Чинди - Джек Макдевит

Тереза уловила в ее тоне облегчение и вздохнула.

— Думаю, мне не следовало в это ввязываться.

Хатч хотела сообщить матери, что предстоящий полет должен стать последним. Но что-то удержало ее. И вместо этого она лишь сказала, что не собирается летать бесконечно.

— Держись, мам, ладно? — добавила она.

Обязательные посещения родственников продолжались все последующие дни. Между визитами Хатч и Тереза бродили по городу, обедали в ресторанах, где Хатч не бывала годами, заглянули в театр (с постоянной труппой и постоянным репертуаром) на постановку «Путь под уклон», сделали множество покупок и сходили на утренний концерт. По привычке Хатч не брала на неофициальные встречи средств связи. На весь свой последний день она отправилась в школу имени Маргарет Ингерсолл, названную в честь первого президента Северо-Американского Союза, и беседовала с полным залом подростков о полетах к звездам. Слушали ее восторженно. Хатч подробно описала, какие возникают ощущения при переходе на низкую орбиту вокруг газового гиганта или при посещении планеты, целой планеты , которая значительно больше Земли и на которой никто не живет. Она показала им изображения колец, лун и туманностей и с восхищением слушала их изумленный гул. А на закуску она приберегла черную дыру.

— Длинная вереница огней, — объясняла она, — этакое алмазное ожерелье, вот что такое разорванная звезда, звезда, опускающаяся в бездонную пропасть.

Они смотрели на световое кольцо, окружавшее дыру, на черный центр, на осколки звезды.

— А куда она девается? — поинтересовалась девушка в самом конце зала.

— Мы даже не знаем, девается ли она куда-то, — сказала Хатч. — Но есть мнение, что это путь в другую вселенную.

— А что думаете вы? — осведомился молодой человек.

— Не знаю, — созналась она. — Может быть, она куда-то уходит. — Тут Хатч понизила голос. — В мир, где молодые люди тратят свободное время на занятия геометрией.

Позже, на выходе, восемнадцатилетний парнишка спросил, занята ли она сегодня вечером.

Но так получилось, что вечер Хатч уже запланировала провести вдвоем с матерью.

Терезу сопровождал театральный актер, элегантный, симпатичный и не лишенный обаяния, исполнитель роли Маритайна, высокомерного фанатичного политика. Пару Хатч составил ее близкий друг, знаменитый Грегори Макаллистер, с которым она участвовала в триумфальной экспедиции на Обреченную. Когда она позвонила, чтобы поздороваться, оказалось, что Макаллистер приглашен читать лекции в Принстоне. Слово за слово — и он оказался на этой вечеринке.

Вернулись за полночь. Тереза была в восторге от Мака и, казалось, подозревала, что Хатч что-то скрывает от нее.

— Поверь, мам, — говорила Хатч, — он очень интересный человек, но никто не захочет держать его под башмаком. Сегодня вечером он был паинькой.

Это замечание озадачило Терезу, но не обескуражила.

Пока они раздевались в прихожей, Хатч заметила, что система связи ритмично мигает.

— Есть сообщения, Джанет?

— Звонил Мэтью Броули, Присцилла. Дважды .

Хатч затаила дыхание. И когда Тереза каким-то странным тоном поинтересовалась, кто такой Мэтью Броули, поняла, что от матери это не ускользнуло.

— Просто приятель, — ответила она.

Тереза кивнула и едва сдержала улыбку.

— Сварю кофе, — проронила она и вышла.

Хатч подумала было, не прослушать ли сообщение у себя в спальне, но решила не делать ничего такого, что могло разжечь любопытство матери и подтолкнуть ее к дальнейшим расспросам.

— Так что там, Джанет?

— Первый звонок поступил в семь пятнадцать. Он оставил номер и попросил тебя перезвонить .

— А второй?

— Я выведу его на экран .

Противоположная стена расплылась, образовав темный фон, и там материализовался Пастор (запись сообщения). Он был в черных спортивных брюках и отвратительной зеленой рубашке, без застежки и с широким вырезом. Он опирался на что-то, может быть, на стол, но этот предмет не попадал в поле сканера и потому не был виден, а Пастор так и стоял перед ней, сгибаясь под неимоверным углом, игнорируя силу тяжести.

— Привет, Хатч, — сказал он. — Я предвкушал, как мы проведем наш выходной, но Вирджил очень торопится с выполнением программы. Сегодня вечером меня отправляют в Атланту, и я пробуду там до завтра, а тогда — сразу на «Колесо». К пятнице мы уже будем в пути.

