выделялись – разве что некоторые носили значки на лацкане пиджака. Символика организации тоже была нейтральной – даже её символ был перекрашенной копией дорожного знака 3.27 «остановка запрещена» [21]. На тот момент это было, наверное, правильным решением.
Организации, имеющей политические амбиции в легальном поле, не нужно слишком выделяться.
О других организациях – например, о «Славянском Союзе» [22] или «Северном Братстве» [23] – я говорить не буду. Не потому, что они не сыграли своей роли в истории движения, а потому, что с точки зрения поддерживаемых ими субкультур это было что-то вроде РНЕ [24], только попроще. Например, символика того же «СС» была тоже «криптоашистской»: название и флаг со стилизованной свастикой как бы намекали. «Северное братство» [25], отделившееся от ДПНИ, экспериментировало с языческой символикой. Всё это смотрелось так же, как и у РНЕ [26]: не слишком страшно, но достаточно стрёмно, чтобы обыватель одобрил репрессивные меры против «этих фашистов и экстремистов».
По ходу дела сложилась и общенационалистическая символика. Например, все – или почти все – русские националисты использовали в качестве символа чёрно-жёлто-белый «имперский» флаг. Был популярен лозунг «Слава России» – увы, теперь он полностью забыт из-за украинского «Слава Украине». Но в любом случае: это была именно политическая символика.
– 5 —
Оставим, однако, политику. Потому что политика – дело важное, но заниматься ей может только меньшинство. Хотя бы из-за того, что это и рискованно, и малоприбыльно. Активист – это человек редкий. И чтобы дело делалось, на одного активиста должно приходиться десяток активно сочувствующих, а на каждого сочувствующего – десяток симпатизантов, которые способны оказать ему хотя бы моральную поддержку.
Русскому движению всегда не хватало именно этого – поддержки и симпатий. Русские обыватели вели себя как аморфная масса, которая не способна не то что на реальную помощь движению, но и на банальное выражение симпатий.
Связано это не только с тем, что «русские глупы и запуганы». Но и с тем, что в русской среде совершенно отсутствовала такая фигура, как национально-сознательный обыватель.
Чтобы понять, что я имею в виду, напомню кое-что из украинского опыта. До конца восьмидесятых годов пламенно украинствовать было достаточно сложно и опасно. Однако на Украине – особенно на Западе – существовал слой людей, которые демонстративно говорили на украинском языке, носили вышиванки, ели украинскую еду (и всячески расхваливали её), справляли украинские праздники, а ко всему «москальскому» демонстрировали презрительное неприятие. Советские законы они при этом не нарушали, открытым национализмом не занимались – просто «всем своим видом» показывали, что они именно украинцы, а не кто-нибудь ещё. И когда украинский национализм разрешили, он пошёл в быстрый рост именно потому, что такие люди были.
То же самое можно сказать о любом советском народе. Везде были люди, настаивавшие на своей национальной идентичности – без лишних слов, просто демонстрацией себя и своего образа жизни. Который имел явные черты субкультурности, но именно этим и был привлекателен.
В РСФСР некоторым подобием этого было сообщество православных верующих. В условиях полузапрета на религию крестик на шее, невступление в комсомол и регулярное участие в пасхальном крёстном ходе (и это когда по телевизору крутили «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» [27]) создавали особое ощущение общности – не только конфессиональной, но и национальной. Именно люди, воцерковлённые в брежневские времена, были одними из основных потребителей и распространителей «правого» самиздата – например, поздних книг Солженицына [28]. Увы, ныне церковность в её политическом измерении выродилась в нечто такое, о чём мне и писать-то не хочется. Почему так получилось – вопрос интересный, но отдельный.
Итак, возникает вопрос. Что я имею в виду. За последние двадцать лет сложился слой людей, готовых и желающих демонстрировать свою принадлежность к русскому народу. Но не настолько, чтобы участвовать в запрещённой или полузапрещённой политике, выходить на какие-то протестные мероприятия или даже финансировать политических активистов. Они хотят как-то показывать – себе и другим – что они русские, а не «многонациональные россияне». При этом заниматься радикальной политической деятельностью они не готовы. И потому, что это страшно (власть и в самом деле лютует), и потому, что не с кем (большинство русских организаций или разогнаны, или бездействуют), и потому, что просто не видят в этом смысла. Этим людям нужна легальная, безопасная, спокойная, но вполне однозначная русская самоидентификация. Если угодно – обывательская русскость.
В русском движении к таким людям всегда относились без интереса. Как сказал мне в своё время один русский активист: «Зачем нам какие-то пассажиры? Нам нужны бойцы!» Сейчас человек в русском национализме разочаровался и ушёл в частную жизнь, так что не буду называть его по имени. Скажу только, что высказанное им воззрение в той или иной мере разделяли очень многие.
По прошествии времени я могу сказать, что это была ошибка. Отсутствие сложившегося слоя сознательных русских обывателей и соответствующей субкультуры (да-да, именно субкультуры) принесло русскому движению только вред.
Однако же. Для того чтобы такой слой сложился, нужна приемлемая для масс русская субкультура. Которую, разумеется, русские активисты должны продвигать – прежде всего собственным примером.
– 6 —
Любой народ, даже самый забитый и денационализированный, имеет свои бытовые привычки, обычаи, особенности поведения и так далее. Но в случае забитости и денационализации относится ко всему этому равнодушно, а то и отрицательно, как к признаку «отсталости». Соответственно, чужая культура воспринималась как носительница более высокой цивилизации. Состоятельный варвар времён Римской империи снимал штаны и облачался в тогу на римский манер. Богатый индус времён английского владычества переодевался в европейский костюм и заводил европейского повара. Советский человек боготворил джинсы и жевачку, а россиянин – одежду с импортным ярлыком. И так далее, и тому подобное.
Процесс это естественный. Обаянию более развитой культуры – особенно культуры мировых масштабов – противостоять почти невозможно. Если же кому-то это удавалось, то ценой консервации отсталости, причём вполне реальной. При этом национальная идентичность, разумеется, размывается.
Человек, одетый
