Строение тела и характер (главы из книги) - Эрнст Кречмер

[137]

Глава 11

ШИЗОИДНЫЕ ТЕМПЕРАМЕНТЫ

СПЕЦИАЛЬНАЯ ЧАСТЬ

Мы приведем теперь несколько конкретных примеров для иллюстрации теоретической части, причем главное значение будем придавать типам темперамента, а шизоидные концепции (идеи изобретателей и пророков и т.д.) будут иметь для нас второстепенное значение. В равной степени мы, разумеется, не приводим никаких особенных примеров для большой массы малоодаренных, просто вялых и тупых шизоидов, всем известных и мало интересных в психологическом отношении.

ГРУППА 1.

ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ГИПЕРЭСТЕТИЧЕСКИЕ ТЕМПЕРАМЕНТЫ

ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ, ЛИШЕННЫЙ АФФЕКТА ТИП. (ПРЕПСИХОТИЧЕСКИЙ)

Молодой Эрих Ганнер, сын образованных родителей, уже в 15 лет перенес тяжелую кататонию. Это был бледный, нежный, высокий юноша, с длинными, неповоротливыми членами и с расплывчато-мечтательным лицом, серьезный, умный, как взрослый, и в то же время трогательный, как ребенок. Обычно он сидел опустившись, тупо и бездушно, так что его считали глупым; если кто-нибудь вступал с ним в беседу, он смотрел удивленно и робко. Он обращал на себя внимание всех своей медлительностью и обстоятельностью. Если его не подталкивали, он мог утром потратить 3 часа на одевание. Внимание родителей было направлено к тому, чтобы сделать его бодрым и быстрым; он горько плакал по этому поводу и делал все усилия, чтобы угодить им. Он работал до 12, до часу ночи, чтобы сделать уроки. Он был одним из первых в школе, хотя и работал слишком медленно. Его добросовестность и пунктуальность граничили с педантичностью.

Он был тих и тотчас же начинал плакать, когда его бранили. Школьных товарищей никогда у него не было. И даже с сестрами и братьями он не был близок. Когда он попадал в общество мальчиков, он застенчиво улыбался. В грубых играх он никогда не участвовал. Товарищи часто насмехались над ним, и ему приходилось много страдать от этого. С сестрами и братьями часто возникали ссоры вследствие особенностей его характера. У него было горькое чувство, что он не

[138]

таков, как другие. Он никогда не отличался умением хорошо говорить. Слова ему давались с трудом. "Когда мне приходится говорить первым, у меня такое ощущение, будто я болтаю вздор".

Он был необычайно нежен, тонок и чувствителен. Когда сделался старше, он перестал есть мясо, так как оно происходит от убитых животных. Он считал это несправедливым, он не мог видеть, как совершалось насилие над животными и людьми. Даже мухи нельзя обидеть. "Две жизни для одного кушанья", - говорил он, когда мать собиралась купить двух цыплят. Когда уходил из дому, то сильно тосковал. Он был очень нежно привязан к матери. Позже он впал в религиозную мечтательность; каждое воскресенье ходил в церковь, хотел сделать верующими своих родителей и сделаться миссионером.

У него была любимая сестра, с которой он, особенно в молодые годы, был в тесной дружбе и делился с ней мыслями; его преждевременно пробудившийся рассудок создал собственные идеи, особенно технического характера. У него в голове были фантастические изобретения, например, он придумал телегу, двигающуюся на колесах по воде. Модель он испробовал в ванне, работал тихо и усердно, послал даже в военное министерство свой проект. Телега действительно двигалась, она была хорошо продумана. Кроме того он довольно хорошо рисовал и писал кистью.

Больше всего он любил фантазировать со своей сестрой в тихом углу, в стороне от других детей. Они мечтали о княжествах, о прекрасных местах, об охоте, о волшебных зверях, об эфирных судах, направляющихся в мировом пространстве к звездам.

Он не любил, когда его касались. Ему иногда казалось, что он из стекла... Мы видим на этом одаренном мальчике, как за внешней стороной, лишенной аффекта, начинает, как тепличное растение, расцветать гиперэстетическая душевная жизнь, проявляясь в нежнейшей сердечности к отдельным лицам, в сентиментальных идеалах гуманности, в мечтательной религиозности, в стремлении к изобретениям, в поэтической фантазии. Менее одаренные шизоиды лишены этой нежной продуктивности и вытекающей из нее внутренней жизни. Они кажутся параличными, частично тупыми, с чертами боязливой нервозности.