Я полагаю, это разлучит нас до весны. Но ты в моем списке самых важных дел, и, надеюсь, ты помнишь об этом.

Счастливого полета к тридцать одиннадцать, или как там ее. Я буду по соседству. Дай знать о себе, когда найдется время .

Он улыбнулся и скрылся.

Хатч стояла, глядя на экран.

Проклятье .

4

Время чертит морщины на гладком лице, но настоящему другу оно добавляет лишь свежие оттенки, которые не могут изменить или уменьшить ни тепло, ни холод, ни страдание, ни место, ни судьба.

В жизни Джорджа Хокельмана обозначился самый многообещающий и неожиданный поворот. Джордж был сыном заурядных обывателей из мемфисского предместья. Его родители были вполне довольны долгими годами праздной жизни. Они коротали время, попивая холодное пиво и воображая себя участниками искусно моделируемых романтических приключений и событий, происходивших в самых отдаленных уголках и в самые бурные времена. Джордж уродился нескладным и неуклюжим, физически и душевно. Он не занимался спортом, с трудом находил приятелей для общения и, став постарше, обнаружил, что большую часть из прожитых им пятнадцати лет потратил, сидя в своей комнате и строя модели звездолетов.

Его школьные дела тоже шли не блестяще. Должно быть, он казался тупицей или кем-то в этом роде, так как учителя явно не ждали от него многого. Следовательно, и успехи его были скромными. Ну что ж, об этом можно было и не жалеть, но Джордж к тому же оказался очень привлекательной мишенью для хулиганов.

Но Джордж продолжал существовать, зачастую прибегая к помощи Германа Калпа, «трудного» мальчишки с Хаст-авеню. Хотя оценки Джорджа в основном оставались посредственными, он проявил склонность к математике, которая годам к двадцати трем вылилась в полную гениальность в области прогнозирования финансовых тенденций. К двадцати четырем Джордж уже выпускал «Мейн-стрит обсервер», инвестиционный информационный бюллетень, который имел такой успех, что относительно Джорджа дважды проводили расследование по подозрению в подтасовке фактов.

К двадцати шести он вошел в Золотую Сотню Нассбаума, группу богатейших предпринимателей Северо-Американского Союза. Шестью годами позже он пришел к заключению, что заработал столько денег, сколько вряд ли сумеет потратить, и, не имея намерения реально использовать свое влияние, начал подыскивать себе подходящее занятие.

Он купил «Мемфисских бунтарей», входящих в Объединенную Лигу, и намеревался перенести мировой чемпионат в свой родной город. Этого так и не случилось, и теперь, двадцать с лишним лет спустя, Джордж считал это своим единственным серьезным поражением.

Он по-прежнему дружил с Германом. Каждый год осенью они отправлялись на охоту, обычно в провинцию Манитоба. Но однажды Герман предложил воспользоваться охотничьим домиком его двоюродного брата. Это было к северу от Монреаля, берег реки Святого Маврикия, живописная местность, где во множестве водились лоси и олени. Домик располагался близ Долбью, легендарного места, где, по слухам, почти полвека назад приземлялся НЛО. Друзья бродили по городку и его окрестностям, заглядывали в музей, беседовали со старожилами и даже предприняли далекое путешествие туда, где, по общим уверениям, и произошло приземление. Они рассматривали поломанные деревья и обожженные камни, могилы трех несчастных охотников, которые вместе с собаками, очевидно совершенно случайно, наткнулись на пришельцев. (От охотников мало что осталось: если верить горожанам, одни обугленные пятна. Джорджа по-настоящему заинтересовало, что же именно там захоронено, но тем не менее он так и не попытался выяснить это.)

Да и был ли НЛО?

Местные жители клялись, что был.

В том месте были найдены различные крупицы доказательств, но вскоре явились военные, собрали все, что только можно, а после полностью отрицали этот факт.

Джордж понимал, что жителям Долбью выгодно придерживаться этой истории. Городок превратился в заметный туристический центр: пять мотелей, музей, театр, занятый бесконечным обновлением спектакля, реконструирующего памятное событие, сувенирные лавки и целая сеть ресторанов, где подавали сэндвичи с названиями вроде «Внеземной», «Укрывательство», «Быстрее света», «Антигравитация». И, казалось, все процветают.