Два следующих типа, аристократический и идеалистический, с психэстетической точки зрения являются не столько самостоятельными проявлениями шизотимического темперамента, сколько вариантами только что описанного основного типа. И они базируются на той же нежной внутренней гиперэстезии, с весьма суженной аффективной откликаемостью и обусловленным этим аутистическим самоограничением небольшим кругом людей и интересов, вместе с известными особенностями психомоторной и аффективной сферы.

ТОНКО ЧУВСТВУЮЩИЙ ХОЛОДНЫЙ ТИП АРИСТОКРАТА

Ирена Гертель, 29-летняя дочь простого чиновника, пришла в один прекрасный день в сопровождении своего старшего брата с далеко зашедшей шизофренией. Брат, который нам тотчас же вручил по системе им записанную, строго занумерованную и исчерпывающую историю болезни, был стройный, элегантный, чистенький, аккуратный мужчина, сухой, корректный и очень вежливый; он держался прямо, не облокотившись на стул, делал размеренные, едва заметные жесты, и лишь его губы двигались, когда он говорил; он никогда не смеялся.

Младший брат, с которым я позже познакомился, привлекал к себе больше. Он был светлым блондином с прозрачным цветом лица и нежными чертами, тонко чувствующий, внимательный, очень осторожный, сдержанный в выражениях и с

[139]

очень слабыми аффективными акцентами. Умершая мать была такой же нежной и тонко чувствующей; грубых натур, как, например, одну из своих сестер, она не могла выносить.

"Каковы вы были будучи ребенком?" - спросил я однажды больную. "Вялой и чрезмерно раздражительной", - ответила она. "Вялость - это слабость; если быть слабой, то приходится чрезмерно раздражаться". Работа давалась ей с трудом, она сильно напрягалась, она училась прилежно, она была стойка и не отставала, работала с утра до ночи. В 16 лет она долго оставалась в пансионе во Франции, где тосковала по родине и страдала от непривычных условий, но не возвратилась домой, прежде чем не овладела французским языком.

Она была крайне нервным, раздражительным ребенком, быстро утомлялась и была склонна к внезапному гневу. Она часто плакала, но только вследствие усталости. Когда она поднималась на гору, у нее кружилась голова. После легкой физической работы, уже после уборки постели, ее "мысли начинали фантазировать". Она была очень склонна к грезам наяву. Она видела фантазии "образно", перед глазами, но только когда уставала. Внешне она производила впечатление апатичной; часто учитель в школе ей говорил, чтобы она не заснула. Между тем в действительности она сильно страдала. Она всегда была своенравной, замкнутой и в школе не имела подруг.

Уже очень рано она производила впечатление "твердого, спокойного характера": у нее были определенные вкусы и этические воззрения. Она вполне владела своими чувствами. По внешности нельзя было судить о ее состоянии, даже если она была очень расстроена. Она ни с кем не делилась своими опасениями и мыслями, хотя внутренне была очень чувствительна и недоверчива. По своему внешнему поведению она была довольно весела, но тиха и все-таки производила впечатление серьезности. Она была нелюдима, любила одиночество, ее с трудом можно было убедить отправиться на бал или в гости; если она попадала туда, то вполне владела собой, танцевала, принимала во всем участие, не обнаруживала никакой застенчивости; никогда она не была влюблена, не обнаруживала никаких сердечных чувств к мужчине, ее родные исключали возможность, чтобы она когда-нибудь думала о браке. Этого нельзя было себе представить. Когда она слышала в обществе какое-нибудь неприличное выражение, она улыбалась и быстро убегала.

Она любила изысканные формы жизни, цветы и красивые книги. Она со своеобразным удовольствием читала описания жизни высшего света, об императорском доме, о знатных дамах, элегантном спорте. Она мечтала об аристократах и о красиво одетых мужчинах. Ее внешность носила в себе отпечаток стильности, благородства и утонченности.

По отношению к собственной личности она была крайне непритязательна и настолько была внимательна к другим, что сто раз извинялась, если полагала, что кого-нибудь обидела. Когда она в течение некоторого времени жила в одной комнате с своей сестрой, она боялась даже дышать, чтобы не мешать сестре. У нее был очень тонкий такт, со всеми она была любезна, но ни с одним человеком, кроме матери, не была близка. При всей ее любезности с ней никогда не было тепло.

Мать была единственным человеком, с которым она имела внутреннее психическое общение, мать ее предохраняла также внутри собственного дома от всякого грубого прикосновения. Только она одна проникала в ее душевную жизнь, никто и не предполагал чего-либо о ее позднейших болезненных любовных помыслах. "С тех пор, как умерла мать, все на нее стало производить более глубокое впечатление", - так сообщает ее брат. "С того времени все у нее тотчас же пре